Я сейчас увидел тебя так ярко, до иллюзии. Утро. Ты только что встала и выходишь в столовую в белой утренней блузе. Ты такая свежая, розовая от сна. Смотришь на меня тем особенным своим взглядом, который так чарует меня, и подставляешь губки. Нам весело. Во мне так и поёт счастье.
Да, правда: во мне всё время, с последней нашей встречи, поёт сказанное тобой: «вся твоя»!
Как я тебя люблю, как я счастлив, что ты моя, долгожданная, единственная, сильная и добрая любовь моя! Шу*рочка, целую тебя больно, больно. Целую, моя ты маленькая женушка, твои милые глазки.
Я хочу тебя видеть. Когда мы будем вместе? Я хочу скорее. Устрой это, дорогая. Напиши мне. Ещё целую.
Твой навеки.
41.
[Конец мая 1906 г., Чернигов.]
Голубка моя, боюсь, что ты сердишься на меня за то, что я не мог встретиться с тобой в пятницу. Я был уверен, что ты уехала, и поэтому заранее назначил свободные дни для разного рода деловых встреч и занятий. Уведомить всех в тот же день я не успел бы, поэтому поневоле пришлось отказаться от нашей чудесной, дорогой для меня встречи. Ты не поверишь, как мне тяжело было отказываться. Все эти дни я хожу мрачный, как ночь, не нахожу покоя и утешения. С нетерпением жду вторника; ведь только ты, моё счастье, даришь мне душевный отдых и наслаждение. Дорогая, любимая, милая, единственная моя, не сердись на меня.
Ужасно плохо чувствую себя все эти дни. Как-то нехорошо, тоскливо, тяжело на душе. Чувствую огромную потребность в твоей ласке, в твоём поцелуе, хочу слышать твой милый голос. Ещё до вторника! А если будет дождь или что-нибудь помешает? Мне становится жутко при одной мысли о какой-либо преграде.
Как ты провела эти дни? Здорова ли ты, моя родная?
Чувствовала ли ты, что мне так нехорошо? Я ночами, когда была гроза, всё время вспоминал тебя, моя чудесная.
Люби меня, голубочка моя, будь здорова и счастлива. До скорой (и всё же бесконечно далёкой) встречи!
Целую тебя всю, ласкаю, обнимаю. Моя! Моя голубка! Как сладко звучат эти слова; они и до сих пор не теряют своей первоначальной прелести. Обнимаю. Люблю.
Твой.
42.
[Начало июня 1906 г., Чернигов]
Очень я рад, сердце моё, что ты завтра ещё не уезжаешь и.
Благодарю тебя, милая, за обещанную завтрашнюю встречу. Это
для меня сюрприз. Если бы только ничего не помешало. Я
всегда беспокоюсь и объясняю это лишь очень сильным
желанием видеть тебя. Вчера вечером я был занят, не гулял,
и сегодня у меня болит голова. Но всё это, конечно, пустяки.
Здорова ли ты? ( )
Голубка, мне кажется, что твой адрес неполный. Узнай, как называется деревня, в которой ты будешь жить, и сообщи мне. Ты знаешь, я немного боюсь твоей поездки. Теперь в сёлах неспокойно, возможны аграрные волнения. Правда, всё это чрезвычайно интересно, но как бы тебе случайно не досталось. А впрочем, теперь везде опасности.
Целую тебя, Шурочка дорогая. Люблю тебя, живу тобой. Ты моё дорогое счастье, пташечка моя. Ещё и ещё целую.
Твой.
43.
9. VI 1906. [Чернигов.]
Дорогая моя, милая! Я до сих пор никуда не уехал. Не получаю от друга своего ответа и не знаю, могу ли поехать к нему. Быть может, придётся выехать в другое место, а куда — пока и сам не знаю. Конечно, я сейчас напишу тебе, как только решу, куда поеду. Самое досадное то, что пока я не уеду из дома, не могу получить от тебя письмо, так как это было бы небезопасно для твоего письма, оно могло бы попасть не в мои руки. Всё время я бесконечно тоскую по тебе. Первые день-два, под впечатлением нашей последней встречи, когда я был так счастлив, я был сравнительно спокоен. Но потом начал скучать, тосковать, мучиться. Я помню твой совет — не скучать, хотел бы исполнить твоё желание, но, право, это мне не удаётся. Я так привязан к тебе, я так люблю тебя и рвусь к тебе душой, моё солнышко! Хуже всего, что я не могу работать. Несколько раз пытался приняться за рассказ — и всё не нахожу нужного спокойствия. Всё думаю о тебе: как твоё здоровье, хорошо ли тебе, весела ли ты, думаешь ли обо мне. Огорчает меня, что нескоро получу от тебя письмо. Не огорчайся, сердце. Обещаю тебе приложить все усилия, чтобы несколько успокоиться и отдохнуть. Дни у меня проходят пока в чтении, мыслях о тебе, в купании.
Как ты доехала, голубка? Поправился ли твой глаз? (Мои милые глазки, целую вас!) Весело ли тебе? Что делаешь, что думаешь, крепнеешь ли? Что бы я отдал за самую маленькую весточку о тебе, мой милый друг! Моя ты нежная голубка, сердце моё, чудная моя Шурочка! Целую тебя. Целую от всего сердца, так горячо и крепко, как люблю. Я весь наполнен тобой, как губка водой, я всегда ношу тебя с собой, где бы я ни был, что бы ни делал.
Хотел бы, чтобы и ты носила меня с собой, чтобы мы были одним неделимым существом. Мечтаю о том времени, когда мы будем неразлучны. Обещаю тебе, что ты никогда не пожалеешь, что полюбила меня. Буду оберегать тебя от всего неприятного, как самое дорогое, самое близкое существо. Я тебя безумно люблю, мой ты северный цветочек, детка моя
милая. Целую тебя тысячи раз. ( ) Чувствуешь ли?
Обнимаю крепко, крепко — Жди письма. Ещё целую.
Твой навеки.
44.
17.VI Киев. 1906.
Милая моя Шурочка! Ты, вероятно, уже беспокоилась, не получая от меня до сих пор писем (я писал тебе только один раз из Чернигова, получила ли?). Но мне нельзя было часто писать тебе, голубка. Несколько дней я был болен, страшно болела голова, лежал в постели. Потом приехал ко мне гость, отнявший всё время, и только вчера я вырвался из дома и, проездом через Киев, пишу тебе. Теперь ты чаще будешь получать от меня письма. Но мне ещё тяжелее было не иметь от тебя никаких известий, не знать, здорова ли ты, не слышать от тебя твоих всегда ласковых, хороших, добрых слов. С большим нетерпением буду ждать от тебя письма. Как только получишь это письмо, сразу отвечай по адресу: г. Кременець, Волынской губ., Земская Управа. Непременному члену Виталию Гавриловичу Боровикову, для меня. Я сначала заеду на два дня к брату, в г. Острог, а затем выеду в Кременец, где пробуду, вероятно, до числа 26—27, а затем поеду на день-два в Триполье, под Киевом. Нам нужно воспользоваться этими несколькими днями и чаще переписываться. Пиши, если это, конечно, возможно для тебя, ежедневно или хотя бы через день. Обещаю писать тебе часто. Как же тебе живётся, моё сердце, милая моя голубка? Отдохнула ли, поправилась ли, не скучаешь? Напиши мне, как проводишь дни, как себя чувствуешь, весело ли тебе. Я был бы очень счастлив, если бы увидел тебя располневшей, здоровой, весёлой. Поправляйся же, моё солнышко. Никогда каникулы не казались мне такими длинными, как теперь. Я ужасно соскучился по тебе. Не могу выразить, как мне хочется хоть разок увидеть тебя на каникулах, но воздерживаюсь от всяких планов встреч, так как знаю, что это для тебя вещь невозможная. До сих пор я отдыхал плохо, собственно совсем не отдыхал. Теперь приложу все усилия, чтобы поправиться. Хочу, чтобы ты была довольна мной,
Шурочка. Здесь встречают меня так тепло и приветливо, что мне даже совестно. Ухаживают за мной, все зовут к себе, разрывают. Устраивают обед для меня, на который соберётся много интересных, талантливых людей. Но всё это я охотно променял бы на один твой поцелуй. Уезжаю сегодня вечером, а завтра утром буду на месте, так как еду курьером.
Прости, голубка, за торопливо написанное письмо. Здесь мне мешают, слишком много людей, слишком много забот обо мне. С завтрашнего дня я буду свободнее. Думаешь ли ты обо мне? Любишь ли меня? Я всё время ношу твой образ в сердце и не расстаюсь с ним. Вижу тебя, говорю с тобой и целую. До следующего письма! Пиши сейчас. Обнимаю тебя крепко, мой друг. ( . . . . )
Люблю бесконечно.
Твой.
Ещё и ещё целую. Моя ты любимая, добрая, чудная детка! Пиши же.
45.
г. Заслав, Волынская губ. 20 VI 1906.
Пишу тебе, моё сердце, с дороги. Мы с братом предприняли поездку на лошадях по губернии — и я очень доволен. Вчера сделал более 75 вёрст, на сегодня осталось вёрст 80. Места здесь чудные, масса лесов, холмы, реки и пруды. Правда, устал немножко, но это пустяки. Завтра уеду в Кременец отдыхать и наперёд радуюсь, что застану твоё письмо. Как мне хочется услышать от тебя хоть слово, узнать, что с тобой, голубка, как ты себя чувствуешь, здорова ли. Целая вечность, кажется, прошла с того времени, как я тебя видел. Теперь, вдали от тебя, я ещё чаще думаю о тебе, ещё больше ценю тебя, Шурочка моя милая. Такая ты у меня добрая, милая, такая чудная! Каждый раз становится теплее и радостнее на сердце, когда вспоминаю о своём дорогом друге.
А как мне хочется поцеловать тебя — полжизни, кажется, отдал бы за один поцелуй.
Я здоров, хотя чувствую, что не поправлюсь до тех пор, пока мы не будем вместе. Только ты можешь дать мне здоровье, хорошее настроение, счастье.
Вот когда бы я работал с наслаждением. Чувствовать, что около тебя бьётся любящее и любимое сердце — ведь это,
Шурочка, редкое счастье. У меня мало было в жизни радостей и, быть может, поэтому я так сильно дорожу твоей привязанностью.
Прости, голубка, за короткое письмо. Мне хотелось хоть
несколькими словами поделиться с тобой. Всё же это лучше,
чем ничего. Из Кременца напишу подробнее. Пиши мне, детка,
почаще. Без тебя, без твоих писем скучаю страшно. ( )
Будь здорова и весела.
Твой навсегда.
Пиши же. Ещё и ещё целую.
46.
Июль 1906, г. Кременец.
Я очень смущён, голубка моя, не получая от тебя ни слова. На все мои письма (а их было 4) ты не отвечаешь. Получаешь ли ты мои письма? Быть может, я пишу в пространство из-за того, что адрес ты дала мне не совсем полный (я не знаю, какого уезда г. Брагин). Это было бы хуже всего, так как и ты могла бы волноваться и не знала бы, что думать о моём молчании. Как это тяжело и неприятно. Утешает меня только перспектива скорой встречи, ведь 5-е уже близко. Я был вполне уверен, что застану твоё письмо (или даже письма) в Кременце, но получилось полное разочарование, тревога, неприятная неожиданность. После этого письма ничего не пиши мне: я уезжаю отсюда 27-го, значит, не успею получить ответа. Как ты поживаешь, моё счастье? Поправилась ли, здорова ли, не скучаешь, любишь ли меня по-прежнему? Все мои мысли заняты Тобой, я не расстаюсь с тобой ни на минуту, люблю ещё сильнее и испытываю самую острую жажду твоих ласк.