Андреевский спуск Страница 17

И что впереди у него — блестящая карьера. Не исключено, что по дипломатической линии. Или в контрпропаганде. Или в каком-нибудь из спецподразделений внутренних дел.

Но, сказал ему круглый дядечка, прежде чем дать вам доступ к секретной информации, нам нужно вас проверить. А вам — себя зарекомендовать. Потому что — я буду с вами откровенен — на вашем курсе складывается непростая ситуация. Как бы плотно ни был организован отсев, всегда находятся щели, через которые в студенческие ряды просачивается всякая мразь. Морально-политические уроды, половые извращенцы и просто шваль, которую нужно выявить и вовремя выдернуть с наших грядок. И кто поможет нам их выявлять? Вы! А выдергивать — мы уже возьмём на себя.

Все пять лет будущий офицер следил за своим (а порой и за соседними) курсами. За что хлебнул немало унижений от разных чистюль. А хуже всего было то, что, когда пришло время распределения, вместо должности секретаря атташе в далеком посольстве он получил повестку, был призван в армию и отправлен в пустыню. Там он два года работал с партизанами развивающихся стран. Жил с ними в одной казарме, переводил для них лекции по истмату и инструкции по подрыву мостов и отравлению колодцев. И под конец срока он так себя зарекомендовал, что его приняли в партию и взяли в органы. На новой работе ему выделили пусть и маленький, но отдельный кабинет. Во время обеденного перерыва он доставал из портфеля бутерброд, из ящика — кипятильник, заваривал в кружке чай и вел беседу с самим собой.

Вот как, спрашивал он себя, разведчику без крепкого тыла и без протекции пробиться вверх? (У него не было знатных родителей, а вопрос с браком пришлось решать впопыхах.)

Никак, говорил он себе.

Что же мне делать, когда здесь такие люди и такие обстоятельства?

Быть, отвечал он себе, впереди обстоятельств. Непрерывно увеличивать знание о людях. Вот, например, преподаватели этих курсов. Каждый из них может быть источником информации как о кандидатах на выезд, так и о педколлективе, который, в свою очередь, также постоянно с кем-то контактирует.

В свете такого решения офицер завёл на каждого из преподавателей досье, куда заносил всё, что мог найти. Начиная с приводов в милицию и заканчивая ошибками молодости. Вот уж где благодатная статья!

Что мне от вас, — прищуривается офицер, — нужно?

Да. Что?

Я хочу вам помочь.

Мужчина таращит глаза. И это — первая ласточка, доказательство того, что выбранная офицером тактика работает. Чтобы оппонент не заметил его победной ухмылки, офицер натягивает на лицо свои безотказные скулы. Точно! Какой бы мудрой и опытной ни была добыча, она не должна предугадать ходы охотника. Это — главный секрет успешной охоты. Вот она уже паникует. Сейчас она сама подставит под удар своё самое уязвимое место. На этом этапе задача матадора — выбрать верное оружие, определить место удара и направить туда бледно-холодное лезвие убийственного аргумента.

Давайте, говорит мужчина, лучше я помогу вам.

Ага! Жертва трепещет и хочет потягаться? Ладно. Во что поиграем? В кошки-мышки? В шахматы? Или, может, в «Чапаева»?

Хорошо, — говорит офицер, — я согласен. Вы — мне, а я — вам.

А что, — спрашивает мужчина, — если я не захочу?

Это, — говорит ему офицер, — нужно не мне, а вам.

Почему это? Разве я сделал что-то плохое?

Ну, это вам виднее.

На что вы намекаете?

Я намекаю на то, — говорит офицер, — что мы вам доверяем. Но в ответ вы тоже обязаны…

Я вам ничем не обязан!

Жертва, — думает офицер, — выбирает агонию. Долгую агонию. Что ж, пусть. Это её право.

Он сжимает губы, будто затягивает мешочек, поглаживает свою аккуратную «венгерку» и то напрягает, то отпускает скулы. Словно посылает кому-то сигналы азбукой Морзе.

Вы, — сокрушённо качает головой офицер, — только начинаете жить. Так что ещё не поздно кое-что осознать. А осознав — ужаснуться и сменить ориентиры. На сто восемьдесят, если не на все триста шестьдесят градусов.

Для чего?

Для того, что вам уже пора проявить себя. Определиться с партийностью и начинать движение по карьерной лестнице. С места, как раньше говорили гусары, в карьер.

Несколько секунд он напрасно ждёт, что мужчина оценит его каламбур.

Вы же, — офицер не скрывает раздражения, — не хотите всю жизнь числиться почасовиком?! У вас — семья. И ребёнок.

На что вы намекаете?

На то, что хороший старт, — говорит офицер, — это половина успеха. А плохой — это, если не три четверти, то две трети поражения.

Я не совсем вас понимаю.

В таком случае, — офицер наклоняется к мужчине так, что едва не касается щекой его носа, — мне придётся кое-что вам напомнить.

Глаз офицера напоминает сырое яйцо с прожилками, а укреплённая скула источает бронебойный одеколон. С помощью нескольких безличных фраз офицер воссоздаёт события, произошедшие шесть с половиной лет назад в районе Крымского полуострова. Мужчина, тогда ещё студент, был задержан в момент, когда он выходил из автобуса иностранной марки. При нём обнаружили новые джинсы и журнал с политическими иллюстрациями. По факту фарцовки был составлен протокол, и по месту учёбы сразу же ушёл соответствующий сигнал. Но руководство факультета почему-то не дало делу хода.

Ну что, — спрашивает офицер, — помните?

Если бы мужчина знал, сколько так называемых случайных встреч с его бывшими однокурсниками и деканатскими сотрудниками устроил офицер, чтобы вытрясти по крупицам этот материал! А сколько вдохновенного пота ушло на то, чтобы слепить из их мягкой болтовни эту стальную пулю! Как такое можно не оценить?!

Но мужчина, как и большинство подопечных офицера, — неблагодарная свинья. Вместо того чтобы признать поражение, он лишь краснеет и стискивает зубы. Наверное, его распирают страх, ненависть и жажда мести. И ему больше всего хочется вылить всё это. Прямо здесь! Прямо сейчас! На офицера! Чему тот только и рад.

Теперь, — спрашивает офицер, — вспоминаете?

Да, но…

Мужчина объясняет, что да, он действительно тогда ехал на отдых, и его действительно подвёз туристический автобус. Но не успел он выйти, как из машины, что ехала следом, выскочил милиционер. Он велел мужчине поднять руки, обыскал, записал паспортные данные в блокнот и конфисковал джинсы, которые мужчине только что подарил водитель. Осенью мужчину вызвали в деканат, он честно рассказал, как всё было. Декан вынес ему устное замечание — и на том всё закончилось.

Вы, — говорит офицер, — уверены?

Я, — говорит мужчина, — не нарушал никакого закона!

Из чистюль, — делает вывод офицер. А на таких в его психологическом арсенале хватает убийственных приёмов. Пригрозить повесткой из военкомата и двумя годами жизни в пустыне. Или пустить по коллективу слух, что мужчина — стукач. Тогда как ни мойся, запах не уйдёт. Или наоборот — посыпать глаза пудрой дипломатических раутов. Мол, вы у нас — высшая каста, и ваше место — на верхней ступеньке. А прежде чем мы вас туда подсадим — окажите честь, поработайте с массами! Это — верняк. Беспроигрышный способ. Но для уверенности всегда стоит начать с маленькой угрозы.

Я вам верю, — говорит офицер, — но не все у нас такие доверчивые. Вот представьте. Руководство факультета узнает, что один из преподавателей в прошлом фарцевал, скупал у иностранцев шмотки! Ну и? Возьмут ли такого преподавателя на ставку?

Это, — говорит мужчина, — подлость!

Я знаю, — соглашается офицер. — У нас везде подлость. Человек человеку lupus est.

Офицер замолкает, чтобы мужчина понял: его образование позволяет ему цитировать крылатые латинские выражения в оригинале.

Мужчина не спешит заполнять подаренную ему паузу.

Волк, — подсказывает офицер. — Друг, товарищ и волк!

Мужчина не реагирует.

Вокруг нас, — постепенно закипает офицер, — война! Подлая. Необъявленная. И где именно пролегают её траншеи — мало кто знает. Утром через тебя проходит один сигнал, а вечером — совсем другой. Будто кто-то тебя перекодировал! Как человеку не потеряться в этом буреломе?

Мужчина молчит.

Самой по себе, — говорит офицер, — никак. Но, к счастью, есть силы, которые нас знают, следят за нами и даже сражаются за нас. На них — наша последняя надежда. На рыцарей невидимого фронта, которые…

Офицер вдруг обрывает речь. Он ловит на себе чей-то взгляд, не оборачиваясь, сдвигает зрачок в угол глаза, фиксирует источник взгляда и даёт голове полсекунды на обработку информации. Голова не подводит. В нескольких шагах от него стоит его бывшая однокурсница, видимо, преподаёт тут язык. С ней — какая-то женщина. Коллега? Вполне возможно.

Однокурсница тычет пальцем в офицера. Её слова тонут в коридорном гаме. Но офицер, тренированный на сурдоперевод, без проблем считывает с её губ слово «стукач».

Его засекли! Надо менять тактику. С «инкогнито» — на «катапульту». Или на «удар бугая».

Звонок, на скорую руку переделанный из бомбоубежищной сирены, как всегда внезапно обрушивает на людей свой «бугаячий удар».

Мне, — кричит мужчина, — нужно бежать!

В семь, — кричит офицер, — в фойе!

А если, — кричит мужчина, — я не смогу?

Сможешь, — кричит офицер и включает «катапульту». Когда звонок, нахлебавшись пенной ярости, замирает, офицера уже нет. Коридор пуст. Мужчина стоит у стены и хлопает глазами.

Надо было — если не в лицо, то хотя бы в спину — бросить офицеру всё, что он о нём думает. Сказать: делайте со мной что хотите, но я — не с вами!

Надо было, но он этого не сделал.

Он этого не сделал. Он ничего не бросил офицеру — ни в лицо, ни в спину. Только подумал об этом и потопал на третий этаж, где у него первая пара. Но посреди занятия всколыхнутые мысли уснули и обвалились на его студентов.

Что он им наговорил — неизвестно. Он помнит, что ни на шаг не отступал от плана, но, видимо, отвечая на вопросы, отвлёкся, оступился — и его занесло. Сколько это длилось? Наверное, недолго. Но факт в том, что теперь он не может ни выдохнуть, ни вдохнуть. Зловещая тишина давит на уши. Воздух такой плотный, что его можно резать. На него направлены десять стальных взглядов. Десять мастеров рукопашного, без правил и без пощады, боя следят за тем, в какую сторону он дёрнется. Да, они с ним из одного зоопарка. Но это — вольер для волков. Здесь не место залётному попугаю.

Я, — наконец говорит мужчина, — я…

Он не узнаёт своего голоса.

Студенты ждут.