Вещий Олег Страница 17

— Дозволь ещё слово... — не отставал Окомир. — Не до пустых слов! — рассердился Превлад. И сам себя грыз, зачем отпустил Маломира. Но кто знал? Был у него древлянский князь с небольшой дружиной — и вот уж нет. Тиверские князьки не захотели поддержать его против киевского захватчика — Киев слишком далеко от них и хлопот тиверцам не причинял. Потому и Превлад не пристал к Маломиру. А ещё княгиня Слуда подсыпала перцу: мол, не захотел взять себе в жёны их дочь — не быть ему в милости уличского князя. Вот и поехал Малко ни с чем. А теперь как просить у него помощи? Напрасный совет этого оборванного мудреца! Окомир топтался в раскисших от грязи кожанках, мял в руках шапку, глотал обиду на князя. Зачем кичливо говорит, что его слова пусты? Ведь не дослушал! А он хотел спросить, какой дорогой пошёл древлянский князь. Он бы обдумал, как выйти тому наперерез и попросить о помощи. За свою жизнь Окомир исходил все тропы своего края, босыми пятами сбил всю росу трав, ощупал руками каждую пядь земли. Ему легко и просто на ней — родная земля всегда поможет, подскажет... Зачем этот Превлад гордится, называет его слова пустыми? Окомир не мог всего этого сказать князю и сухими глотками глотал обиду, словно горячую пыль. Князь уже и не смотрел в его сторону. Окомир всё же прохрипел: — А какой дорогой... пошли древлянские люди? — Иди-ка лучше пасти скот, человек. Меня вовсе не заботит, где сейчас мой вчерашний гость. Был — и ушёл. Надо думать о защите града! — Превлад спрыгнул с помоста на землю и тяжёлыми толстыми ногами потопал домой. — А ну слезай с помоста, — толкнул растерянного пастуха княжий тиун. — Чудовище смердючее! Тьфу!.. Лезет, видишь ли, рядом с князем стать... Окомир как-то боком соскользнул вниз, ушиб себе плечо о помост, кто-то хихикнул ему в лицо, кто-то поддал лёгкого тычка в бок. Что поделаешь — таковы они, уличи, кровные родичи! Как и все люди на свете, охотно презирают высокую душу ради мгновенного собственного возвышения хоть над кем-то, пусть даже над пастухом. Хлебом не корми, дай унизить униженного властителем!.. Как побитая невинная собака, выбрался Окомир с вечевой площади. Побрёл к реке, отыскал свою лодчонку. Деревянные башни Пересеченя, валы и терема княжьего града таяли в солнечной дымке. Напрасно, князь, и ты, люд наёмный, возносишься гордыней. Придёт и к вам справедливый суд Перуна. Зачем плюёте в чистую душу? Что не умел льстить и говорить елейные слова? А говорил с князем как с человеком, равным человеку... Кто знал, что то величайшая обида для владыки — уравнять его с простолюдином. Думал, вельможа — кто имеет много богатств и много ума. А он задирается, как глупец. Все знают, что на глупцов нет спасения. Если уж таков — то до конца. Зачем ему тот Превлад? Он сам себе князь. И сделает так, как хочет сделать. Вот переплывёт реку, сядет на своего гнедого конька. А у того конька кремнёвые копытца! И огонь в глазах, и горячая кровь в теле. Помчит его, словно птица, наперерез древлянской дружине — и завернёт её именем народа уличского. И тогда ударят они с обеих сторон по тем захватчикам. Го-го, как задрожит под копытами земля, когда будут назад катиться! Как задумал, так и сделал. Когда Пересечень окружила Олегова дружина, князь Превлад только вздохнул. Где тот Киев, думал, где та земля полян-русичей, а вот уже посягает киевский владыка на Пересечень. Его глашатаи нахально требуют: — Эй вы, которые уличи! А пусть ваш князь гладенный открывает ворота! И положит пусть свой меч и свой щит к нашим ногам. Уличи молчали. Зачем тому Олегу захотелось взять их град и их землю? Маломир говорил, что алчный тот Олег-захватчик, доберётся и до них. И словно наклинал — вон завоеватель уже под валами града. Недолго думая, Превлад выставил на вал и своих глашатаев. Те прокричали: — Зачем наш князь должен класть свой меч? Он владыка в своей земле — на чужую не посягает. В союз ни с кем не вступает. Живёт сам по своей воле. Смолкли в стане захватчиков. А в Пересечене были уверены — отступит теперь Олег. Но нет — вскоре Олегово войско плотнее обступило валы града и начало брать их приступом. Пожалел Превлад, что доверил Олегу свою тайну, мол, живёт сам по себе, ни с кем не дружит, никто не придёт на помощь!.. Бей, сколько хочешь! Хватался Превлад за своё толстое брюхо и пустую голову. От злости на себя яростно бился и сам, не подпуская к градским воротам Олеговых воинов. Уже и его тело достали чужие мечи, пронзили копьём плечо, аж кольчуга прогнулась. Глядя на него, пересеченцы и сами не складывали мечей. И так было три дня. И не было никакого облегчения. И не было ни совета, ни надежды. Наступал четвёртый день. Вдруг дозорный на валах увидел какую-то дружину. Верно, подмога лютому Олегу. Тогда решил Превлад, что то уже идёт его смерть. Велел звать волхвов, всем надеть чистые рубахи — на тот свет человек должен явиться чистым, чтобы стать на суд богов. Молча переодевались уличи в свои праздничные рубахи. В тёмных хатинах захлёбывались в рыданиях жёны и матери. Над Пересеченем повисла чёрная тоска. На горизонте показались и двинулись к граду тяжёлые грозовые тучи. Огромная тень от них падала на землю, и не видно было, сколько той дружины наступало на Пересечень. Казалось, что та неизвестная дружина приближалась к граду и тянула за собой чёрные грозовые тучи. Когда Превлад со всеми пересеченцами решительно подняли мечи, чтобы в последний раз защитить землю собственными телами, в стане захватчиков поднялся вопль. С высоких валов защитники града видели, как чья-то дружина стремительно врезалась в стан Олегова войска, как его воины начали отбиваться и разбегаться по полю. И тогда на валах кто-то крикнул: — Чего ж мы стоим! Наляжем отсюда! — И пересеченцы скатились с валов с криком и трубным звуком и ударили по Олеговой рати в спины. По полю разбегались и пешцы, и варяги в бычьих рогах на шлемах. Искрились мечи, что яростно сбивали друг друга. А бог Перун уже мчался на своей огненной колеснице в облаках, гнал докупы молнии и победно гремел... Тяжёлые холодные капли дождя густо посыпались с небес на разгромленное побоище. На нём без движения лежали тела убитых, и неизвестно, кто они — уличи, поляне, древляне, варяги... Превлад озирался вокруг и не заметил, как к нему приблизился Маломир и тот самый оборванный пастух, что трясся на гнедом коньке. Что-то кольнуло князя Превлада возле сердца. Вот кто повернул древлян! Если бы не эта помощь... Молча обнял молодого древлянского князя. На Окомира — и усом не повёл. А Маломир ему: — Ох и болят же руки от этой адской работы! Это уже второй раз в этом году бился с Олегом. Ба! Превлад промолчал и не сказал, что хоть за плечами у него полсотни лет, эта битва у него первая. — Пойдём домой, надо отдохнуть. — Надо, так! — смеялся возбуждённо Маломир и сверкал своими синими глазами на Превлада: изменила ли эта битва его упрямство? Эту победу одержали над лютым Олегом в союзе. А поодиночке он бы их покрошил как капусту. Превлад послал гонца в град вперёд. Уже и совсем тяжёлые тучи опустились над землёй — громы победно приветствовали победителей-князей. Как не поблагодарить бога Перуна за его помощь? Зашли к капищу. Волхв ждал гостей, у его ног тлела большая куча жаровен и стояли на привязи два бычка. Волхв благодарил Перуна за победу, за охрану уличского народа. — Слава тебе, что раскрыл седьмые небеса и выкатил золотые колёса, золотые да ещё и огненные. Над облаком облако гонишь, огнём освещаешь, дождём врага заливаешь. Как у петуха нет яйца, так и у врага нашего нет стрел... Пошли нашей земле и владыкам нашим тридцать своих воинов в золотокованных рубахах, с луками и стрелами, пусть отбивают они от нас козни и обиды, лукавые слова и обман... Спусти нам свои громы и Маланью, чтобы ими отстреливаться от врагов. Пусть укрепятся узы с соседями нашими... Волхв вдруг подошёл к толпе, выхватил девушку, прикрытую сверху багряницей, подвёл её к Маломиру и крикнул: — Перуном, защитником нашим, тебе велено её взять в жёны. Бери и веди в свой дом — и будешь могуч в своей земле. И защитят тебя стрелы Перуновы и его огненный меч... Резкий удар грома эхом прокатился по небесному полю, Маломир зажмурил глаза, и в эту минуту волхв соединил руки князя и девушки. Это была старшая дочь Превлада и Слуды... * * * Окомир отправился в свою старую хижину, что стояла под самым леском. Никто его там не ждал. Давно уж одиноко топтал тропы на этом свете. Тело ныло от усталости, казалось, чёрти молотили его цепами. Едва добрался до своего ложа и упал, не раздеваясь. Жаркий сон сморил его в своих объятиях сразу. Снились пастуху Окомиру его сыновья, что летели в огненных колесницах и метали на землю красные стрелы-молнии. Тянулась перед ним бесконечная дорога, и бешеный его бег через луга и леса наперерез древлянам. И ещё снилось что-то неясное и тихое. Может, то прилетала душа его несчастной жены, убаюкивала его грустное одиночество... Проснулся от какого-то оклика. В окошко хатки уже заглядывал рассвет. Звёзды тускнели, а в небе расстилала свои золотисто-белые шаты Утренняя заря. ___ — Кто здесь? — вскочил с места. — Хозяину — слава! — приветствовал почтительно чей-то незнакомый голос. — Дозволь передохнуть. Посольство из далёких краёв. Хотели вчера ещё зайти, да битва какая-то была, что ли. А потом дождь. — Было!.. Заходите, не стойте в сенях. Сколько же вас? — Немало. Все промокли. — Говорил высокий вежливый юноша, чем-то похожий на журавля — длинношеий, широкоротый и долговязый. — Так откуда же вы идёте? — С Дуная. Идём в древлянскую землю. В хижину вошли две девушки, начали снимать с себя чёрные платки. За ними какие-то сторожа, купцы, мужчина весь в чёрном длинном одеянии, бородатый, смуглолицый. На груди у него висел крест, который он время от времени трогал тонкими ухоженными пальцами. Те пальцы были слишком странные, похожие на женские, и смешно было Окомиру, что такой здоровый молодой муж не умеет ничего делать своими белыми руками. Говорили все они между собой не так, как уличи, а всё же славянская речь их. Окомир принёс из-под навеса хвороста, посреди хижины на камнях развёл огонь — пусть тёплое дыхание его выгонит холодную сырость из жилища, гости скорее согреются.