Андреевский спуск Страница 8

Если бы он им помахал, они бы обрадовались. Если бы он протянул им руку — они бы трижды её пожали и рассказали бы ему всё. О том, что доцент раньше насмехался над женой, потому что она не могла поддержать с ним культурную беседу. О том, что он был пьяницей, а стал алкоголиком и уже не мог ни преподавать, ни руководить аспирантами. Какое-то время он подрабатывал переводами для газет, а потом потерял и это. Он забросил семью, много времени проводил за городом, где воровал цветные металлы (провода, арматуру, утварь) и обчищал подвалы. На Покрова мужики отделали его лопатами, а потом испугались и отвезли в морг. Но он отлёживался, всю зиму не пил, и к началу весны все его синяки сошли, а рёбра срослись.

Его жена бросила преподавание и, чтобы как-то прокормить детей, стала торговать конфетами, сигаретами и жвачкой. Торговля пошла, и теперь она раз в квартал ездит за границу за мелким товаром, имеет на базаре свой ларёк, устроила детей в университет, купила новую мебель и каждую неделю балует себя массажем. И тут начал давать о себе знать возраст.

Вскоре на базаре преподавательница встретила своего бывшего студента. После очередного развода ему было негде жить. Они издали поздоровались, и в тот же

вечер он перебрался к ней. Первым делом бывший студент наточил все ножи в доме, нашёл общий язык с её детьми и по утрам заваривал кофе по-эфиопски.

Преподавательница похудела и полюбила культурные беседы. Теперь она ещё из-за границы звонит студенту и называет номер вагона. Студент приводит в порядок дом, гладит бельё и готовит для неё ванну.

Очень хорошо, сказал бы им мужчина, если бы они разговорились, но бытие человека этим не ограничивается.

Что тебе, после паузы, — спросил бы кто-то из них, — не нравится?

Мужчина ответил бы, что ему всё нравится.

Тогда что ж тебе не сидится?

Мне, — сказал бы он, — очень даже сидится.

Ну и сиди себе тихо!

Мужчина отвернулся бы, но не обиделся бы.

Они тоже отвернулись бы и до следующей остановки обсуждали бы его поведение. Потом они обступили бы его и спросили, может ли он помочь.

Мужчина спросил бы — чем именно.

Вот его сын, — указали бы они на бывшего студента, — этим летом заканчивает школу. Надо его устроить. Мы, — пообещали бы они, — всё сделаем по самым высоким расценкам.

Не надо, — сказал бы мужчина.

А вот ты какой, — удивились бы они, — из принципиальных. Из тех, кто до сих пор за натуральный обмен. Ладно. Тогда помоги нам с университетом, а мы тебе — с монографией. Сколько тебе на это нужно тысяч? Ты же, ей-богу, не собираешься проталкивать её через министерство?

Нет, — сказал бы мужчина.

Ну так скажи, чего ты хочешь!

Я хочу, — сказал бы он, — на девятый этаж. Я хочу её поцеловать. А потом…

Троица, не дождавшись от него приветливости, выходит. Через две остановки он делает то же самое.

А потом, — говорит он себе на лестнице, — я хочу вина. Красного. Натощак. А потом…

Пассажиры, спешащие зайти прежде, чем он выйдет, не дают ему додумать эту мысль. Потом он сам о ней забывает, потому что ректор уезжает за границу, и мужчине приходится взять на себя все его обязанности. А дома отвлекает жена, следящая за его распорядком дня. А на нейтральной территории девятый этаж, вино и поцелуй почему-то никак не стыкуются. Мужчина не сдаётся, потому что ни о чём другом ему и не думается.

* * *

Так чего же вы от меня хотите?

Мужчина вздрагивает. Он так погрузился в мысли, что не заметил, где он и что происходит.

Перед ним сидит секретарша комиссии, членом которой он уже пять лет. Ему нравится ходить на эти заседания. Там собираются влиятельные люди и распределяют фонды. Комиссия решает, кого поддержать, а кого пустить на самотёк. Здесь всегда отличные закуски.

Я вам, — льстивая секретарша теперь не церемонится, — повторяю: мо-жно-не-при-ходить!

Что, заседание переносится?

Нет, не переносится. Но вы больше не член комиссии.

Кто сказал?

Я вам говорю.

На каком основании? Почему меня не предупредили?

Считайте, что я вас сейчас предупредила.

Мужчина обзванивает других членов. Те врут, что слышат об этом впервые. И только председатель комиссии, прежде чем бросить трубку, спрашивает: а какая тебе разница, почему так вышло?

Это тебе не социализм!

Дома жена говорит ему, что их дочь всё-таки ушла от мужа и живёт где-то в коммуналке с другим поэтом.

С кем?

С поэтом.

Снова?

Она говорит, что этот — не фальшивка. Этот — настоящий.

Да ну!…

Жена говорит, что они собираются жить в деревне, на берегу реки. Там отец поэта, школьный учитель, имеет дом на склоне. Он пенсионер, инвалид войны, держит пчёл — двадцать ульев, благодаря которым не бедствует. Его жена умерла, и сейчас он живёт со старшим сыном, братом поэта.

Утром у жены поднимается давление, и левый глаз перестаёт видеть. Участковая говорит, что у жены рак. Они идут на консультацию к известному профессору. Тот говорит, что это не рак, но на одном глазу отслоилась сетчатка. Нужна срочная операция.

Через неделю ей делают операцию. На это уходят все их деньги, зато зрение возвращается. Теперь ей нужно два месяца лежать, не наклоняться и не поднимать тяжестей.

Мужчина сидит при ней, на работу ходит редко и запускает дачу.

Первого мая жена спрашивает его, пил ли он с утра таблетки.

Не помню, — говорит он, — вроде бы пил.

Неужели я теперь за всем должна следить?!

Я выпью.

Сейчас. Иди сейчас пей.

Он спрашивает, не собирается ли их дочь возвращаться к мужу.

Нет, — говорит жена, — они во вторник подали на развод.

А этот, её новый, где он?

С ней. Но после девятого мая уезжает в деревню. Хочет за лето сделать там ремонт. Чтобы всё подготовить к её приезду.

А когда это будет?

Как только я встану на ноги.

Жена встаёт. Мужчина не отходит от неё. Ему кажется, она хочет что-то сказать. Жена шаркает на кухню, долго моет свою кружку, потом идёт в туалет, а потом снова ложится на диван.

Мужчина спрашивает, как она себя чувствует.

Не знаю, — говорит жена и признаётся ему, что их дочь беременна.

* * *

В два часа дня в середине мая мужчина проводит заседание учёного совета. В повестке дня три вопроса и разное. Под конец «разного» двери распахиваются, и в зал врывается нечто с пистолетом и в маске.

Стоять! — кричит неизвестный. В интонации, однако, есть что-то очень знакомое. Руководство университета остаётся на месте. Деньги на стол! Часы! И украшения тоже! Все молчат. Я кому сказал?!

Грабитель подскакивает к проректору, сидящему во главе стола, и приставляет оружие к его виску. Затем он заявляет: если его требования не будут выполнены, он пристрелит проректора вместе с сообщниками.

Члены учёного совета не понимают, чего именно хочет террорист, но видят, что на нём маска хоккейного вратаря, в руке — детский водяной пистолет, а по фигуре и юмору он напоминает ректора. Мужчина этого не видит, потому что нападавший всё время тычет ему дулом в голову, а в последний раз чуть не выбивает глаз.

Назовите свои условия, — с притворным испугом просит декан юрфака.

Работать и как следует готовиться к министерской аттестации!

Террорист срывает тесную маску и освобождает обрюзгшее, в розовых полосках лицо ректора. Его, как отца, встречают смехом и аплодисментами. Он тоже сияет, жмёт курок и поливает коллег водой.

Заседание сворачивается. Никто не спрашивает, что заставило его прервать зарубежную стажировку и прилететь домой. Это может быть здоровье, семейные обстоятельства или стратегические вопросы национального образования.

Ректор берёт под руку заместителя и уединяется с ним в бархатных глубинах кабинета. Мужчина ждёт, что сейчас его друг достанет из портфеля бутылку призового виски, и ему придётся долго рассказывать об инсульте, а потом, чтобы не обидеть ректора, поддаться и время от времени макать губы в стакан. Но ректор не торопится выставлять бутылку.

Мужчина говорит, что рад видеть его в хорошем настроении, спрашивает, как дела и не случилось ли чего. Ведь ректор должен был быть там ещё месяц.

Ректор молчит, потому что у него отличная память. И он не забыл, что, когда год назад у него был инфаркт, друг-проректор навестил его в больнице всего дважды, а не каждый день, как другие. И, как теперь выясняется, не случайно.

Мужчина тоже молчит. Он писал ректору за границу о своём инсульте, но ответа или хотя бы сочувствия так и не дождался. Или, может, тот, как всегда, на что-то обиделся?

Кто ж так делает, — неожиданно искренне спрашивает ректор.

Что именно? — не менее искренне спрашивает мужчина.

Ты знаешь, что именно.

Нет, не знаю!

А ты подумай.

Последние две недели мужчина думает лишь об одном — как бы устроить дочь редактором в их научный вестник. Она — отличный специалист. Это признают даже те, кто её травил. Сейчас ей нужно социальное прикрытие. Работа, с которой можно уйти в декрет. А потом пусть едет в своё село. Но ректор об этом знать не должен. Мужчина ещё ни с кем не говорил об этом, только издали собирал информацию. Кроме того, вся родня ректора кормится при университете. Он поймёт друга.

А ректор думает о том, сколько добра он сделал людям, особенно друзьям, и о том, что среди них есть настоящие свиньи. Ректор любит думать о себе как о добром царе, который, впрочем, знает, что он — не святой, а потому может и подшутить над собой. Например, внезапно испугать или запутать подчинённых, а потом всё свести к шутке. А в другие моменты он представляет себя атаманом. Вокруг его села разруха и гражданская война, а он собрал бойцов из местных, вооружил, посадил на лошадей, поставил дозоры и навёл порядок, так что люди из других хуторов просятся к нему, ещё и несут кто что может. Потому что ректор знает, где залечь, а где на полном ходу танком идти напролом. Он — стратег. Его главная заслуга — он окружил себя толковыми исполнителями. Он валит лес, а они пилят деревья на дрова и вырезают на столбах узоры. Главное — следить, чтобы никто не халтурил, не выпрыгивал и не интриговал.

Скажи, — спрашивает он мужчину, — зачем ты это делаешь?

Что ты имеешь в виду?

Нет, это ты мне скажи, что ты имеешь в виду, когда так поступаешь?

Дверь приоткрывается. Жена ректора просовывает в проём свою грудную клетку.

Ты звал? — спрашивает ректорша.

По штатному расписанию она — заведующая кафедрой педагогики, а по призванию — Мать-Заступница. Все знают, что вместо того, чтобы обращаться к недосягаемому ректору, проще иметь дело с его половиной.