Андреевский спуск Страница 24

В результате он весь вечер бездумно ел и пил перед телевизором. Из всех передач его больше всего поразила «В мире животных». Там показывали медуз, но не тех, что в штиль жалят детей на мелководье, а тех, что живут на такой глубине, куда отродясь не добирается солнце. Животные с двухполюсным мозгом и с позвоночником там не выживают. Только похожие на сопли растения и медузы всех возможных и невозможных форм. Уродцы и призраки похмельного сна. Медузы-рты, они же эхолокаторы, они же прямые кишки. Их единственная функция — ловить и переваривать всё, что дрейфует в этой оглушающей тишине.

Единственное, что отделяет их от непроглядной темноты — это пульсирующий электрический ток, проходящий сквозь них и напоминающий непрерывное мигание неоновых вывесок.

Вот так и в жизни! — заорал отец в сторону кухни.

Мать не поняла.

О чём ты?

Про медуз!

Каких медуз?

Тех, — ещё громче закричал он, — это же про нас!

Хорошо, — сказала мать, — я сейчас.

Она как раз заканчивала мешать винегрет. Из-за того, что гостей не будет, теперь им этого винегрета хватит на месяц.

Как можно, — всё не мог успокоиться отец, — людям такое показывать в новогоднюю ночь? Весёлое настроение они нам устроили! Кто уснёт после такого?

Но, дождавшись полуночи, он откупорил охлаждённое шампанское, опрокинул полный бокал и быстро заснул перед телевизором. Мать же плеснула себе на самое донышко, потому и досидела до конца зарубежной эстрады.

В семь утра отец, как обычно, уже был на ногах. Его желудок требовал горячей еды, но он не привык готовить себе, особенно утром, особенно в таком свинарнике. Он полез в холодильник, и оттуда на него вывалилась бутылка шампанского.

Вот, сразу же нашёл виновника, — прижал горбатого к стенке!

Шампанское он не любил, называл его то дамским пойлом, то лимонадной бурдой. Увидев в дверях сына, отец забыл о голоде и вспомнил о медузах.

Ты смотри, где шатаешься, — сказал он, — и ни во что не ввязывайся. Лучше обойди его десятой дорогой!

Хорошо, — ответил студент.

Десятой, — повторил отец, — дорогой!

Я знаю.

Что ты можешь знать?

Адрес.

Какой ещё адрес?

Десятой дороги. Записывай. Страна крылатых выражений. Город Девятый вал. Через семь улиц от пятого колеса.

Ну и свинья же ты после этого, — сказал отец и схватился за челюсть. Если сын увидит, что шутка ему понравилась, пропадёт воспитательный момент. Отец поворачивается к окну и, словно библейский герой, борющийся с ангелом, изо всех сил давит коварный смешок.

Иди, — за миг до капитуляции приказывает он сыну, — прочь!

Про десятую дорогу студент знает с детства. Возможно, он даже родился с этим знанием, как медуза со своими фонариками. Только он не хищник, а планктон, который при любой погоде, в одиночку или с друзьями, такими же охотниками за впечатлениями, до, после или вместо занятий дрейфует по холмам и оврагам родного города. Не всегда прямо и медленно, чаще зигзагами и перебежками, ведь это не парк культуры и не зоопарк, где зверей держат в клетках. Здесь они на каждом шагу дышат тебе в затылок, и на них — ни намордников, ни табличек. Но если знаешь местность и идёшь не один, даже самая короткая прогулка становится поводом для открытий и веселья.

В роли указателей у них названия улиц, выцветшие транспаранты, столбики цифр с достижениями промышленности на фанерных щитах и таблички с угрозами и инструкциями.

Не влезай — убьёт! Не кури! Не заходи! Не стой под стрелой! Поворотов и стопов нет! Не бросай мусор на пол! Посторонним вход запрещён! Не корми голубей! Береги лифт! Хода нет!

Это — их естественная среда. Падает снег — они находят, во что бы такое пострелять снежками. Идёт дождь — идут на рынок дегустировать подгоревшие семечки и квашеную капусту. Если рынок уже закрыт, всегда есть гастрономы, магазины спиртного, табачные киоски и аптеки, где по школьной привычке можно за шесть копеек купить целый тюбик аскорбинки.

Но лучше всего гуляется на границе зимы и весны. Отработанный снег ещё держится, а мать-сыра земля просыпается и зевает. Здесь она ещё совсем девчонка, лёгкая на подъём, уверенная в себе. Не дожидаясь разрешения, она сбрасывает одеяло. Там, где у порядочных женщин воспитание и стыд, у неё только неприкрытые желания. Такое нельзя не праздновать. Но не водкой, ведь она — злейший враг лёгкости, а белым вином. Бутылка вина в одной руке, банка сока манго — в другой.

Студент — теперь уже с другим приятелем — в подвальном магазине «Овощи — фрукты» находит этот сок и берёт себе банку. Но как его открыть? На дороге находят гвоздь, заглядывают на детскую площадку, разводят там костёр и стерилизуют гвоздь. Потом этим гвоздём проковыривают в каждой банке по две дырки и угощаются. Нектар богов! Хороший глоток вина, струйка сока, а на закуску — щемящая предвесенняя влажность. Под ногами чавкает объективная реальность, а им кажется, что плывут они по чему-то, во-первых, субъективному, а во-вторых, сшитому точно под них. И всё это то подмигивает им, то шепчет что-то, и всё время щекочет в носу. Какая философия объяснит нам это чудо природы? Там, где тёплое море, богиня рождается из солёной экологически чистой пены. У нас же ей приходится каждый год разрывать асфальтовую броню и пробиваться сквозь засранный всеми снег. Но мы и на это согласны.

Допив нектар, студент с товарищем идут за добавкой. Подвальные «Овощи — фрукты» уже закрыты. Зато центральный гастроном работает до одиннадцати. Они не успевают занять очередь, как к ним подкатывает дядечка и говорит: — Парни, джерси надо? Чисто импортная вещь.

На дядечке — тельняшка, а поверх неё — красное женское пальто из модного материала «джерси» ходового сорок шестого размера. Он хочет продать им пальто за пятьдесят рублей. Парни щупают товар. Пальто совсем новое, хотя и без ярлыка. В магазине такое стоило бы рублей сто двадцать, а с рук — двести. У парней — три рубля двадцать четыре копейки. Дядечка сбрасывает цену сначала до тридцати, потом до десятки, и в итоге отдаёт за трояк.

За двадцать четыре копейки парни обзванивают всех знакомых и предлагают пальто. Желающих нет. Тогда идут среди людей и не пропускают ни одной женщины сорок шестого размера. Их действия привлекают внимание милиционера, который конфискует у них пальто и требует объяснений. Парни объясняют, что одна девушка из их группы забыла пальто на парте. Они побежали за ней, но девушки уже не было.

А в чём же, — спрашивает милиционер, — она пошла домой, если пальто осталось?

Он понимает такие нюансы, потому что у него тоже есть дочка.

Откуда ж, — отвечают парни, — нам знать, в чём она пошла?

Документы, — говорит милиционер.

У парней при себе только студенческие проездные на трамвай и троллейбус. Милиционер роется в их сумках и находит конспекты и учебники.

Ну что ж, — говорит он, — завтра ей и отдадите. А сейчас идите домой и учитесь.

Он так говорит, потому что его дочка как раз заканчивает десятый класс и хочет куда-то поступать.

Домой студент возвращается, когда родители уже в постели. Он шмыгает в свою комнату и прячет там джерси. В воскресенье они с другом едут на толкучку на окраине города. В электричке к ним лезут малолетки и спрашивают, что у них в рюкзаке. Скидывай, говорят, а не скинешь — попишем. На повороте вагон сначала перетасовывает, потом устрясывает свой груз. В результате пацаны с отвёртками оказываются по разные стороны прохода. Не дожидаясь, пока их снова окружат, студенты прорываются к выходу и соскакивают на ближайшей остановке.

На следующей неделе они несут джерси в ломбард. Приёмщица выворачивает и обнюхивает пальто так, будто от этого зависит жизнь её детей — найдёт ли она на нём следы крови или других выделений.

Где, — спрашивает она, не глядя на парней, — вы его взяли?

Те говорят, что в универмаге.

Ну-ну, — говорит она и делает пометку в квитанции. Паспорт!

Студенты переглядываются. Оба взяли паспорта, но никто не хочет светиться.

Паспорт! — повторяет приёмщица.

Мы передумали, — говорит студент и хватает пальто.

Женщина делает то же. Но у неё две руки, а у парней — четыре, плюс на их стороне молодость и адреналин, так что через минуту они уже в таком месте, где ломбард кажется далёким воспоминанием.

В поисках покупателя проходит ещё несколько дней, пока студенты снова не оказываются в том же гастрономе и не видят того же дядечку. На нём снова тельняшка, а поверх неё — выцветший больничный халат с двумя верёвочками разной длины.

Душа ты наша, — говорят они ему, — глянь, что у нас для тебя есть! Бери, носи, кушай на здоровье! Это мама пирожок тебе испекла.

Пятьдесят, — говорит дядечка.

Пятьдесят чего?

Рублей.

Ты с ума сошёл?

Тридцать.

За что?

За то, что грех на душу возьму.

Какой грех?

Краденую вещь.

Так ты же сам нам её в пятницу…

Ладно, трояк — и бог с вами!

Видишь вон ту урну? — говорят они. — А теперь догадайся, что мы туда сейчас кинем.

Видите вон того мента? — говорит он. — А теперь догадайтесь, что я ему скажу.

Что?

Что я единственный, кто знает, где, когда и у кого вы украли это пальто.

Студент с товарищем вытрясают все карманы, отдают трояк дядечке и только так избавляются от джерси. У обоих этот эпизод заметно ускоряет обмен веществ. Уже на выходе из гастронома вещества так давят на пузырь, пузырь на голову, а голова на ноги, что те сами находят куст. Но возле куста всё время кто-то ходит, и им приходится бежать в ближайшую гостиницу и искать там дверь с буквой «М». Уже в нескольких шагах от освобождения их останавливает многоголосое «горь-ко!». Это значит, что за стенкой гуляет свадьба. Кто-то открывает перед ними двери, и парни становятся свидетелями страстного поцелуя. Пока все подбадривают молодожёнов, студент вспоминает, что не обедал, заходит на территорию свадьбы и тянется к блюду, на котором выложена в виде рыбы мясная нарезка — ветчина, сухая колбаса нескольких видов, буженина и балык. Чтобы не разрушить композицию, он тянет кусочек из середины, но сочная плоть разных животных так слиплась, что не хочет расставаться. Студенту кажется, будто рыба подскочила и вцепилась ему в руку. И ему ничего не остаётся, как схватить её и прижать к себе.

Эй! — кричат ему со всех концов зала. — Ты что делаешь?

Студент, не выпуская из рук добычу, пятится к выходу.