Конечно, он был стар и потому употреблял эту, очевидно, устаревшую лексику – так или иначе, однако она уже была не про нас. Ведь какие же мы дураки? Признаюсь, правда, мелькнула такая мысль: пойти и хорошенько прокатиться катером; однако там, главное, не было никаких кустов.
____________________
Виктор Баранов
Удивительный
Конечно, центральной фигурой всех произведений Богдана Жолдака является его язык, который ни с чьим другим не спутаешь. Он сам создал собственный лексический художественный контекст – и тот в итоге явил творческий образ неповторимого прозаика, который заслуженно занимает особое место в современной украинской литературе.
О языково-психологической структуре Б. Жолдака, его прозаическом мышлении, языке можно писать диссертации как о новоявленном феномене, "запатентованном" в мире слова, где уже, казалось бы, открытия трудно осуществить, как о чуде подвижного, изменчивого и феноменального в своей неисчерпаемости и непредсказуемости явления, явленного устами многочисленных "людей из народа", как о самобытно организованной лексико-стилевой структуре, самодостаточной и в своей изобразительности, и в лепке внутренних портретов и характеристик персонажей, и в развитии интриги хорошо замаскированной фабулы того или иного произведения. Слово, фраза у Жолдака – это не называние предмета или действия, не информационный акт, а нечто гораздо более глубокое, весомое, существенное; это очередная порция психологической нагрузки, импульс к развертыванию мысли или картины, раздражитель читательского внимания аномальными синтаксическими конструкциями и сочетанием слов, часто далеких друг от друга семантически, а значит, практически несочетаемых. Одним предложением, одним абзацем достигается совершенная, исчерпывающая содержательная наполненность и психологическая достоверность изображаемого.
Какое-то время я опасался, что Жолдак, удачно оседлав макабреско-суржикового конька, прикипит к его седлу навеки. Приведённый только что период, как и в целом языковой инструментарий, развеял мои опасения. И когда говорят, что в сути термина "талант" обязательно должно входить чувство меры, то такое чувство в новой книге писатель явил в полной мере.
Правда, рецидивы ещё случаются, однако их нужно воспринимать лишь как эпизоды, а может, и как своеобразный авторский приём: вот видите, каким я был когда-то раньше – и как выгодно отличаюсь от себя вчерашнего сегодня! Прозаик уже не стремится всюду и во всём опускаться до языкового уровня своих антигероев, мудро предвидя тщетность дальнейших поисков успеха в сфере уже освоенной, пусть даже довольно удачно. Вследствие этого его языковая палитра приобрела новые оттенки, а главное – отказ от суржика выбил все аргументы из рук тех наблюдателей за творчеством Богдана Жолдака, которые хотели бы навсегда закрепить его в реестре несерьёзных "шутников". К счастью, он – писатель серьёзный и глубокий. Он ещё не дождался своих исследователей.
Кстати, новейшая проза показательна также ещё с одной стороны: здесь фабула лежит на поверхности. Это не слишком характерно для писателя с той точки зрения, что его текст можно пересказать "своими словами", то есть сказать – о чём оно: и всё же даже здесь вам не скрыться от Жолдаковой парадоксальности: пересказанное кем-то другим, произведение потеряет свой колорит и ту свою неуловимую суть, которая приобретает черты живой души только в устах его автора. Имеем, следовательно, дело с существованием автономной "закрытой" системы Жолдакова слова, которую можно только либо воспринимать, либо не воспринимать, но которая ни в коем случае не потерпит ни косметического, ни тем более хирургического вмешательства извне. По всем классическим признакам это и есть то, что имеет полное право называться литературным явлением.
Не могу обойти одной "деликатной" плоскости творческих интересов Жолдака, от которой он последовательно не отказывается и которая вызвала неоднозначное восприятие даже у его покойного отца. Это – человеческий интим, "физиология" в чистом виде, то, что ныне называют сексом. Надо сказать, что и здесь прозаик далёк от самоповторов. Да, он, как и в предыдущих изданиях, нередко иронизирует над инстинктами и чувствами персонажей, иногда создаёт пародийные картины близости противоположных полов, прибегает к шаржированию и гротеску (однако, заметим, при этом опять-таки не унижает достоинства "жителей" своих произведений). Скажем, на мелкое литературное хулиганство "тянут" блестяще разыгранные Жолдаком такие пассажи – и почему-то на ум приходит симпатичный шалопай и насмешник Тулуз-Лотрек...
Но зримо встают и новые нюансы этой плоскости: автор откровенно склоняется к мысли, что "сексом" всё же движет чувство души, а не физиология (новелла "Слово любовь", в названии и содержании которой само присутствие слова "любовь" является свидетельством нового взгляда прозаика на плотское и "низкое").
Новая книга Богдана Жолдака явила его творческий портрет во многом знакомый и узнаваемый. В то же время этот портрет видится в интерьере слова обновлённого, я бы сказал – более продуктивного, более осознанного, более тщательно взвешенного. И во всяком случае эта книга, с первой же страницы становясь заманчивой и притягательной для чтения, даёт немало поводов всем участникам и почитателям современного литпроцесса внимательнее отнестись к творчеству писателя, в равной мере как талантливого, так и неоднозначного. А каким ещё должно быть настоящее художественное явление?