Они, потомки тех, обыгранных тщедушным семинаристиком в Бакинской тюрьме, они, чьи отцы берегли в сердце расклады карт, пока их за это не расстреляли.
Дядька Демьяна того не знал, а ведал он душистые утренние зори зачарованной Десны под Звенигорой, где весомо осыпались в траву теннисными мячиками все урожаи яблок, которых он таки уберёг, работая сторожем райсельсовета, потому что ещё в 19-м так хорошо спрятал торбинку с овсом, что и долго найти не мог, то есть тогда ни разу не довелось ему довезти до Бессарабки сквозь рекетиров и их перекупщиц за один страдальческий мешочек, которого он донёс сквозь эпохи, с тех пор, за который его случайно не раскулачили в 32-м году и не сослали в 47-м... Шуршали по прилавку доллары и под ним рыжие чуприны, окрашенные хной безвалютных путан, которые ещё стыдились публичности, а так и кучковались у подножия, ползя без отрыва от азиатского наркопроизводства, за что дважды путали дядьку Демьяна со своими работодателями, получив в благодарность вкусной, пахнущей чесноком или томным духом жареных семечек дули, которую он каждый раз совал туда. И вот в этот знаменный миг я клянусь, что ни разу как не был я дедом Демьяном, так и даже дядькой не бывал.
Не играл я высокогорно в лапту, краем глаза ожидая своего южноосетинского отца, кто, изнеможённо пропив заработок, возвращался с северочеченских теренов, неся мешок так и не отремонтированных кавказских сапог, за что его ударили местным кривым ножом, за что потом расплатились целые поколения горцев.
Не экспроприировал, обиженный на весь мир, всех сокамерников-блатарей, обобрав их до нитки, догола, именно тогда, а не когда-либо ещё, положив начало массовым обнищаниям.
И не выкрикивал неоформленные тогда ещё несформированные лозунги мочеморд, которые за жандармские деньги третьего управления пытались подсунуть профессиональных шлюх под видом пасторальных пастушек странствующему поэту, кто всякий раз прикидывался пьяным, чтобы этого избежать, не горланил пьяно по мюнхенским пивницам:
– Цвай бир!
Ба, даже "айн бир" не заказывал незнакомому эмигранту из Австрии.
Не был я тенью гамлетова отца, когда тот привидением бродил по Европе, не воображал себя Лёвкой Задовым, зловещей тенью за спиной батьки Махно, не яровизировал озимые и не озимовал яровые, превращая их в кустовой овёс, не переименовывал Сичеслав в Днепропетровск с целью конспирации наркома железных дорог тов. Петровского, ещё когда я не был Антоновым-Овсеенко, который провозгласил наше государство, независимое от Украины, то именно тогда я не был ни Хрущёвым, Кагановичем и Петровским, теми единственными, кто только не был расстрелян из всех трёх предыдущих составов ЦК УССР вместе с семьями, близкими родственниками и дальними, я же никогда не тянул к верхним окнам 1-й киевской гимназии станковый пулемёт "максим", чтобы расстрелять митинг интеллигентов с приветствиями вступления в город Украинской народной армии, и не бил себя в грудь в течение следующей жизни, притворяясь всячески, что этого никогда не могло быть.
Это не я боролся под лавками ресторана "Эней" с поэтом Анатолием или Николаем Диденко, потому что по ошибке спутал его с Николаем Холодным или Олекcой Ющенко, с которым я не боролся под литфондовскими буфетами, как не делал этого в столовой парохода, путешествуя к Каневской Святопоклонной горе, не я перепродал ресторан "Эней", выведя его из союза НСПУ...
Это не я выпускал всякий раз на свободу всех уголовников, чтобы усиливать революционные переворотные ситуации.
Нет. Это не я.
Это не я.
Ба никак нет, а уж вовсе, никогда, невозможно, да отродясь, святая икона – отсохни язык, ей-богу, от века, клянусь!
Антихантер
– Я бы очень хотела покрасить яйца, – сказала она и сразу поправилась: – расписать.
– Так чего ж стало?
– Неловко как-то об этом говорить, – мнекалась она, – но у меня есть такая идея, понимаешь, это давно мучает меня... Словом, я бы хотела расписать не крашенки, а живые яйца, понимаешь?
Так я впервые узнал, что она писанкарка.
– Профессиональная! – каждый раз добавляла она, потому что однажды её показали по телевизору, как она выводит узоры на куриных яйцах.
Мы знали друг друга довольно давно, но знакомы не были. А когда нам было знакомиться, если весь институт напуган инопланетянами, кое-кто даже видел, как они в темноте спускаются на зонтиках, словно Мэри Поппинс, что администрация просто вынуждена была запугать молодёжь, что подвергнет наркологической экспертизе, вот и страсти немного улеглись и всё вернулось в привычное русло.
– Понимаешь, – робела она, – скоро Пасха, и меня уже просто распирает, мне ж надо развивать талант, искать новые формы...
– Почему новые? – блеснул я знанием архетипов. – Именно этот метод и есть самый древний, это уже потом человечество стало прибегать к подмене, стало анимизировать символы. Или табуировать? В конце концов, что символизирует Пасха и вокруг неё расписные яйца, покрытые кудрявой травкой? Да весь сексуальный аппарат в полном комплекте.
Словом, когда она поклялась, что будет делать это не горячим воском, а кисточками, я согласился. Слава Богу, она отказалась осуществлять это при помощи машинки для цветного татуирования, потому что у нас обоих не хватило на неё денег.
Страшно о таком нынешнем процессе и подумать, а ещё страшнее представить, как наши предки примитивным каменным орудием создавали там по живому цветные узоры...
Одна ещё беда, что наш вуз совершил большую глупость, набрал в этом году абитуриентов преимущественно сельских, не подумав, что общежитие на такое количество не рассчитано, вот и селили их буквально друг другу на голову, так что теперь не найдёшь там не то что тихого уголка, а в туалет даже прилично не зайдёшь.
Однако Василина открыла мне ещё один секрет – на Гидропарке у неё были тайные плантации черемши, что очень улучшало витаминный баланс студентки, а, главное, защищало от гриппа и других инфекций.
Первая же её грядка оказалась выдранной.
– Идиоты, – шептала она, оглядывая пустырь, – думают, что это ландыши, и собирают их. Лучше бы понюхали, прежде чем рвать.
Так я впервые узнал, что черемша – это не черёмшина.
Мы поискали другой укромный уголок, тут такая беда на природе – где не найдёшь прикрытую местинку, там уже кто-то отдыхающий наложил кучу, даже собаки любили прятаться для такого дела, однако мы быстро нашли чистенький уединённый закуток, разложили пляжные подстилки, меня мучили некоторые технологические обстоятельства, однако она ловко обвязала моё левое ленточкой и принялась фломастером над выступом наносить эскиз.
– Я не ошиблась, – сыпала комплиментами, склонившись над кисточками, – именно такой объект и представляла.
– Брить не будем? – беспокоился, пытался всё-таки разглядеть я, что она там творит.
– Ты что? Это было бы грубым нарушением концепции...
Древнее действо проняло, что мы не успели разрисовать и первого, сцепившись объятиями, мы не заметили, как размазали краски и раскрошили даже бутерброды, однако потом, отдышавшись, рассматривали друг на друге невиданные узоры, не только ритуальные, но и в мировом живописи, потому что краски страстно легли и на ткань.
Василина обнаружила в канцтоварах ещё и съедобные краски для младенцев, чтобы они могли малякать, не портя здоровье, вот и по акту творения могли совершенствовать композиции всем, чем только могли. Самые удачные фрагменты я предлагал зафиксировать фотографически, однако Василина категорически отвергла:
– Брось ты эти цивилизационные вмешательства.
Нам оставались только калейдоскопические теперь наши подстилки, однако и они – ненадолго, до первого полоскания в Днепре... Мне, как джентльмену, удалось стащить в каптёрке старые шторы, вот мы их и использовали, то есть лучшие композиции фиксировались уксусом и проглаживались утюгом и архивировались.
Она была специалистом, однако дорисовать свой самый первый замысел ей не удавалось ни разу, магическая сила бросала нас так стремительно, что ломались кисточки, мы часто посмеивались над своими художественными попытками, однако охотно соглашались, что и другой результат бывал не менее артистичным.
Не на всех её грядках испорчен урожай черемши, честно говоря, остальное потоптали мы вдвоём. Однако Василинка прекрасно разбиралась в народной медицине, и мы добавляли в рацион вербовые серёжки, крапиву, подорожник, щавель, иногда даже лебеду и другую дикорастущую флору, словом, активно пасли окрестности.
Даже в самую жару, если касаться пальцами, а не ладонями, то, идя по природе, руки не потеют, и поэтому внезапный ток, который возникал, лучше ощущается, что иногда добежав, мы не успевали поскидывать вещи.
– Там кто-то есть! – вдруг встрепенулась она и указала на кусты.
– Не выдумывай, – продолжал продолжать я.
Она откинула прядь перепачканных в кобальт волос:
– Не веришь? Да ты и до сих пор веришь, что черемша растёт на дереве!
Чтобы не сердить Василину, я потом обошёл заросли, присутствия чьего-либо не обнаружил, однако действительно заметил вокруг примятые гнёздышки, а также признаки наблюдателей – пакетики от чипсов, например, или коробки от сигарет. Беспокоило и расположение – все они были симметрично вокруг нашего уголка.
Значит, мы сменили его на другой, однако через пару посещений я обнаружил вокруг новообразованные гнёздышки, мало того, меня к тому же удивил ещё и следующий, двойной радиус из них.
– Это уже тех, кто наблюдает за наблюдателями, – застонала она, – вуайеристы долбаные!
Как мы ни береглись, как ни путали следы, однако вокруг самого нового нашего гнёздышка всякий раз возникали новые и новые гнёздышки, однажды мне даже послышалось щёлканье фотоаппарата, я вскочил на ноги и, разрисованный как был с ленточкой на левом яйце, кинулся на звук, однако никого не застал, только показалось, что за ивами мелькнула мальчишеская тень с рюкзаком, таким, как для рыболовных принадлежностей.
– Ты больше так не делай, – сердилась потом моя писанкарка, – так быстро не вскакивай, а то меня ещё столбняк схватит...
В другой раз до меня донёсся табачный дым, такой густой, как бывает от того, кто курит трубку, я выбрал естественную паузу и пополз, а потом кинулся на запах, но снова никого не застал, однако в густой траве вокруг той схоронки зацепились несколько сизых кусков душистого, слишком ароматизированного "денхилла"...
Был сильный ветер и я натянул на два колышка простыню, мы прикрывались, пока ветер не сорвал, улетела, мы посмотрели куда и увидели вокруг аж троих, младший с рюкзаком тут же исчез, старший в плаще отправился в другую сторону, а тот, в шортах, продолжал, пока Василина вдруг не завизжала:
– Что, никак кончить не можешь?
Он выругался, плюнул и засеменил, исчез за кустами.
Мы поняли, что никогда не закончим наших писанок.
Мне уже чудилось, что от самой станции метро нас с Василинкой пасут, хотя, войдя в природу, мы никого за собой не замечали, однако всякий раз потом обнаруживали вокруг себя новые и новые пункты наблюдения.
Добавить, что общежитие наше слишком переполнилось – новая волна абитуриентов напихом напихала аудитории, заселила даже бытовые помещения, в душ круглосуточно толпились очереди.