А ты их распустил, а? А? Или не а?
И так далее. Это был первый настоящий разнос за всю долгую срочную и сверхсрочную службу сержанта.
– Ну и получаешь выговор с занесением, – силой воли подполковник не произнёс "в жопу", – а в личное дело!
Сержант как услышал, так зубы у него почернели. Он заскрипел всеми пружинами, и какая-то треснула.
***
Салага Вович работал в клозете, собственно, поэтому он и работал там, потому что салага, "солдатская жизнь", – всё время думал он. Черпаки и деды отправились делать дело глупее, но приятнее – убирать лес граблями, чтобы шишек не было.
– Так уже сделана армия, – поучал когда-то замполит Саприченко, – чтобы никто без дела не шатался – надо, чтобы все шатались с делом.
Везде тут рассказывают:
В показную часть должен был приехать самый главный секретарь, а тут настоящее несчастье – вся трава на полигоне взяла и выгорела, рыжей стала. Однако начальство не растерялось и приказало:
– Забрызгать всю траву зелёной краской!
Что и было сделано, всю траву перекрасили обратно в зелёный цвет – это тебе не лес от шишек прогребать. А, подумав хорошенько, ещё и начистили весь асфальт гуталином, чтобы тоже не выгорел до рыжего цвета.
Ещё рассказывают: в соседней ракетной части к визиту того же секретаря красили в зелёный всё, особенно ракеты. Вот стоит на лестнице салага с вёдром, зацепил его на нос, и уже почти докрасил, чуть сверху осталось, как вдруг паника:
– Едет!
Салагу быстро отогнали, потому что не был перекрашен; идёт высокий гость и вдруг все видят – на носу ракеты висит гадкое ведро из-под краски...
– Что это такое? – удивился высокий гость.
– Ионоуловитель! – не моргнул глазом начальство.
– Я и сам знаю, что – ионоуловитель... Но почему – не покрашенный?!
***
В очищенном от шишек лесу началась политработа, прибыл замполит товарищ Саприченко, бывший кавалерист, он сразу, по надлежащей методике взял аудиторию:
– Сегодня мы будем осваивать... – он зашуршал бумагами. – А где это Сиренко, товарищи? Чего это Сиренко не вижу? – хитро так спросил.
– Товарищ подполковник, к нему на свидание приехала молодая жена, – радостно ответили солдаты.
– Вот оно что, молодая жена... Молодая жена, это хорошо. – Подполковник лукаво улыбнулся: – Так, что ж, товарищи солдаты, он её – осваивает? А?
Те так дружно заржали, что с сосен посыпались новые шишки.
Каждый замполит обучен, что любой разговор с солдатом обязательно надо начинать с эротического элемента, потом с партийного, а лишь потом резко переходить к делу, вот, например, вызываешь нерадивого служивого, и:
– А знаешь ли ты, что великий писатель Чехов был импотентом?
– Никак нет! – радостно таращит глаза тот.
– Видишь, а как много он при этом написал... А ты, молодой, здоровый, что тебе мешает? тебя партия для чего сюда направила? чтобы ты, а с вот таким здоровенным хером – а ещё ни одной строчки домой матери не написал!
... пока солдатики радуются случаю посмеяться, а Саприченко уже привычно забубнил с бумаг:
– Идя от встречи двадцать четвёртого съезда партии к встрече двадцать шестого, мы все, как один, должны знать о месте и пользе от боевых тревог...
В лесу сразу стало тихо-тихо, ни одна тебе шишка не шелохнётся; потому что очень давно, когда ещё была кавалерия, туда набирали таких, кто умом не превосходил собственного коня. Или кобылы.
Салага Вович искренне пытался понять, о чём говорит подполковник – на хрена лысого все те бесконечные боевые тревоги сдались? Например, ты спишь, а тут падает атомная ракета, ты просыпаешься – а тебя уже и нет.
Он почесался и решил всё-таки написать домой матери письмо и старательно вывел первые буквы.
"Добрый солдат, – подумал о нём замполит, – конспектирует".
В каждой шутке есть доля шутки, не заметил Вович, как к словам о погоде, быте, питании вписал и несколько замполитовских перлов. Вскоре вся родня переполошится, прочитав между строк про досуг и самочувствие и такое:
"Китай находится под угрозой нападения на Советский Союз".
"Сионизм – это тоже национализм, только не украинский".
"Участники Варшавского договора заключили пакт о ненападении друг на друга".
"И украинским языком тоже можно довольно точно выразить мысль, потому что он хорош тем, что как никакой другой похож на русский".
Ничего тут странного не было, просто такие фразы вырывались из обобщённой монотонной речи и автоматически фиксировались. Все остальные дремали, это те, кто не спят, только сосны слушали лекцию замполита. Увидел он, что такое дело, и сказал себе: "хватит тут разводить демократию", а вслух вдруг сказал:
– Кто спит – встать!
Большинство вскочило и вытянулось, остальные заржали, а потом и все вместе – Саприченко снова перехватил инициативу, вот он и затарахтел про своё:
– На сегодня, товарищи солдаты, имеется в виду следующее – партия нас учит, что мы достойно встретили двадцать четвёртый её съезд и ещё достойнее должны встретить двадцать пятый его...
Вович не заметил, как записал и эту фразу.
***
Кусок Дерчак сидел глубоко в лесу и ещё глубже думал. О чём? Загадочной личностью он был, даже его личный салага Вович не смог бы догадаться, откуда бы он, например, знал, что в камере хранения в чемодане сержанта спрятано много предметов, которые не раз и не два искала вся рота? Или, например, что старшина-сверхсрочник вполне серьёзно стремился стать маршалом. А что тут такого? Ведь каждый маршал когда-то начинал со старшины-сверхсрочника... Однако та проделка коллег с отстрелянными гильзами (а особенно несчастные её последствия) будто глаза ему открыла, понял, бедолага, что не просто с такими подчинёнными дослужиться до главкома. Никогда.
Он сидел и вспоминал Зайончика, служивого, которого комиссовали из армии "за идиотизм", тот вдруг начал каждую ночь ломиться в оружейную, на вопрос непременно бубнил:
– Мой автомат ржавеет.
Все с этого смеялись, а потом пришлось отпустить.
"Прикинулся, хитрожопый", – кисло усмехнулся Дерчак, – "точно, прикинулся, хитрожопый белорус".
Вот так, в лесу, переворачивался мир.
***
Видал кто клозет на тысячу человек? О, это сооружение не меньше римского Колизея. Когда сюда приехали шефские пионеры поиграть в войну, первое, что их поразило, это был этот колосс.
– Что это такое?.. – спросила симпатичная пионервожатая.
– Склады. Военные склады, – не моргнул замполит Саприченко.
– Они охраняются?
– Так точно. Можно сказать, круглосуточно.
Салага-Вович старательно отскребал стены, солдаты завели дурацкую моду – вырывать тут из газет всякие заголовки и лепить к стенам:
"В закрома Родины", "Напряжёмся и выполним", "Город – селу", "Увеличим достаток", "Коммунистом быть не на словах, а на деле", в конце концов, любой лозунг приобретал здесь настоящий смысл, а начальство этого страшно не любило, потому что у него было другое отхожее место, лишённое выходок.
***
На полигоне начинался дождик, небо насунулось, треснуло конденсаторами и разлилось, ещё миг назад оно было чистейшее, а теперь там было полно капель, все они стучались к солдатским накидкам, пустите, мол, внутрь. А те не пускают, потому что у них для этого заострённые капюшоны, чтобы служивые, двигаясь цепочкой, были похожи на монахов-пилигримов. А почему бы и нет? Живут кланом, женщин не знают, вина не пьют, скоромного не едят, стыдного не употребляют, денег не имеют, в азартные игры не играют, рано встают и рано ложатся, и т. д. А главное, строго соблюдают иерархию.
Вот солдаты и шли, ругались, потому что сегодня с утра народная примета была, что дождя не будет – низко летали реактивные самолёты; и вот тебе, получи.
Дождь накрапывал, земное тяготение усиливалось.
***
В казарму заглянул замполит Саприченко и с порога начал пробирать личный состав:
– Иду вот недавно и вижу. Что я вижу? Некоторые солдаты в своё свободное время художественные книжки читают, я, конечно, ничего против художественных книжек не скажу, но хотел бы видеть, чтобы солдаты в свободное время уставы читали, а не беллетристику.
"Подподполковник-недополковник", – подумал Вович. Однако тот был прав, ведь за всю жизнь своё время он прочитал из художественного только "Мурзилку".
Тут политработник спохватился, что не с того, как подобало замполиту, начал, и исправился:
– Потому что в художественных книжках описывается женщина. Может, среди некоторых найдутся и такие, которые скажут, что нам женщина необходима для личного физиологического здоровья, не поверю я, потому что где женщина...
– ... там и разложенщина! – привычно подхватила казарма.
– Сопливые вы ещё для этого.
– А Сиренко?
– А Сиренко молодец, потому что он законно сочетавшийся. Только так! Вот я по себе скажу, – он обратился к потенциальному нарушителю Хабулаве, – известно ли тебе, Хабулава, когда я впервые лично поцеловался?
– Не могу знать! – радостно ответил тот.
– Так вот я тебе скажу, – гордо выпятился замполит, – это было впервые на моей личной свадьбе, когда все крикнули: "Горько!"
Все покатились со смеху, Саприченко такого не ожидал, но, как опытный политработник, засмеялся вместе со всеми, и достиг-таки своей цели – аудитория была взята. И началось самое интересное, он начал прижимать хитрецов, которые в самоволку пошли в райцентр то ли за сексом, то ли за самогоном.
Как водится, снова начал издалека:
– Партия учит, что безграничны пределы человеческой глупости, особенно, когда умный человек начнёт глупости делать, то уже никакой дурак за ним не угонится. Иду вот недавно вечером и вижу, как вечером через забор вверенной части перелазит на улицу целая группа неизвестных несознательных, и на мой точный вопрос, кто они такие, ответили матюками и скрылись. Это по-солдатски? Это по-мужски для солдат скрываться от ответственности, будто какие пугливые зайцы?
Саприченко перевёл дух от натуги, всматриваясь в каждое лицо, пристально ища нарушителей, однако все отвечали чистыми, сияющими взглядами.
Конспектировал только салага-Вович.
***
Кусок Дерчак сидел в стороне и злился на замполита, потому что представлял себя на его месте – вместо того чтобы цирк устраивать, вместо пустой болтовни – дай кому-то губы на три суток, и всё.
"Ты ж до подполковника дослужился, у тебя катушка вон какая большая, ты и месяц губы можешь вкатать, а он болтовню разводит".
Дерчак окончательно решил – сегодня. Чего его теперь тянуть? Тем-то и настроение у него было поганое, что он бы весь белый свет ваксой измазал.
***
У солдат завозились заголенные ложки, есть просят, значит горнист должен просигналить обед.