И вот изучила все энциклопедии и пригородные чащи, пока они наконец не столкнулись на белом грибе и начали спорить не столько из-за него, сколько из-за научной информации. Тут он и попался, потому что не имел свободного времени шариться по справочникам, вникать в тонкости.
– И что? Всю жизнь теперь собирает?
– Где там, нашёл дурочку. Нашла бракованный атлас, где полиграфия сбила цвета, и бледная поганка имела фиалковый цвет, и сымитировала отравление, "еле" её спасли, и вот на основании идиосинкразии бросила рыбное хозяйство, а увлеклась коллекционированием ретроавтомобилей.
– Лучше, чем "ауди"? – не удержался я, трогая чистейшую обивку.
– Пхе. Знал бы ты, что такое "дюзендорф"... Представь, ещё в тридцатые годы туда ставили мотор с четырьмя впускными клапанами на цилиндр, их только вот сейчас начали ставить на "мерс". Только сейчас... – мечтательно коснулась моего колена.
Впервые не подействовало.
Вот так, бывало, сидишь в лаборатории, ковыряешься в документации, и потихоньку спиной ощущаешь, что все давно разошлись, уже и бумажная пыль от них осела, когда дверь скрип, потянул лёгкий воздух и к тебе сзади подходит и на плечо руку кладёт лучшая представительница технического отдела.
– Засиделся? – спрашивает.
– Засиделся, – тоже вру я.
Вот чем хороша Сонька, что уже и дверь заперла.
– Что такое? – спрашивает так нежно.
– Да это... – не знаю как сказать, что-то вроде совести подступило.
– Признавайся, что не в новых трусах?
– Да что-то вроде.
– Так я тебе свои одолжу, – засмеялась и сняла.
Неужели стол бывает мягким? Или так, или не так, однако гораздо удобнее, то есть твёрдым, что для сердечников иногда является опорой.
– Вот ты знаешь, – всякий раз признавалась она, – а у меня после твоего стола спина перестаёт болеть.
– Так это разве от стола? – засмеялся я.
– Не знаю, – развернула она мятную конфету и сунула мне в рот, – а вот честно сказать, если бы мой Толька не был таким вредным, ревнивым, скандальным гадом, то такого кайфа, как на этом столе – я бы никогда не испытала.
Вербами, вербами
Так дак кто ж мог знать, что там вдруг пробьётся источник? Только местные могли знать, так никакая ж их падла не прибьёт дорожного знака предупредить, дак никакая падла не придумала знака, что: "Осторожно! Источник!" потому что у нас в Украине так – как дорога идёт вниз – так и вода, или река, или море, или пруд, а хуже всего источник. Это уже я потом так разглядел: прямо из-под кручи он пробился, воспользовавшись глобальным потеплением и подъёмом мирового уровня грунтовых вод, которым там стало тесно, что они теперь берут вот так и вытекают из кручи и вот так тонко, незаметно перетекают через шоссе. И это надо, чтобы я вот так едущий не заметил, ну взял граммов двадцать, ну сто двадцать, дак это ж не причина, чтобы людей убивать, ну там штраф, или два, но не на смерть же? За что, спрашивается, только за то, что превысил скорость там на несколько километров? Ну, не заметил я того ручейка на асфальте – и за это сразу на тот свет? Это ж машина колёсами поскользнулась, потому что водичка вот так наискось трассы – что колёса пухрх с дороги и вот так в кювет. Дак у нас на Украине деревья любят расти там, где влага, особенно вербы – такие толстые, что страх, никакая машина не пробьёт, если верба не захочет уступить, а полностью ту машину в щепки, что мой мотор весь как был, так в кабину влетел, крутясь, это ещё чудо, что не упал на колени, потому что я тогда и не знаю чем сказать, когда у тебя мотор на матне крутится, горячий такой и без глушителя, это ж страшно вспомнить, как я тогда от него увернулся, хоть и без сознания был, а догадался через тот мотор перепрыгнуть, выбить лобовое а также пролететь увернуться от ствола, потому что верба бы не пощадила, ни-и... эти вербы вот так везде стоят, что ого-го. Просыпаюсь от того, что мне будто щекотно, краем глаза: а там какой-то чувак с меня кроссовки снимает – я сразу глип – закрыл, потому что увидит, что я живой, и хлоп, и всё, ему ж живые свидетели не нужны, знал бы он, гад, сколько я кроссовок перемерил, пока эти подошли, может и не убить захочет, а просто вырубить, но мне ж много уже не надо – хлоп и на том свете, то всегда лучше в такой ситуации мёртвым прикинуться, чем наоборот. Вот он снимает второй кроссовок, а сам смотрит, живой я или нет. А я прикидываюсь мертвее, чем я, так сильно, что снова вырубился, не слышал даже, как он уехал, так сильно, что не захотел даже его номера запомнить, потому что отключился совсем до такой степени, что очнуться мог только от того, что кто-то меня за матню щекочет, "что за шутки недобрые", то есть расстёгивает уже эту матню и вот так начинает джинсы стаскивать, хорошие такие, сколько я намотался, пока подобрал путные, и тут уже раз – и их снимают у тебя, а у тебя в голове лишь одна мысль, чтобы не попался извращённый, потому что сейчас есть такие уроды, что при этом трупов не щадят, а наоборот ещё больше, то тогда, думаю, будет очень тяжело трупом прикинуться в такой ситуации, можно легко выдать себя и тогда что? Чувачок разозлится, хлоп в лоб, чтобы дальше себе нормально продолжать, ему-то что, а тебе?
Ну, хорошо, ну снял ты джинсы, ну измывался или не измывался, ну будь же ты при этом человеком, ты ж видишь, где авто, а где мотор, ну вызови же ты "скорую", что тебе стоит, она ж не будет за тобой гоняться за джинсами, ей и без тебя мороки хватает, так нет, только дрыгнул мотор, мотоциклетный, импортный, "Yamaha", чтоб тебя до соседней вербы донёс, ишь как газует, бешеный, что тебе тише ездить трудно, видишь, тут могут люди лежать, может у них и так голова бо-бо, а, может, и не только голова, может у них и ещё живое осталось, чтоб вот так над ухом дрычать, что я от злости вырубился, наверное, много пролежал, потому что когда с меня куртку стаскивали, то мотора уже не было.
Куртку, такую понтовую, уже тайком расстёгивают и тянут, Боже милый, сколько я за ней намотался по белому свету, и теперь лежи, сжимай зубы, чтобы не ойкнуть, не заплакать, терплю, а что делать, прощай, "Вернона", жаль только, что недолго ты мне служила, вырубаюсь от скрежета, а не успел, потому что колёса, все четыре, с глубокой профильной резиной – тю-тю. Вырубаюсь снова, потому что сука какой-то тянет мой задний бампер, ты его туда, сука, ставил, с двойным никелем, ты хоть понимаешь, что ты тянешь, жлоб поганый? Это ж такой сука, что может тебе бампером в лоб. Не успел я прикинуться мёртвым, а с меня рубашку срывают, ну не ну? Срывают просто, чтобы проверить, живой я или нет, а дальше самое страшное, просыпаюсь от мощных фар, Боже, ещё один из-за того ручейка слетел и прямо на меня, фары ещё ближе, эти глобалисты проклятые источников наделали, я лап – а уже и трусы стянули, слепит, чёрт с ними, с трусами, не новые, совсем не новые, только душу мне оставьте, потому что, слава Богу, её стягивать, может, ещё не научились стягивать, "ожил", слышу над головой,
"пропал", думаю, не уберёгся, эти уже точно добьют, выслеживали, "ясно, что ожил, тут кто угодно оживёт – скальпели ж тупые", слышу над самым ухом, и потихоньку вижу, что фары не с грузовика, а медицинские, хирургические такие, как в кино показывают, "ты ж не наточишь", "ага, если б я точил, то тут никто бы не ожил", я вот так краем глаза глип, а это хирурги в халатах и намордниках, ну, слава Богу, уже нечего с меня снять, может не добьют за это, ну, ничего, может и оживу, я вам покажу, выеду на трассу и потихоньку понасобираю себе всё назад, и джинсы, и, даст Бог, никель и моя "Вернона" вернётся.
За трусы
– Хаапсаало, – назвал себя водитель и салон одобрительно загудел, ведь уже полвека здесь в Дании не было финских эмигрантов, откуда ж взялся этот?
Он хотел тронуться на трассу, но вспомнил, что на нём дорогие швейцарские часы и продемонстрировал их, внимательно глянув.
Салон отреагировал, мол, у нас, скандинавов, даже остарбайтер может позволить себе такую цацку. Это было ошибкой, потому что тот понял, что ещё имеет несколько минут, и, чтобы засвидетельствовать пунктуальность, вылез из прозрачной кабины, обошёл троллейбус и почему-то стукнул каблуком по колесу. Зачем он это сделал? Ведь здесь со времён изобретения колеса ещё ни одно колесо не спустило, такой совершенный общественный строй.
Вдруг от незначительного удара троллейбус поехал.
Салон оцепенел, а особенно водитель, ошарашенно уставившись в движущиеся окна. Потом он изо всех сил прыгнул в стеклянные двери, надеясь, как цивилизованный человек, что они автоматически откроются. Пассажиры ахнули, потому что нет. Шлёпнувшись лицом в закалённое стекло, оставил сопливый отпечаток. Поднялся и невероятно прыгнул ещё, но троллейбус его снова откинул. Тут я понял, что автоматика не сработала у водителя, потому что он прыгнул не в те двери, ведь передние открылись, а не эти. От удара он не поднялся, а я спокойно и изумлённо наблюдал, как троллейбус набирает скорость, "наверно у него добротный автопилот".
Пассажиры ещё не очнулись от второго сопливого отпечатка и их пауза передалась мне, ведь никто не сорвался с места. Я всегда любил садиться спереди и поэтому увидел, что троллейбус таки медленно сходит с трассы, не став дожидаться, кинулся к кабине и протиснулся через узкое окошко, но зацепился пупом. Все молча наблюдали, как я дёргался, преодолевая зимнюю отечественную одежду, которая задиралась, потому что кресло не пускало внутрь.
"Рвать трусы", – вспыхнула спасительная мысль и я вкрутился, дотянувшись отпечатками пальцев до руля, провернул и машина выровнялась на колее. Облегчённо расслабил пуп, но услышал недовольный гомон, не зная скандинавского, понял лишь одно международное слово "лиценз", особенно верещала передняя дама, возмущённо тыкая ладошкой, так, что до меня дошло: они спрашивают, есть ли у меня лицензия на управление коммунальным транспортом?
"Ещё не успел получить", – хотел сказать, но вспомнил, что не знаю норманского языка.
– Ноу, ноу лиценз, – объяснил, и троллейбус возмутился; именно тут дорога запетляла, салон умолк и я таки успел счастливо вписаться в повороты.
Путь пошёл вниз и троллейбус набирал обороты, пассажиров зацепило, а меня удивляло, что никто, как бы положено, не сновал по салону, что значит суровый нордический порядок, которого они придерживаются при любых обстоятельствах.
– Будь оно проклято, – вспомнил я, как не хотелось ехать на эту конференцию, скучную по теме "Геополитика социологии", но мои родственники, узнав, что она таки англоязычная, а главное, какие большие там платят суточные, буквально выпихнули меня на эти просторы, чтобы я хапнул немного валюты.