Андреевский спуск Страница 27

Он спрашивает, не хочет ли она, чтобы он её проводил. Уже поздно.

Девушка благодарно ему улыбается.

Они выглядывают в коридор и ждут, пока в соседней комнате наконец-то заскрипит родительская кровать. Чтобы вырваться из ловушки, в которую их затащили друзья. Пусть теперь сами тут и спариваются. Всеми прокладками!

Неудержимый смех мешает им услышать, что происходит в соседней комнате. Прикрывая друг другу рты, они крадутся на цыпочках к двери — в тот самый момент, когда кто-то изнутри открывает её навстречу. Они впрыгивают в свою тёмную комнату и валятся на кровать. Отсмеявшись, счастливо вздыхают. Кто первым кого коснулся — не помнят. Это произошло быстро и непринуждённо. Прикосновение срабатывает как сигнал. Как знак того, что теперь им всё можно. И он, и она находят то, о чём так много слышали, и, забыв про инструктаж, начинают исследовать свои открытия. Это длится, пока студент вдруг не дёргается, потом снова — и, наконец, со стоном валится на испуганную девушку. Девушка визжит. Не найдя, обо что вытереть руку, она вырывает лист из школьной тетради на письменном столе.

Студент тоже поражён этим природным явлением. Сейчас, — говорит он, — и идёт на кухню смывать пятна.

Там за столом сидит его одногруппник и курит.

Ну, — спрашивает он, — как? Был кайф?

Да, — говорит студент, — вот только…

Что, — говорит одногруппник, — не донёс? Эх ты ж… А я ведь предупреждал.

Что делать?

Ничего. Ждать. Само пройдёт.

Что пройдёт?

Временная импотенция.

Импотенция?

Временная. А как ты хотел? Это — нормальный процесс.

И что же мне…

Пей пиво со сметаной.

Студент замечает на полу пустую бутылку «жигулёвского» с пузырьками пены на стенках.

А где же, — спрашивает он, — твоя сметана?

Я весь холодильник перерыл, — говорит одногруппник. — Сметаны — йок.

А у тебя, — спрашивает его студент, — как прошло?

У меня штиль после шторма. Она уснула. Потому что я её — «от» и «до». Дважды. Не вынимая. Отстрелялся — и снова в бой. Девчонка не поверила. «Откуда ты взялся?» — спрашивает. «Спи, малышка, — говорю, — у меня этого добра — на всю ночь».

Студент, ничего не объясняя, выходит на балкон, перелезает через перила и свешивает ноги. Металлические заусенцы врезаются в его ладони. Сколько он так продержится? Какой это этаж? Кажется, шестой. Нет, седьмой. Каковы шансы, что конец будет быстрым? И имеет ли это значение? Для импотента с балалайкой подойдёт любой — даже в виде пятна на асфальте.

А где же твой друг? Здесь? Нет?

Хозяйка квартиры перегибается через балкон так, что её волосы касаются носа студента. Он чихает, но не срывается вниз, потому что успевает ногами нащупать выступ в бетоне.

Будь здоров, — говорит хозяйка и возвращается в комнату. — Ну что за мужик пошёл, — уже оттуда говорит она. — Я лежу, как электростанция: грею, вдохновляю… А что в итоге? Попонтился и слинял!

Студент подтягивается на руках, закидывает ногу — и тут на него падает велосипед. Он вешает велосипед на крюк, отведённый для этого, и считает этажи. Семь! Но вместо радости от спасения на него наваливается что-то тяжёлое и бесформенное. Что-то, чему не дашь названия, не опишешь точным словом и не поймаешь в сети мыслей.

Студент сутулится, неделями таская на себе эту тяжесть, и мечтает о том моменте, когда она хоть на миг зевнёт и ослабит удавку. Тогда он бы встал на колени, облокотил груз на что-то твёрдое, выскользнул бы из-под него, зашёл за угол и дал дёру. Но уже заканчивается май, а тяжесть ни разу не зевнула.

И вот однажды в субботу, в перерыве между второй и третьей парами, студент идёт к выходу и видит — навстречу ему идёт девушка. Видно, что спешит. Проходит мимо него, доходит до конца коридора, сворачивает налево. Студент разворачивается, бросается за ней, доходит до двери аудитории, в которую она юркнула, заглядывает внутрь. Там как раз начинается лекция. Он стоит под дверью — минуту, две, чёрт знает сколько — и боится пошевелиться. Что происходит? Что-то очень странное. Он осторожно, чтобы нигде ничего не зацепить, распрямляет спину, поднимает руки и выпрямляется. Да! Тяжести нет! Она исчезла. Студент подпрыгивает. Тело послушно взмывает в воздух. Как такое возможно? От одной только мысли о девушке внутри просыпается нечто вроде вулкана, и в кровь хлещет радость, и дрожь, и трепет, и волны чистой энергии. На этом топливе он за полпары обходит деканаты нескольких факультетов, изучает субботнее расписание и находит группу и курс, где учится эта девушка. Потом он бежит к своему другу, который ждёт его в парке у университета, и говорит, что у него поменялись планы. Он не сможет пойти с ним на день рождения. Вместо этого он просит у друга на сегодня джинсы.

Зачем, — спрашивает тот, — тебе мои джинсы?

Потом объясню. Будь другом!

Они заходят в общественный туалет и меняются штанами.

Ну, — спрашивает друг, — как?

Нормалёк, — говорит студент, хотя джинсы впиваются ему в зад.

Всю свою сознательную жизнь он мечтал о джинсах, потому что это — не просто основа гардероба. Если бы кто-то спросил, кем он хочет быть, он бы ответил: в джинсах. А всё остальное к жизни приложится. В девятом классе мать сшила ему из брезента брюки похожего фасона, в которые он набил клёпки в нужных местах. Но одноклассники поняли, что это самоделка, и теперь он носит их только дома. Мать также сшила ему рубашку из цветастого ситца, с воротником и пуговицами на четыре дырки — точно как на фото группы «Jefferson Airplane», то есть «Аэроплан Джефферсона». И свитер связала, как у гитариста из другой группы, и куртку из вельвета с погонами пошила. Но всё это вместе не могло компенсировать отсутствие джинсов. Два курса подряд он был круглым отличником и копил на джинсы, но в прошлом году, поколебавшись, купил магнитофон.

За пять минут до конца лекции он занимает стратегическую позицию напротив аудитории и прячется за газетой. А вдруг он её не узнает? Сколько он её видел? Секунд десять, пока она шла ему навстречу, и столько же — со спины. А вдруг она посидела полпары и ушла?

Но вот она выходит. Студент идёт за ней, на два шага сзади. Девушка переходит улицу, ждёт свой троллейбус, заходит и садится у окна. Какой-то жирный дядька тянется талончиком к компостеру и случайно толкает её. Студент расталкивает всех и становится рядом. Несколько остановок он в ступоре ищет фразу, с которой обратиться. Ведь удачная первая фраза — это как нокаут в начале матча. Кто оправится после такого? Пока он думает, девушка сама обращается к нему: не выходит ли он на следующей? Он говорит, что выходит, спрыгивает первым и подаёт ей руку. Она этого не ждала и не торопится её подать. Выйдя, она сворачивает в переулок.

Студент её догоняет и выпаливает своё имя. Она не сбавляет шага. Он идёт чуть впереди и, глядя ей в глаза, рассказывает всё как было.

А вот, — говорит она, — мой дом.

Он спрашивает, как её зовут.

Она не сразу, но называет имя.

Он спрашивает, как так, что он её раньше не видел.

Оказывается, она недавно перевелась из другого вуза, где училась три семестра.

Вот как, — говорит он.

А теперь, — говорит она, — до свидания.

А вот, — спрашивает он, — может быть, мы сегодня вечером, например, пошли бы вместе… ну, в кино?

Она говорит: нет.

А завтра?

Нет.

Тогда когда?

Никогда.

Студент спрашивает, это потому, что у неё уже есть парень?

Она кивает.

Я понимаю. Но ведь, — говорит он, — всё ещё может измениться!

Да, — говорит она и рассказывает, как именно всё будет меняться. После последнего экзамена она сразу уедет к своему парню. А через неделю они поедут на море, в студенческий лагерь. На всё лето.

И где же, — спрашивает студент, — если не секрет, этот лагерь?

Девушка говорит, что это не секрет.

Очень хорошо, — говорит студент.

До свидания, — говорит девушка и заходит в подъезд.

Студент некоторое время стоит там, где она его «нокаутировала», не меняя позы. Но, что интересно: тяжести нет. Вместо неё — высокая тёплая волна не даёт ему пойти ко дну.

Ну, — говорит друг, которому студент возвращает джинсы, — как прошло? Хорошо? Слушай! А может, возьмём её на день рождения? Я её знаю? Нет? Тогда хоть опиши!

Студент разводит руками. Фигура, рост, лицо девушки — это лишь детали чего-то неизмеримо большего. Именно это и стало причиной того, что с ним происходит. Как такое объяснишь, если сам ничего не понимаешь?

Неужели она, — догадывается друг, — тебя отшила?

Студент рассказывает про сердечного друга из другого города.

Жаль, — говорит друг, — но это ещё не трагедия.

Нет?

Нет. У тебя есть преимущество.

Какое?

Он — там, а ты — здесь.

Ну и что?

Но ты сам виноват.

Почему?

Друг объясняет, что, судя по всему, она живёт активной сексуальной жизнью. В отличие от студента. И она поняла, что с ним ей нечего ловить. Но! Как только студент станет мужчиной, она это почувствует и ради него бросит того мудака.

Ты думаешь?

Я знаю!

Вместо подарка, как и договорились, они нагружают сумку едой и выпивкой и плывут катером на дачу именинницы. Речной ветер и холод после недели дождей загоняют всех в трюм. Парни пьют пиво на палубе и бросают в реку окурки.

Друг говорит, что для обряда инициации нет места лучше, чем дача.

Какого, — спрашивает студент, — обряда?

Инициации. Посвящения в мужи. На лоне природы. Об этом — вся мифология. Начиная с греков. Они это любили. С быками, с коровами, с лебедями…

Я не могу так.

Как?

С кем попало. И без чувства.

Но ты ведь хочешь, чтобы она была не с ним, а с тобой?

На дачу сбегается столько народу, что дверь туалета в углу участка хлопает, как метроном. Каждый из приглашённых привёл пару незваных, а к тем прибились ещё случайные знакомые. Как только стемнело, мужские фигуры прекращают походы в сторону туалета и вместо этого замирают под деревьями. Разобрав привезённую закуску, молодёжь налетает на черешню и в темноте съедает всю неспелую вишню, а за ней — абрикосовую завязь. Вдруг кто-то бросает клич: «На речку! Голышом!», и все, кто ещё может двигаться, бредут дачными улочками на пляж. Полуразрушенный дом пустеет.

Студент находит под кустом нетронутую бутылку водки и прячет её в свою сумку.