Раиса Иванченко
Вещий Олег
ВЕЩИЙ ОЛЕГ
БЛАГОДАРНОСТЬ
Приношу искреннюю благодарность людям,
которые поддержали автора при создании
и подготовке к печати этой книги:
журналистам Аде Кулик, Яреку Бигуну,
профессору Омеляну Кушпете,
супружеской чете врачей Ивану и Татьяне Павличкам.
Кто она, княгиня Ольга, эта мудрая государственная деятельница, женщина, сумевшая потеснить властолюбивых мужей, коварных варягов и сесть на древнем киевском престоле? Каким должен быть правитель государства, кто вообще имеет право управлять судьбами народов и какой же должна быть женщина — владычица державы? Роман известной украинской писательницы Раисы Иванченко рассказывает о тяжелой эпохе X века и проблемах, которые волновали тогдашнее общество и которые актуальны для каждой эпохи. Княгиня Ольга, князья Олег, Игорь, Святослав, византийские императоры Константин Багрянородный, Роман Лакапин, болгарский царь Симеон и другие выдающиеся личности возникают из тьмы истории. Автору удалось необычайно ярко показать ту атмосферу коварства, междоусобиц, заговоров, борьбы не на жизнь, а на смерть, среди которых устояла и утвердилась княгиня Ольга. "Отрава для княгини" является своеобразным продолжением предыдущего романа "Измена, или Как стать властителем". Рассчитано на широкий круг читателей.
ОТ АВТОРА
Вы — соль земли. Когда соль выветрится, то чем подсолить ее?..
Вы — свет для мира... И не зажигают светильника,
чтобы поставить его под сосуд, но на подсвечник,—
и светит он всем в доме.
Евангелие от Матфея, 5, ст. 14, 15
Это не выдумка, это правда. И рассказала мне ее сама княгиня Ольга еще много лет назад, потому что я всю жизнь, кажется мне, хотела написать о ней. Но она была настолько непостижимой для моего понимания, настолько крепко спеленутой на протяжении целого тысячелетия в свитки легенд, мифов, святых житий сведущими и малосведущими монахами-летописцами и разными новейшими хронистами, что я каждый раз отступала.
И вот началось. Перед каждым новогодним вечером, лет двенадцать подряд, готовясь к встрече Нового года, я давала себе слово, что уж теперь сяду за "Ольгу". Ставила бокал на стол, наливала в него вина, а рядом клала чистый лист бумаги и ручку и начинала думать, с чего же начнется этот мой рассказ. Я представляла себе эту женщину молодой, энергичной, непременно красивой, ведь кто не знает, что только красивые имеют успех в жизни!..
Так появился у меня странный новогодний обычай: когда по телевизору и радио в новогоднюю ночь разносился мелодичный бой курантов и все люди на земле поднимали бокалы вина за здоровье и счастье, я поднимала свой бокал еще и за княгиню Ольгу. Поспешно выпивала вино, хваталась за ручку и писала... об Ольге... Писала, что приходило в голову... В воздухе еще звенела эхо от мелодичного звона новогодних часов и поздравлений, а у меня уже было исписано несколько страничек. И я уже привыкла к этому ритуалу. Более того, в тихую новогоднюю ночь мне казалось, что в комнату приходила сама княгиня. Однако она была совсем иной, чем представлялась сначала. Старая, располневшая, прихрамывающая на обе ноги, она тяжело усаживалась в мягкое кресло, и с ее старческого морщинистого лица мне иронично улыбались зоркие блестящие глаза, и вовсе не большие и не голубые, а какие-то темные, живые, умные глаза мудрого человека, который всё на свете видел, пережил и всему знает цену. Сначала она, улыбаясь, таинственно молчала, словно угадывала мои намерения.
Однажды тихо спросила:
— Неужели и ты веришь тем байкам, что создали обо мне монахи, — будто я псковитянка?
— Не верю, но... Как узнать правду? Ее уничтожили...
— Правду уничтожить невозможно, нужно только уметь читать древние писания. Читай, ищи — и найдешь. Нет, не варяжка я... Не из псковских болот...
И я снова читала — летописи, хроники, жития, свидетельства современников и исследования разных авторов. Тонула в тех свидетельствах и в тех сложных событиях. Как же понять — кто она, киевская княгиня Ольга-Елена, как попала в семью Рюриковичей и в Киев? А Рюриковичи — кто они, эти пришельцы, и как сумели утвердиться в Поднепровском государстве, которое существовало до них уже почти двести лет?! Это уже была новая захватывающая тема. Решила сперва раскрыть тайну Рюриковичей. И тогда родился роман "Измена, или Как стать властителем"... А перед тем еще написала два...
Ольга же терпеливо ждала. Так же приходила в гости в новогодний вечер, что-то советовала, о чем-то рассказывала. А я записывала в свои тетради. Все они сохранились и поныне. Ольга ждала — как и все женщины на свете, она привыкла ждать и терпеть. В конце концов, у нее теперь было очень много времени — вечность!
Но однажды я осознала, что, в отличие от княгини Ольги, у меня времени осталось немного. Я взяла в руки папки с разными выписками, которые готовила для произведения о княгине Ольге, начала снова их просматривать. Остановилась неожиданно на одной короткой записи из владимирского летописца. Там сообщалось, что Олег женил Игоря у болгар и взял ему в жены "княжну именем Ольгу. И была мудра весьма". В другом месте говорилось, что Олег привел Игорю жену "от Плескова, именем Ольгу".
Вот он, ключ к тайне княгини Ольги — болгарская княжна! Русь и Болгария... Как велика, как животворна их история. И я погрузилась в нее, как в величественный храм...
Княгиня Ольга мучила мою душу своей мудростью, милосердием и жестокостью, умом и непостижимостью. Почему всё это уживалось в ней? В чем величие этой женщины — первой могущественной правительницы на территории европейской цивилизации? Как сумела она стать настоящей Хозяйкой великого государства без войн, без грабежей чужих стран и земель, к которым тогда прибегали все без исключения правители всех народов?
И вот уже завершены последние страницы... Вышло будто о владычице и правителе государства и — о женщине как личности. Легко ли быть женщиной-правительницей и вообще — умной женщиной? Умной не среди женщин, а среди мужчин, считающих себя сильной частью рода человеческого и смотрящих на женщину — и поныне — как на низшее и в целом слабое и покорное себе создание! Я спросила об этом у Ольги. Она ответила:
— Ты и сама хорошо знаешь это. И написала так. Но... никакие слова не могут раскрыть боль моей души... Мои сыновья! Душой я любила Глеба, умом — Святослава. Но тогда я не знала, какая судьба ждет их...
Голос ее дрогнул и угас вместе с тенью, которую я принимала за княгиню. Может, то была ее душа — не знаю.
Думаю только, что летописцы несправедливо возвеличили лишь одного из ее сыновей — Святослава за его бесконечные и бесплодные походы в чужие и далекие земли, которые высасывали силы его страны и ничего не дали ни людям, ни государству, сколько бы ни отрицали этого летописцы и историки. А вот о Глебе, о втором сыне Ольги, ничего не сотворили. Осталось только одно скупо сообщение неизвестного летописца, которого процитировал два века назад русский историк В. Татищев. Сообщая о поражении Святослава во втором болгарском походе, этот автор говорит, что князь там "всё войско погубил", что вельможи начали обвинять его в поражении христиан, которые были в дружине киевлян. И Святослав так разъярился, "яко и единого брата своего Глеба не пощадил, но разными муками томя убиваше... наиболее на пресвитеров яряся, якобы те чародейством неким отвращают и в вере их утверждают; послал в Киев, повелел храмы христиан разрушить и сжечь и сам вскоре пошел, желая всех христиан истребить" (В. Н. Татищев. История российская с древнейших времен. М. — Л., 1962. Т.1. С. 111).
Бедная моя княгиня! И после смерти нет покоя ее душе от боли за сыновей... Как нет ни благодарности, ни сочувствия ее титаническому государственному труду для Страны Руси, которую она утвердила мудростью и... твердою рукой...
— Почему споткнулась твоя мысль? — вдруг слышу над собой усталый голос княгини. — Ты хотела сказать иное слово — жестокостью. Так и скажи. Я не боюсь.
— Но — женщина и... жестокость?! Это — несовместимые понятия.
Ты говоришь о женщине-правительнице, о владычице великой Страны Руси, где было столько произвола, коварства и измены... Те киевские бояре... Бояре и князья древлянские... и люд киевской земли... А волхвы?.. Разве можно было укротить их одной только твердостью? Они ведь подчинялись лишь одной силе — жестокости. Не бойся этого слова — без той жестокости нет власти, нет и государства. Его раскачают, раздерут своевольники, в какие бы одежды они ни рядились! Всё равно, кто стоит у государственного кормила: мужчина или женщина. Если они хотят остаться правителями, они должны выпить тот кубок с отравой власти и быть такими, какими были...
— И ты выпила тоже ту отраву?
— Должна была выпить. Ведь я боролась не только за власть, но и за свою жизнь и жизнь своих детей. Разве забыла?..
Да-да, я не забыла. Теперь я постигла тебя... И склоняюсь перед тобой — не каждый способен идти путем, которым обязан идти властитель. Но мудрость в том, чтобы быть властителем и уметь остаться человеком. Я пыталась такой показать здесь мою княгиню.
Этим моим мыслям возражений от Ольги не было. О великая Хозяйка Страны Руси, может, эта книга станет тебе памятником на этой земле, который возродит уважение к тебе и который труднее будет разрушить, чем тот памятник, который поставил тебе в Киеве единственный настоящий муж,
что постиг тебя и не отбирал у тебя власти, — скульптор Иван Кавалеридзе...
4. VIII.1987 — 30.I.1993. Киев — Конча-Озерная
ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ
Вещий Олег теперь знал, что он — вещий. Потому что так записал о нем в свои пергаменты святитель Оскольдовой церкви. Поэтому и терпел его, хотя старый Перунов волхв Славута люто ненавидел того однорукого священника, который заносил годы и деяния в пергаменты. Олег вскоре и сам почти уверовал в свое превосходство и в свою святость. В душе имел гордость великую, что в Киевском государстве его, дерзкого новгородского воеводу, признали именно таким — вещим. Вероятно, потому он так рвался в этот Киев, ибо душа его ведала, что здесь его назовут вещим...
Правда, название то пошло от лукавых киевских бояр, которые тайно призвали его сюда, чтобы убить ненавистного самовластного Оскольда. И он охотно пришел сюда и убил Оскольда. И сел на сих горах. Новгорода он давно уже боялся. Там не утихала смута простой новгородской чади и лучших мужей в золотых поясах. Не хотели слушать Олега, посадника своего, которого поддерживали варяжские ватаги. Не признавали власти над собою! А когда такое желание входит в душу толпы худородных людей, то оно непременно сбывается.