Вещий Олег Страница 14

Древлянский вестник беззвучно скользнул с Горы, исчез в сумерках вечера. Но покой Олеговой души он всколыхнул до дна. Вот какие сети раскидывает на киевского владыку тот Малко!.. И вправду, Олег, воссевший в Киеве на столе старых князей Киевичей, позабыл, что на южных рубежах киевской земли живёт многочисленный и могучий славянский народ — уличи, а ещё немного ниже по Днепру, до самого Днестра, — тиверцы. Малко древлянский понял, что если объединить эти два великих племени и опереться на Дунайскую Болгарию, он легко сметёт Олега с его варягами. Да, достоинство врага нужно ценить: мудрый этот юноша, древлянский князь. Олегову душу вдруг охватила терпкая одинота. Нет ему покоя на этой земле. Не было его ни в Новгороде, нет и в Киеве. А уж старость подбирается к сердцу. Тяжелеет голова, всё чаще крутят боли усталые кости. Душа просит покоя и домашнего тепла. Но вокруг него омуты, вихри, водовороты людских страстей, что затягивают в свои глубины и его душу. И не может он остановиться на тихих пристанищах жизни. Не может, ибо затопчут, сотрут, выбросят на свалку памяти. А он ведь хочет быть сверху, только сверху! Хочет слышать похвалу и славу. Только себе! Чтобы ни перед кем не гнуть хребта. О, он уже и забыл те времена, когда вынужден был кланяться сильнейшим. Теперь имел утеху от тех, кому прежде кланялся и кто ныне гнёт перед ним спину. Гнёт! Сладка эта утеха. Не хотел возвращаться в гридницу. Пусть Свенельд пирует — скоро у него будет много трудов. А перед Олегом снова стелются его бесконечные дороги — не росные и белые, а как чёрные тропы, что змеёй вьются меж камней и скал. Уже он устал одолевать их. Но остановки для него нет! Пошёл на конюшню, крикнул конюха. Велел оседлать своего белого Лебедя. Весенний вечер манил вдаль. Лиловое киевское небо пило воду из днепровского плёса, а над ним тоскливо кричали чайки. Поедет он к волхву на Перунову гору. Побеседует с вещуном. Что напророчит ему?.. Издали заметил варяжского Змея. Ефанда пугала им Олега, грозила ему варяжской силой. Теперь он подчинил ту силу, подмял под себя. Трёхглавый Змей ныне служит ему. Вон там, в его палатах, он поймал в сети его мощь. Пусть оскаливает зубы на его врагов. Сошёл с коня, неторопливо направился к Перунову капищу. Качание дерев мелькало перед глазами зелёными тучами. Вновь воспоминания брали в полон его душу, тихо входили в неё, как сияние весеннего вечернего зарева. Может, впервые в жизни Олег ощутил красоту земли, красоту Киева. Ведь не видел нигде такого дивного града... Это и вправду град над градами... Мать городов русских! И он в этом граде владыка!.. Должен собраться, сжаться всей внутренней силой, взглядом пронзить будущее. Куда направить ему свой путь? Он должен переступить через свою усталость, неверие, отчаяние — и снова победить. Уличи, тиверцы, а за ними Болгария. За её спиной ромеи-греки. Вот куда замахнулся Малко. Но тому союзу он обязан преградить дорогу. Навстречу Олегу уже шёл волхв Перуна. — Есть ли у тебя вещие слова для меня? — встретил его Олег весело. — Ведаешь ли какие знаки беды? — Посеешь чужое зерно и в день жатвы пожнёшь вместо урожая горькую скорбь и предательство, — склонился вещун перед Олегом. — Союзники твои — беззаконники нечестивые и воры, всё делают за мзду, уже ослепли в погоне за ней! Ибо кланяются этому Змию Горынычу ненасытному. Вели убрать его с этого святого места. Олег ощутил в тех словах какую-то тайную угрозу для себя. И отчего этот вещун, которого он, Олег, здесь поставил, смеет так с ним говорить? Кто повелитель этих гор и кто должен здесь приказывать? Он молча повернул назад. Не будет ничего говорить этому обнаглевшему вещуну! Перешёл крестатую долину, перебрёл ручей, выбрался на лесистый холм. Здесь веял свежий ветерок с заднепровских плавней и лесов. Дышалось вольно, думалось шире. И вдруг увидел на возвышении над крутизной какого-то старца с латной торбой за плечами. Увидев Олега, что держал коня за уздечку, старец подошёл к нему, осмотрел его, потом Лебедя и пошёл какой-то тропой. — Постой-ка, куда пошёл? Что-то хочешь спросить? — крикнул ему вслед Олег. Старец остановился, скинул с плеч торбу. — Может, заблудился? — Я не заблудился, владыка. Это ты блуждаешь в смятениях жизни, — ответил старец. — Откуда знаешь, что я владыка? — Вижу. Разве нет? — А что ещё видишь для меня, старче? Может, ты и вправду вещун какой. — Я всё вижу про тебя. — Тогда скажи, сколько лет мне жить? — Пусть мои слова не войдут в твои уши. — Не бойся, я тебя не обижу. Говори, что знаешь. — Умрёшь ты на этой земле, владыка. А смерть примешь от своего верного друга. — У меня нет друга, старче. — Твой друг с тобой! — Старик ткнул пальцем в Лебедя, что мирно щипал сочную травку. — Мой конь? — весело рассмеялся Олег. Начал рассматривать Лебедя. А тем временем старец исчез в чаще. Хотел догнать его, может, даже высечь батогом: разве может конь смерть причинить? А впрочем... Возвращался на Гору с тревожным предчувствием. Зачем он слушает разных бродячих колдунов? Не надо знать своей судьбы и искушать её. Судьбу свою надо вести за собой. Ему это всегда удавалось. А может, и вправду, это знак богов. Что ж — он больше не станет садиться на своего Лебедя. Поставит в конюшню — конь заслужил себе спокойную старость. Пусть кормят и чтят его верного друга до конца. А в поход на уличей Олег возьмёт другого коня. Судьба снова звала его в ратный путь. * * * В граде Пересечене с великой честью встречали древлянское посольство — князь Маломир с дружиной, княгиня Ярка со служанками привезли уличанскому князю Превладу богатые и щедрые дары: и бочки хмельных медов, и свёртки белого льняного полотна, и шкурки куниц и рыжей лисицы. А ещё тулупы, тканые одеяла, разное резьбярство: кружки, мисы, блюда, украшенные драгоценными камнями. А ещё... Но не счесть всего и не насмотреться! Превлад со старейшинами чествовали гостей богатым пиром, и песнями, и скоморошьими весельями да играми. Маломир был молод и брав, отчего ж бы приехать сюда с такой пышностью, если б не собирался просить у князя одну из его дочерей. А что дочерей у Превлада немало, всякий то ведал. Вот они носятся по теремным хоромам, развевают друг перед дружкой пышными рукавами и подолами сорочек, расшитых золотой нитью и пересыпанных жемчугом, и всё простукивают каблучками красных сапожек, да всё звенят ожерельями-жемчугами и кораллами, да всё сверкают серебряными налобниками. Подносят на подносе княгине-матери свои дары — то вышивку, то убрусы ромейские или ожерелья заморские. Княгиня Ярка всё то рассматривает, вежливо благодарит, но не берёт. Пока Маломир ведёт переговоры о мире-союзе, о совместном походе против супостата-захватчика, что занял престольный Киев, княгиня отправляет в Болгарию своего посланца — купчину Синька с небольшой валкой повозов и сторожами. Должен тот Синько добраться до Преславы, столицы болгарской, поклониться царю Симеону и царице и просить у них священников для земли древлянской и жены для её сына-князя. А тогда должен тот Синько как можно скорее направиться через степи и леса в Искоростень, никому ни словечка не рассказывая. Времена нынче ненадёжные, каждый стерегёт только свою выгоду, повсюду хитрецы сеют раздоры, а воры злобно воруют. Что Синько сумеет это дело уладить как можно лучше, старая княгиня не сомневалась. Отец её — Нискиня — когда-то одарил род этого искоростенского купчины, возившего для князя вина и узоры из Царьграда. И теперь ему обещана добрая плата. Ведь кто ж нынче задаром добро делает? Вскоре Превлад и Маломир отправились к тиверцам. Этот великий и рассеянный по степям народ издавна жил вольно и спокойно, давно ни с кем не воевал и ни с кем в союзы не вступал. В тиверской земле было немало городков и князьков, а великого меж собой признавать не хотели. Каждый жил в своём уделе и не связывал себя ни с кем никаким словом. Земли всем хватало! Так что говорить с ними об единстве было трудно. Когда они между собой не хотели объединяться, то с чужими владыками не хотели тем более, даже на короткое время. Превлад и Маломир ездили от городка к городку, от одного князька к другому. А дни лета быстро убегали, не оставляя за собой ни радости, ни добрых примет. Ярка терпеливо ожидала своего посланца, с княгиней Превлада — Слудой — старалась не говорить о сватовстве. И тогда Слуда сама решила заговорить об этом. Её старшая дочь уж пересиживала в отчем доме, а тут такая удача! Ярка выслушивала похвалы Слуды своим дочерям, но снова ничего не говорила о жениховстве её сына. — Меня мой князь сам взял, Слуда, — вспоминала Ярка давнее. Но для Слуды эти воспоминания были ни к чему. На одном рассвете во дворе терема тревожно заскрипели ворота. Ярка сквозь тревожный сон догадалась — её посланец! Босая выбежала на крыльцо, к ней кинулся прибывший — он был от Синька. — Княгиня, мой господин, купчина Синько, велел сказать: царь не даёт своей дочери. Готовит за царевича ромейского отдать или мадярам. Может, в какую другую землю податься? Но уж даров нет — тогда шли новые повозы. Княгиня Ярка долго тёрла пальцами чело, стараясь уразуметь речь Синькова гонца. Повозы? Где она возьмёт тут повозы и богатые дары? Каждый её день в Пересечене становился всё невыносимее, всё тяжелее. Конечно, Болгария хочет крепить узы с Ромеей, а не с древлянской землёй. — Так что же делать? Куда идти? Какой твой совет? — Гонец устало опустил плечи перед ней. Его руки с батогом бессильно повисли до колен. Видно, день и ночь этот юноша гнал своего коня, аж почернел от солнца и пыли. — Иди в терем, парень. Расскажи всё сначала. — Гонец жадно выпил кружку воды, сел на лавку. — Ну, что рассказывать? Остановились во дворе гостином в Преславе да послали знакомого болгарина в царские палаты. Послали с дарами. Никто их не пригласил. И второй раз, и третий посылали. И также их не пригласили во дворец. Тогда сам купчина Синько пошёл в палаты. Его провели к высокому боярину. Он всем там распоряжается. И сделал тот боярин Синьку отказ. — А что за боярин такой? — Молвят, какой-то родственник царю Симеону. Во дворцах всё точно за царя решает. — Может, у него тоже есть дочь? Авжеж, родич царя! — Не спрашивали про то.