От того лес не убудет, а его пан, или кто он там есть, не обеднеет. А в нём было всё, что нужно для изгороди. Теперь ночи стояли такие ясные и красивые, что можно различить каждую ветку, и от бурдея он был совсем недалеко. Зерна возле леса не было, чтобы кто сказал, будто можно его потоптать, земля вокруг казалась словно обнажённой, и следы на ней терялись, как на льду, люди заходили сюда лишь изредка; что могло быть разумнее, чем пойти да набрать всего нужного? Разве что, конечно, не надо бояться.
На эти слова Михайло улыбнулся, и Сава тоже улыбнулся в ответ.
— Если ты не пойдёшь, то я пойду! — сказал он.— Мне всё равно! У каждого бывают убытки! Дерево растёт, а скотина, если погибнет, то уже не встанет!
Сава говорил правду. Немного кольев из «соседнего» леса и немного прутьев — и он оставит отцу изгородь в порядке. Теперь и Сава охотник до работы, а там, когда он снова уйдёт в казарму, вряд ли это удастся сделать до его окончательного возвращения.
«Эх, та казарма, та казарма! — снова подумал он.— Хоть бы уж раз в жизни почувствовать себя на воле, она словно перегородила ему жизнь своими стенами».
К вечеру он вышел перед бурдей и с любопытством огляделся. Звёзды повысыпали. Небо было ими усыпано. Чистое и прозрачное, каким бывает только в осенние ночи. Глубина его была безгранична. Слева лежал «соседний» лес. Словно огромное чёрное пятно темнел он на ровной поверхности земли и, казалось, тихо манил к себе.
Разве не тихо? Скользила ли сюда хоть одна человеческая душа? Нужно ли было кому-то много древесины? Хотел ли кто-то дубы валить? Эх, несколько, нет, даже не несколько, а может, всего десяток кольев — и хватит.
Но он колебался из-за отца. Отец не любил, когда кто-то тянул руку к чужому добру. Всегда говорил: «Что возьмёшь из чужого, должен вдвойне отдать и даже не узнаешь, когда отдашь!» Ему было стыдно перед отцом хуже, чем малому ребёнку.
— Никак не пойти в лес: отец узнает! — сказал он Саве, который вышел за ним, как обычно вечером направляясь к Рахире.
— Отец завтра не будет дома! Он идёт в город, чтобы отнести какую-то рату [106] в банк!
— Кто сказал?
— Так мама сказала! А ты что, должен отцу исповедоваться, что идёшь в лес? — упрекнул Сава.— А если отец увидит забор подлатанным, разве скажет слово? В конце концов, как хочешь, мне-то что? Я не повешусь на заборе, хоть ты его чини, хоть не чини! — Пожав безразлично плечами, он быстрым шагом пошёл в село.
— Ты всегда своё! — пробормотал Михайло хмуро себе под нос.— Я знаю, что тебе всё равно!
Затем его взгляд скользнул по лесу. Он уже лежал, укутанный темнотой, и ждал. Словно уже высказал своё: «Пойти взять и сделать, что нужно! Что в лесу делается — то не грешно!»
Ну, ему ведь нужно было не так много древесины...
Его сердце всё ещё было полно жалости к мелкой скотине, что погибла, и он почувствовал потребность в работе, будто она могла возместить потерю, случившуюся в хозяйстве, и исцелить рану. Потом он спокойно вернётся обратно в казарму. А завтра отец идёт в город... Может, и ему пойти с отцом? Уже прошло два месяца с тех пор, как он покинул казарменные стены. На несколько часов можно было бы пойти. Принёс бы что-то Анне. С тех пор как говорил с ней наедине в поле и утешал её, больше с ней не разговаривал.
И тут словно свет пробежал по его душе: «Он будет говорить с отцом по дороге о себе и об Анне, будет говорить, конечно! Ведь уже через два дня святого Михаила! А наедине представил бы отцу всё как надо, попросил бы — и склонит отца на свою сторону. А потом останется только с матерью справиться. Обрадовался этой мысли, словно уже достиг желаемого...» Но тут же где-то глубоко в душе отозвалось: «Хорошо ли ускорять дела, которым назначен свой день решения? Ждать так долго Михаила, а теперь за два дня до Михайла заговорить?.. Не выйдет ли это во вред?.. Святой Михаил был его покровителем...»
И вдруг искренность и благочестие наполнили его молодую душу, укрепили надежду на добрый исход в будущем. Словно в мягких волнах сияния задрожало счастьем его сердце. Его родители были добры. Что бы они ни говорили и ни делали, как бы там ни было, — он почувствовал в эту минуту, что они исполнят его волю...
Его молодое лицо оставалось серьёзным и спокойным. Лишь душа улыбнулась. Прекрасным богатством света и счастья улыбнулась она, и он почувствовал себя вполне счастливым.
— Анна! — радостно прозвучало что-то в его душе.
Но Анны здесь не было.
Его тянуло к Анне, хотелось прижать её к груди и передать то сильное чувство счастья, что овладело им в эту минуту. Пусть бы она знала. Ему открылось небо...
XVIII
Наступила тихая ночь, пронизанная лунным светом, и принесла с собой такой же мирный, тёплый осенний рассвет.
Ивоника завернул в платок нужные бумаги, вынул деньги из сундука и отправился в путь. Дойдя до конца села, он невольно остановился. Оглянулся. Не забыл ли чего? Почти чувствовал это. Он ещё раз пощупал за ремнём деньги, проверил завёрнутые бумаги. Нет, всё было с ним, ничего не отсутствовало. Что-то его удерживало, словно он что-то упустил. Потом взгляд его скользнул по полю. Оно было таким пустым и голым после того, как увезли хлеб, но на этом его мысли не остановились. На душе у него было тревожно, как бывало не раз, когда Михайло служил в армии.
Вздох вырвался из его груди. Вскоре так будет снова. Через две недели кончится его отпуск.
Он шёл медленно, нехотя и не замечал этого. Думал о городе. До него было ещё далеко, а сколько раз он уже ходил этой дорогой туда и обратно, и сегодня снова. Но он должен был. Все денежные дела, особенно с банком, он улаживал сам и ни на кого не полагался. Хлопцы были ещё молоды и не разбирались в таких делах, а Марийка уж совсем не смогла бы говорить с господами. Известно, женщина. Пока он жив, он делал всё сам, что полагалось главе семьи. Поэтому у него всегда был полный порядок. Когда умрёт, оставит детей на своём месте, и всё будет идти, как по нитке...
Несколько чёрных ворон, что кружились маленькой рассыпанной стайкой по полю, спугнулись его приближения и перелетели подальше. Перед его душой почему-то встал Сава.
«Если бы это был заяц, Сава непременно его подстрелил бы! — подумал он.— Уже у него врождённая охота к стрельбе! Сегодня с утра он собрался и пошёл в соседнее село. Там жил человек, у которого он заказал себе новые шерстяные белые шаровары на зиму, а Михайло ходил по двору и всё что-то обдумывал. Раз говорил про туман, что стелился над землёй.»
— А тебе что до тумана? — спросил он с улыбкой.
— Да ничего! Просто боюсь, как бы он дождей не нагнал. У меня работа на дворе.
— Не бойся! — утешал он его.— За час его солнце выпьет, что только любо будет! Теперь ночи ясные, а небо такое чистое и блестящее, как зеркало; такие туманы не приносят дождя...
Затем его мысли сами собой перешли на телёнка, что погиб. Какая потеря, а позавчера он был ещё такой весёлый и резвый. В своём маленьком загоне прыгал так высоко, что он боялся, как бы не выпрыгнул и не подбежал к своей матери, не высосал всё молоко. А ел так жадно, всего за сутки до этого, вот что! Как те двери открылись? И никто не видел, никто не слышал, словно невидимой рукой их отворили. И ни одной человеческой души не было возле стойла. Но так уж бывает. Если суждено несчастью случиться, то и сто глаз и рук его не отвратят. Среди тысячи людей оно произойдёт, никем не замеченное, никем не услышанное, и всё равно будет. Как предотвратить его? Если бы человек знал...
То был Савин телёнок, но Михайло, пожалуй, больше скорбел о нём. О новых шароварах Сава уже забыл ущерб, а Михайло всё не находил покоя. О чём бы ни говорил, а в конце всегда возвращался к нему. В его душе он всё ещё жил и не давал покоя... Некоторая скотина, особенно рогатый скот, бывает такая, что её нельзя забыть. Привяжется к человеку и держится за ним, ходит за ним, как тень.
Таким был этот бычок...
. . . . . .
Послезавтра был день святого Михаила, покровителя Михайла. Надо будет идти в церковь. Но это только послезавтра, а завтра после обеда он уже не будет дома. Забыл сказать Марийке, чтобы Михайло купил свечу и отнёс в церковь. Это тоже из-за той потери. О таких вещах он никогда не забывает. Впрочем, он сам уже купит свечу... Зачем бы ему в городе задерживаться до послезавтра? Ему лишь нужно заплатить рату в банке, где занял немного денег, чтобы купить участок под лесом, что примыкал к его полю, — зайдёт к господину и вернётся назад. Нет, он уже завтра непременно будет дома. Сам пойдёт с сыном в церковь.
В его сердце вдруг поднялась невыразимая любовь к сыну. «Михайло!» — радостно откликнулось всё его существо и ощутило лишь одно: любовь. Но его уста остались немы. Он был совсем один посреди молчаливых полей, и только глубокое небо раскидывалось над ним...
Он купит ему яблок и принесёт хороший белый хлебец, лишь бы уже только был здесь, лишь бы уже пришёл. А до города ещё половина пути, далеко ещё. Его ноги словно постарели, всё будто топтали одно место...
Сегодня шёл он как-то медленно и тяжело.
XIX
На другой день снова было туманно. Казалось, туманы сговаривались, чтобы каждое утро подниматься с пустынного поля огромными серыми массами, тянуться по нему без конца, проникать в каждый уголок земли, а потом куда-то исчезать и каким-то тайным образом приводить чудесные, ясные ночи...
Марийка стояла в полдень у стола и заворачивала как раз в какую-то косынку горшок с борщом и кулешем, что недавно сварила для сыновей. Михайло или Сава должны были прийти и взять еду в бурдей. Ивоника должен был вернуться только после обеда, а у неё самой не было времени относить им пищу.
Только что она взглянула в окно, не идёт ли кто из них; ей показалось, что это Михайло. Однако не увидела никого. На улице было туманно, и через маленькие оконца мало что можно было разглядеть. Она сегодня спешила, её ждала разная работа. Кроме того, нужно было ещё идти в село.
Была она только в сорочке, подпоясанная цветным поясом, без платка на голове, и со своими седыми растрёпанными волосами выглядела диковато. Сегодня у неё не было даже времени пригладить волосы и накинуть косынку на голову. Однако её тонкое, нежное лицо с ясными кроткими глазами смягчало впечатление её неопрятного вида.
С пяти часов утра она была на ногах. Одна работа за другой отнимала у неё каждую свободную минуту, и совсем некогда было подумать о себе. Впрочем, к ним редко кто заходил, и она никогда не заботилась об одежде.
На дворе залаяла собака.