Но тем самым запутав окончательно международную правду...
Но поскольку аэрофотосъёмка не совпала с фактами – ему в этом и было отказано по сей день.
Этот мостик
Когда тебе выдохнут в лицо сигарный дым, ты дёргаешься, открываешь глаза, а над ними вдруг – звёзды и никакого тебе смрада. Главное, что доверенный тебе мост на месте. Под ясное утро, в четыре, когда вот так быстро просыпаешься, это значит одно: заснул часовой; ты вылезаешь из спального мешка, уползая в холодину, сдерживаешь ругань, потому что вокруг спят невинные боевики; доползаешь осенней твёрдой землёй до переднего дозора. И имеешь единую радость от того, что инстинкты ещё все при тебе – так и есть, Степан спит в позиции "наготове". Осторожненько отодвигаешь у него из руки скорострел, зная, что ему снится сон о том, что он не спит; только потом трясёшь за плечо.
– Какого чёрта? – дёргается он, схватившись за оружие, почувствовав, что его нет. – С твоими шутками, – хочет выругаться он, но её всё равно нет. – Я не спал, – щурит глаза.
Глянув, он зрит под ногами разобранное начисто своё оружие и, сжав зубы, ловко начинает собирать.
– Ну? – спрашиваешь ты у него, надеясь на раскаяние.
– Да кому этот мостик нужен? – не желает он. – Вот делать нечего, гоняют нас сюда.
– А почему нас послали с боевыми патронами? – шепчешь ты побратиму братскими интонациями.
Этот спор продолжился бы, если б не сухое русло. На него как раз вышел довольно спортивный отряд незнакомцев, то есть мундиры на них были не наши. Если бы не скрипела галька под их каблуками, всё это походило бы на Степанов сон.
– Штабная проверка? – всё ещё пытается не проснуться он.
Однако ты не отвечаешь, потому что ответ виден сквозь твой оптический прицел – среди тех незнакомцев бросается в глаза, что они, во-первых, слишком разного возраста, а также слишком уж ловко двигаются, как для регулярных федералов. Степан прикладывается глазом к своему и наверняка видит, что перед отрядом идёт странный человек – весь в чёрном комбинезоне; он бы изображал из себя ниндзя, если бы не огонёк, который старательно прикрывал кулаком; тут ты мог бы поклясться, что в его руке увидел сигару. Какой солдат, хоть из наёмников, может позволить себе сигару? Кто этот начальничек такой и какая у него психика, – представляешь ты с отвращением ту психику, – чтобы вот так, идя в рейд, вонять сигарой?
– "Кому этот мостик нужен?" Вон у них спроси, – шипишь. – А ну живо, тихонько поднимай наших, – зло шепчешь Степану, чтобы тот, наконец, не пускался в дебаты, отползая.
Тем временем откатываешься боком подальше от направления пересечения всех возможных линий, чтобы отвести их от неподвижных ребят в спальных мешках; и ещё успеваешь подумать: "а, может, таки действительно учебный противник?"
Однако сквозь оптику ясно видно костяшки на пальцах их, как они сжимают, побелев, оружие; слишком уж, чтобы оно было заряжено холостыми. Да ещё и имея на каждом глушитель.
"Какого им чёрта, таким классным, возле обосранного мостика понадобилось?"
Ну, был тут когда-то давно колхоз там, или совхоз, но ведь от него остался лишь битый кирпич, который от речной гальки не лучше?
Что до сомнений, то ты их сразу успокаиваешь, нарочно выйдя на видное место – два шага вперёд и быстро один назад, как раз достаточно для пули, чтобы она щёлкнула туда, где ты должен был быть. Падаешь, откатываешься, отбрасываешь удлинитель, успеваешь его прикрутить на скорострел. Сквозь оптику видишь, что они уже бегут, не таясь, и даёшь первую очередь – прыгнув вбок. Мгновенно всё их оружие разворачивается и лупит туда, где ты только что был, и, что мерзко, довольно кучно бьёт, выбивая комки земли. За это время ты успеваешь даже навестись сквозь прицел и, выстрелив, увидеть, как двое упали назад, но, о, чудо! отползая на спине, не перестают стрелять в твою сторону.
– "Кто?"
Что не учебные, наверняка, потому что у нас и среди учебных таких тренированных нет – тот, в чёрном, даже не пытается прятаться за подчинёнными, что не характерно для начальства.
"Почему не стреляет?" – успеваешь удивиться, откатываясь от того места, куда залпом влетают трассеры утренних пуль. Высунув слишком длинный ствол между следующих валунов, ты успеваешь нажать, но они тебя почти опередили – болезненное попадание в глаз, ослепление, опомнившись, перекатываешься, и вдруг радуешься: просто отстреленная их пулями земля попала тебе в линзу оптического прицела.
В тот миг чёрный комбез проявляет себя – успеваешь увидеть ту тень из-за куста, как он кинул гранату. Она шлёпнулась слишком близко, рубчатая, такая, что на триста осколков, шипит запал, ты успеваешь дать очередь прямо под неё – и она вместе с грунтом летит назад, туда, откуда её бросили – взрывается в воздухе, от этого им укрыться трудно, и хотя после взрыва криков не слышно, но выстрелов их значительно поубавилось.
Зато с нашей стороны аж загремело – выскочив из укрытий, ребята начали палить во всё, что движется, добившись скорее психологического эффекта – враг бросился бежать, получив пули с левого фланга.
– Вперёд! – кричишь ты, громко, так, что крик себя не слышит.
И срываешься на ноги, не отпуская гашетки, чтобы твоя молодёжь увидела, что значит приказ.
Одна беда, что патроны вылетают быстрее, чем перезаряжаешь магазины, и Бог с этим, ведь десант драпает к берегу, зная, что там, на плоском русле им конец; и стреляют назад, через плечо ещё гуще, но тем и менее метко. Несутся что есть силы на возвышенность, туда, где руины совхоза, где можно спрятаться.
– Огонь! Огонь! – кричишь ты, потому что тебе уже нечем стрелять, остался пистолет, но не для такой дистанции и не для такой погони.
И видишь, что ни один твой не отстаёт, и поднимаешься, ноги не чувствуют земли – тут уже не споткнёшься, не зацепишься, летишь, сразу видишь не только пригорок, куда бежит враг, но и весь горизонт; и словно из-под облаков тебе видно, как одна стая догоняет другую, перепрыгивая через поверженных, мчатся окрылённые, потому что той, чужой, скоро некуда будет бежать, – пригорок кончается обрывом.
– Бей! Бей! – слышишь себя обрывками сквозь частые автоматные очереди, и знаешь, что ребятам хватит пуль, чтобы добежать, чтобы загнать в руины тех, впереди кого мчится чёрный комбинезон, отплёвываясь от сигарных искр.
– Вперёд, родненькие!
Выскочив наверх, все видят чудо – никого нет.
Оглядываясь, видишь лишь такие же удивлённые взгляды, особенно у Степана, тот мечется среди разнесённых подмурков больше всех.
Вдруг сигарный выдох бьёт тебе сбоку, ты оборачиваешься на смрад и видишь вон слева, посреди битого кирпича щель. Такую трещину к разбитому подвалу; и ты уже знаешь, что чудес не бывает. Ты указываешь пистолетом туда, и каждый начинает понимать: весь недобитый десант там.
Хватаешься за подсумок, но вспоминаешь, что гранаты прихватить не успел. Смотришь вопросительно на своих, но те отводят глаза.
– Что – очень просто? – смотришь ты на трещину в фундаменте; те, что там затаились, ещё не огрызнулись очередью-другой, ещё надеются отсидеться. – Да, просто. Одна граната, и всё.
И начинаешь понимать, что все твои, разгорячённые боем, именно такого простого решения и не хотят. Может, кто-то и прихватил гранату, но не даст.
– Степан?
Но и тот пожимает плечами:
– Не успел взять.
Врёт?
– Значит так, – ты смотришь ему прямо в глаза, – бегом к "никому не нужному" мосту, ясно? Берёшь гранаты и быстро назад.
Живо садишься к нему спиной, чтобы он не успел отказаться. Слышишь, как он устало побежал.
И знаешь, что и там, в подвале, ещё один человек в чёрном комбинезоне тоже сидит, откашливается от сигары и колеблется, принесёт тот гранаты или нет.
Чудо греха
Мы, наверное, не заметили, что перешли на систему, потому что кайфа стало не хватать, особенно, когда Деца перешла с особ кавказской национальности на африканскую, не потому что у них ширка дешевле, а потому что у неё начали уставать губы. И на беду там, под автовокзалом, она и попалась на глаза батюшке, и тот начал уговаривать:
– Шо приди в церковь и там покайся.
Вот так она нас и заложила.
Потому что вдруг стук в дверь, громкий, как никто никогда кроме ментов в кумарку не колотит, и громовой голос баритона:
– Откройте!
Словно в ментовский мегафон, отчего Волчило даже сиганул с балкона, но почему-то не убился, только выбил зуб собственным коленом, когда оно неудачно согнулось.
Деца же молчит, что это её знакомый голос, и вида при этом не подаёт. До такой степени, что я почти начал спускать в унитаз ширку, признаюсь, что нет, хотя потом сказал, что так и сделал себе заначку.
Кореша подумали, что уже всё, потому что услышали шум слива и открыли замок, и какое же было удивление, когда на пороге его увидели не долгожданного "Беркута", а увидели попа.
– Покайтесь, – гудел он голосом лучше, чем у участкового.
При этом озирался мастерской, где долгое время ничего не писалось.
– В чём? – спросил Антон, потому что он был с высшим живописным образованием.
– В греховном наркоманстве! – был неожиданный ответ, потому что Антону коксом не корми, дай только эти темы протереть.
– А в Библии ничего про наркоту же нет, – парировал он.
– Как это – "нет"? – хотел опешить от такого нахальства незнакомец.
– Очень просто, потому что её тогда ещё на свете не было, – радовался Антон.
Что даже я удивился такой простоте мысли. Возможно, анашу в то время продвинутые азиаты уже курили, а вот что шприца тогда ещё не изобрели, это факт.
– Не может такого быть, потому что в Библии всё есть.
– Покажи, – был ответ. – Если в ней даже про водку ничего не сказано, – выделывался из святой особы Антон. Потому что его коксом не корми, а дай лучше повыделываться, пока у него из головы ещё вся наука не выветрилась.
– У меня нет при себе Святого писания, – пытался выкрутиться священнослужитель.
– Так тогда и ещё водку не придумали, чтобы про неё апостолы что-то нехорошее знали, – вставила свои двадцать копеек Деца. Она как знала, какой бедой это именно для неё обернётся. Да, у женщин чувство предчувствия очень сильно бывает развито, особенно у наркошных. Потому она осеклась, а может, и потому, что это она навела сюда попа, который, оказывается, почему-то следил за ней от самого автовокзала. Почему?
– А по-вашему, это, чем вы колетесь, это что-то хорошее по-вашему? Даже без цитат из Библии? – Такой поворот был нечестный, потому что ущемлял права свободы личности, где каждый имеет демократический способ выбора, о чём мы ему корректно и сказали.