Обиженные грабежами болгары, изнурённые поборами Симеона и Сурсубула на бесконечные войны крестьяне могли восстать... Ослабить же сейчас империю ударами и грабежами русов — это великая помощь Болгарии. Сурсубул советовал Олегу: — Ныне для тебя выгодное время. Греки с воеводой Имерием вышли из столицы и сражаются с арабами. Провинциальная знать восстала вместе с полководцем Андроником Дукой. Патриарх Николай с ними тоже. Андроник хочет сесть на трон. Судьба открывает тебе путь к Царьграду... Может, сам возьмёшь венец кесаря! — подзадоривал честолюбивого варвара опытный царедворец Симеона. Олегова рать наконец двинулась — морем и берегом. Но ошибся Сурсубул: полководец Имерий быстро узнал о движении русов, заключил перемирие с арабами и пошёл навстречу русам. Пока он шёл, русы уже успели повоевать во многих городах и портах, там разграбили храмы, склады, гавани. Лодьи русичей уже отяжелели от добычи... Хорошо, что всё это досталось только им, болгарской рати всё ещё не было!.. Сольба от Имерия встретила Олега уже возле Хрисополиса, под Царьградом. Послов было пятеро. Олег собрал своих советников — и бояр, и Претича, и Степка-книжника, и болгарина Варлама, что был от Сурсубула. Послы принесли светлому русскому князю дары. Варлам сказал, что "светлым князем" гордые ромеи называют не всех вождей варваров, а лишь владык могущественных народов, равных с Ромеей. Через толмачей послы говорили: — Наши кесари, данные Богом, Лев с Александром, хотят творить с тобою, светлый княже, мир и любовь. И просили принять эти дары. — Скажи им волю мою, — велел Олег Степку.— Ими ми ся по дань! Платите мне дань, как за Оскольда платили. — Мы не знаем такого ряда с Оскольдом. Не можем платить, коли нет харатьи, — хитрые послы наверняка догадывались, что у Олега нет той давней угоды. — Есть такая харатья у вас! — рассердился Олег, ведь всё выходило так, как говорил Сурсубул. Но послы заговорили враз, замахали руками: — Если бы была, мы нашли бы в наших хронографах. У нас ничего не пропадает, всё записывается, всё хранится хоть за тысячу лет! А тут нет! Потому что и не было такого... То всё выдумки болгар... Они лютейшие, коварнейшие наши враги! И против нас все народы натравливают. Мы это знаем. Если хочешь — сейчас новый мир и любовь положим между нами. Будете иметь, что захотите... А ещё, если желаешь, царские мужи тебе покажут всю нашу землю греческую — и богатства наших садов, и золотые купола храмов и палат, и дивной красоты каменья со всего света, и страсти Господни, и венец царский, и хламиду багряную, и мощи святых... Греки были готовы на всё — им нужен был мир. — Должен я держать раду...— гордо сказал Олег. И держал раду. Карл и все варяги советовали принять дары от кесарей и положить новую заповедь — по двенадцать гривен на ключ, на все две тысячи лодей. И заключить новый ряд. Тогда сказал Степко: — Княже! Сотвори новый мир, но возьми и Оскольдову дань. Есть у меня харатья про сие. Вот она! Я склеил пергамен, который ты когда-то порубил... в церкви Оскольдовой... Я его прочёл. Тут! — он поднял над головой кусок жёлтого плотного пергамена,— тут эта харатья с греками. Олег не верил. Откуда он знает про церковь Оскольдову и про то, что он там что-то порубал? Неужто там ещё кто-то был тогда? Он помнит только безрукого священника... Его мысли перебил Варлам: — Ромеи не возьмут сию харатью. Скажут, порублена на куски. — Я перепишу её, — у Степка глаза аж прослезились от пылающего желания добиться своей правды. Ведь это была та правда, что жгла глаза пришельцу-владыке, ведь это была давняя велич Киева, которую никто не мог повергнуть... Наверное, Олег постиг гордое желание молодого киянина. Первая радость его вдруг угасла. Признать эту харатью Оскольда — значит признать его закон, его державу, его величие, а своё зло и низость. Тогда выйдет, что он, Олег, разбойник, неправедно уничтожил великого государя киевского, а как вор. И простолюдины поднимут против него колья и меч. Но... эта харатья сейчас отдаст ему невиданные богатства! Он всех их купит, одарит, осыплет... И станет их любимцем. Из опыта знал, что славу и любовь у черни можно только купить... И будь ты хоть каким высоким и достойным, но если не будешь давать простолюдинам дешёвых благ и добр, будешь ими проклят. Как и тот же Оскольд: ведь тогда, когда он его прилюдно убил на почайновском пристанище, никто не заступился за своего великого государя. Ни бояре, ни градская чернь. А он, простой воевода, чужак, раздав им тогда добро княжеских кладовых, сразу же сел на княжий стол. И вот теперь даже послы-греки величают его "светлым князем"... — Ещё нужно подумать, Степко... Посоветоваться...— ответил нехотя Олег на слова своего толмача-книжника. — Что думать? Вот я сейчас сяду и начну переписывать. Велишь дать только тонкий пергамен. Писало у меня есть!.. По лицу Олега скользнула нерешительность. Карл пододвинулся к нему ближе и советовал иное: — Вели, княже, назначить просьбу кесарю. Я и Стемид вырвем у него всё. И воевать ромеев не придётся — всё нам отдадут и без того... Варламу это не нравилось. Русичи хотят мирно уйти от Ромеи с богатствами, не ослабив её. Это невыгодно болгарам... Русичи должны требовать всё! Тот Степко прав: харатью надо переписать и за все годы взыскать с ромеев!.. И он сказал: — Я помогу, княже, переписать харатью Оскольдову. И возьмёшь больше, нежели дают. — Да будет...— в конце концов, Олегу это было очень выгодно. — Но пусть сейчас Карл и Стемид со Степком напишут ещё и свои статьи. Рать должна скоро возвращаться. Варлам и Степко переглянулись. Им хотелось иного. Тем временем начали угощаться винами и сладостями, что привезли послы. Греки развеселились, рассказывали Олегу и старшинам, какие огромные богатства они берут за Джурджанским морем — в Табаристане, Гиляни, Абесгуне. За один поход всю дружину русскую можно было бы одеть в золото. Вся Русь купалась бы в жемчуге и спала бы на вот таких пухлых коврах, на которых они сейчас сидят и пьют вино... Лишь надо было оттуда немного потеснить сарацин-арабов... Варлам крутил головой, нашёптывал Степку: — Ромеи хотят столкнуть туда русичей. Чтобы они отвлекли на себя тех сарацин. Ромея тогда свободнее вздохнула бы!.. Пусть не поддаётся князь. Скажи ему... — Степко согласно кивал головой и передавал Олегу слова Варлама. Если русичи пойдут в Табаристан, они помогут Константинополю. А Болгарии будет беда!.. Олег и сам это понимал. Но что ему? Он одну руку приветливо протягивал к болгарам, другую — к ромеям. У него своя дорога... Как и у Симеона... Симеон не пошёл против греков. Отбившись от мадьяр, ринулся против маленькой гордой Сербии, которую не подчинили соседи-хищники и которая опиралась то на греков, то на болгар. И устояла... Теперь дьявол поймал жадное сердце великого государя! На мелкой зависти поймал!.. Тогда никто не догадывался, что эта великая обида на малый народ когда-нибудь приведёт всё дело могучего Симеона к гибели. Тяжкое горе миру от лёгких соблазнов властителей.
ЛУКАВЫЙ ВЕК
Олег вернулся в Киев со славой. Но — диво! — не грела она его. Кияне, получившие немало всяких благ, всё равно свысока поглядывали на него. Потеснили с Княжьей Горы варягов, вытеснили Свенельда к древлянам, когда их мужи ушли в поход. Свенельд оттоле овладел древлянской землёй, сел там и в Киев не совался. А здесь был Игорь. Вокруг него вились-вертелись знатные киевские бояре и их дети — боярчуки. Величали Игоря князем, его молодую жену — княгиней. К Олегу сперва потянулись, пока он раздавал всё, что привёз, а потом снова ушли туда. Словно кололи глаза Олегу тем, что Игорь — князь, жена его из высокого рода, а ты ровня нам. Зачем нам кланяться тебе? Осуждающе косились в его сторону — зачем этот седой ворон, что неизвестно откуда залетел сюда, не отдаёт высокородному наследнику державного кормила? Когда-то ведь говорил, что Рюрикович есть законный владыка в Киеве и ему должна принадлежать вся земля. А вот, не отдаёт её Игорю, хоть сам уже такой старый. Даже к боярыне Гордине перестал ездить. Боялся, что разгневанная хозяйка и ему подольёт яду. А не ездил потому, что ему рассказали: без тебя жила боярыня с воеводой, с твоим Щербилом... Всё меньше бояр приходили в его гридницу. И Олег понял, что его время истекает. Потому это предательское боярское племя, расхватав его золото и паволоки, ныне выжидало, кто больше сыпанёт им в кошели. Игорь — молодой, зрелый муж, видно, за спиной уже более трёх десятков лет. Ему и править в Киеве. На него и надеялись... Выжгородский терем тоже доживал последние дни своей величия. Гордина совсем чахла, на людях не показывалась. Прозвали её злой ведьмой, отравительницей. Кто-то будто видел, как ночами она оборачивалась чёрной змеёй и каталась по лугу, когда стоял месяц в полнолуние. Так и Щербило отрёкся от неё из-за того. Истинно говорит народ: неправдой свет пройдёшь, да назад не вернёшься... Щербило отрёкся и от Олега за свои грехи с Гординей. Ему теперь не было возврата — ни домой, к слепому брату, ни к Гордине, ни к Олегу... Но Олегу было не до них. Ему нужно было решить важнее — как быть с Киевом: добровольно отдать Игорю с Ольгой, отказаться самому от кормила, или снова подмять их под себя. Правда, после смерти люди назовут его двойным вором, что отнял власть и у Оскольда, и у Игоря. Но то будет потом... А сейчас он забрал бы снова жестокую силу. Теперь видел, что все те лакеи, что перед ним гнулись, после смерти его первыми плюнут ему в глаза и в душу. О, судьба властителей! В конце жизни она у всех одинакова — теперь он это знал. И знал, почему все владыки до последнего дыхания держатся за власть даже... уже мёртвыми руками! Потому что они боятся своих лакеев. Потому хотят заставить их хоть при жизни если не уважать, то молчать!.. — ненавидя... Впрочем, чувствовал себя выброшенным из жизни. Слабело тело и руки. Уже не будоражили кровь звонкие киевские весны, днепровская волна клокотала уже не зовно, не рвался к походам. И даже игривые искристые глаза Гордины не вызывали ни желаний, ни гнева. Даже на злость не хватало сил — оставалась одна равнодушность. Потому что не мог изменить жизнь, что текла мимо него. Скоро эта равнодушность заполнила его. Больше жил воспоминаниями, в которых поднималось марево давних хитростей, лукавств, битв, пожаров, коварств...