Вещий Олег Страница 12

По обычаю считал себя женихом, по обычаю и свадьбу должны сыграть и отпеть. Не спрашивали у него согласия. А если бы спросили, сказал бы: пусть-ка ещё попарубкую! Но не сказал бы, отчего хотел быть вольным, как ветер. Ведь и сам ещё не отошёл от праздника Масленицы. В тот день послали его на Княжью Гору с солёной рыбой от их конца. И тогда с ним приключилось. Приключение не приключение, а некая случайность приключилась. Возвращался уже от княжеской коморы, как вдруг навстречу бешеные кони! Тройка неслась, словно за ней гналась волчья стая. А в санях стояла девушка. Лицо её было перекошено от ужаса, в широко раскрытых глазах застыл страх. Вожжи выскользнули из рук, и она побелевшими пальцами вцепилась в борт саней. Щербило одним прыжком кинулся наперерез, схватил коней за оброть и повис на ней. Взбесившиеся кони начали успокаиваться и замедлять бег. Когда сани уже совсем остановились, девушка вдруг без чувств повалилась в снег. Он бросился к ней, растерянно топтался рядом и не знал, что делать. На желтовато-бледном лице её дрожали длинные чёрные ресницы, закрывшие глаза. Высокие тонкие бровки мёртво застыло лежали на восковом челе. Ветер шевелил тёмную горностаевую опушку её боярской шапочки и шубы. Тонкие желтоватые пальцы безвольно утонули в снегу. Щербило стянул с неё шапочку, расстегнул шубу и снегом стал растирать лоб и щёки. Девушка распахнула глаза. Белые тугие уста порозовели. — Ты?.. — Она что-то хотела спросить. — Ага!.. Я остановил твоих коней. Чего так мчала? — Это варяжины проклятые нахлестали коней и пустили их. — Зачем? — А позабавиться со мной! — Но ведь ты боярышня?! — Конечно... — Девушка поправила на голове растрёпанные волосы и надела свою боярскую шапку. — Скажи отцу, пусть накажет их. — Как раз! Они и над ним насмехаются. — Над боярином? — не поверил парень. — Те захватчики никого тут не боятся. Грабители... А наши бояре пресмыкаются перед Олегом, ничего ему не скажут. Боятся его гнева. — Так кто же тебя защитит? — Никто. Разве что... ты. — Она рассмеялась и подала ему руку, чтобы он помог ей подняться. — Я? Я что, был да и нет. Данину к празднику привёз от нашего конца. Когда вижу — обезумевшие кони... — Кабы не остановил — убилась бы... — А брат у тебя есть, чтоб защитить от насмешников? — Нет! Сёстры только — младшие. Вон наш дом, где начинается спуск. Все кияне знали, что там жил великий боярин Бодець. Когда-то, знали, верно служил последнему Киевичу — Оскольду. С ещё большей рьяностью теперь служил этому пришельцу Олегу. И в том рвении превзошёл всех. — Когда что... зови — я приду и защищу! — встревоженно сказал парень и медленно пошёл к своим саням. Боярышня, улыбаясь, смотрела ему вслед. Защитит! Где тот Рукодельный конец, а где её дом! И как узнает, когда придётся её защищать? Но если б жил тут, на Горе, наверняка защитил бы. Хороший парень, сильный... И красивый. Щербило дважды всё же приходил к двору боярина Бодця. Но ни разу боярышни не видел. Кусал губы: даже имени её не спросил. Как-то встретил челядника, что вышел из-за ворот Бодцева двора, и остановил его: — Как зовут старшую дочь боярина? — А ты кто? — возмутился тот. — Я? — Парень догадался, что простолюдину даже имени боярышни не скажут. Потому вдохновенно солгал: — Я от боярина Радима. Велел спросить. — А, от боярина! — подозрительно протянул челядник. — Или, может, от его сынка? — Ага, так от него. Выручи, скажи! — прикинулся простаком парень. — Та она Гордина. И вправду, такая и есть. — Ага, так и скажу. Спасут тебя боги! — Щербило пошёл домой. Уже смеркалось. Пока пробежит все шатры до Подола, совсем стемнеет. Когда сыграли обручение, он на время забыл про свою боярышню. Веселинка вошла в его душу мягко и тихо. Но сегодня ему показалось, что она... издевается над ним, насмехается... И вдруг вспомнил: кто же защитит боярышню Гордину? Скоро он женится, будет иметь свою землю, поставит своё подворье. А там появятся дети. Где уж вспоминать ему про ту боярышню! Что-то откликнулось тревогой под сердцем. Незнакомая тоскливая боль... И кому сказать о ней? Кто поймёт его? Веселинка не поймёт. Она переполнена своим счастьем ожидания. Сегодня он не позовёт её на луга... Она и так прибежит! Веселинка сама не пришла к нему. Просить любви не хотела. Когда не люба ему — зачем топтать траву? Только боль застилала ей глаза и клубком перехватывала горло. Какая обида... Зачем это выпало её судьбе? Думала, только в песнях поют о несчастной любви. А оно, вот, и к ней приплыло то несчастье. Как от него убежать? Не знала. А когда отец Гордослав принялся колоть кабанчика к свадьбе, сказала: — Батюшка, не надо свадьбы. Я не хочу... за Щербила. И он меня не хочет. Так уж нам выпадает... — Такого ещё не бывало в нашем граде, сколько стоит свет. С чего бы это гордиться? — Не то, батюшка. Что-то пролегло между нами. Сначала было хорошо. А дальше и рассказать не умею. Не говорит со мной Щербило. И я его давно не видела. — Как же так? А обручение? — всплеснула руками Крушка. — Что обручение, мамо? Не все те берутся, что обручаются... Как в песне... Такой позор не бывало в их роду. — Иди к Златоруку, — кинулась к мужу Крушка, а сама про себя решила: без нечистой силы тут не обошлось. Чья-то ведьминская зависть, верно, перешла дорогу любви. Надо сходить к той Житяне. Говорят, мигом скажет, чей недобрый глаз разрушил нити любви богини Лады... Гордослав отмахнулся от слов жены. — Пусть молодые сами разбираются... Через неделю явился и сосед. — Чего молчишь, сват? — прокашлялся в кулак. — Что сказать? Дети будто повздорили. — Эге, будто. Да что с того? Помирятся. Поженятся, хозяйка упадёт на руки. Я уж и кусок поля им выделил — там, перед вашей межой. А потом появятся дети, новые заботы. На свадьбу время уже людей приглашать. — Давно бы пора! — обрадовалась Крушка. — Уж как вымолим у богов им любовь и мир. Гордослав согласно кивнул. Конечно же, Веселинка любит того парня. Простят какую-то обиду меж собой — ведь в прощении и ласке жизнь семейная идёт. А свадьба скорее помирит молодых. — Тогда готовься, сосед... — ударили хозяева по рукам. * * * Шумная свадьба грянула, как гром, во дворах степенных подольских семей. Девушки, как водится издревле, расплетали невесте косу, украшали её венками и лентами. Ждали жениха с боярами-дружками. С холодком у сердца Веселинка ждала их появления. Двор весь теснился от людей, ведь где же отдохнуть людской душе, как не на свадьбе, где и песен напоёшься, и натанцуешься, и всех добрых знакомых увидишь да словечком перекинешься, да и свои молодые счастливые годы вспомнишь... Ведь счастливыми бывают только молодые годы, а дальше — эх!.. Дудели дудочники, сопели, прегудницы; били в бубны и в звонкие била, звенели струны лир и гуслей. Сбивали гости землю добрыми подошвами, а то и босыми пятками. На то и свадьба! С конца двора до улицы перекатывались песни, словно весёлые стайки птиц. И вдруг — смолк шум. Девушки-дружки возле молодой стихли, приникли к оконцам. Наверное, жених с боярами прибыл! Сбежались в круг, спрятали меж себя невесту — жених должен выкупить у них молодую! Запели: Ой, станем-ка в хоровод, Наденем невесте зелёный венок, А ты, парень, не зевай, Свою молодую у нас выкупай!.. Широко распахнулись двери в светлицу — и будто переполох вихрем влетел в избу. На дворе кричали женские голоса, гудели возмущённые мужские. А в светлицу, бряцая мечами, входят княжеские гриди, обступают девушек, хохочут похабно и переговариваются меж собой: — Ого, сколько тут красавиц! Ну ж, сотский, выбирай! Из-за их спин выходит чернобровый сотский, гордо поглядывает на них сверху: — Чего испугались? Убивать вас кто-то собрался, что ли? Ну-ка, становитесь рядком-ладком. Вот так, о... Одна возле другой. Чтобы разглядеть вас... Которая из вас самая красивая? А? Ну, глаза разбегаются!.. — оборачивается сотский к своим гридам. Те хохочут над тяжёлым выбором сотского: и вправду, сразу и не разберёшь! Девушки потихоньку отошли от страха, улыбаются меж собой, неловко поглядывают на непрошеных гостей с мечами в руках. — А где же ваша невеста, а? Кто-то из девичьей гурьбы бросил: — Давай выкуп, тогда покажем! — Ага ж, без выкупа не дадим!.. И только жениху. А ты кто такой? Чего бесчинствуешь? Вот сейчас появится тут жених со своими боярами! — Жених! Самый большой владыка в Киеве наш князь Олег ищет себе жену — чтоб самая лучшая из лучших девиц была. Слышали? Так где ваша невеста? — Вот она, о! — закричали весело девушки, выпихивая Веселинку вперёд. Ведь сам киевский владыка ищет себе жену, смотри, может, какая-то из них, а то и сама Веселинка, понравится ему. О-о! Великая честь их прекрасному племени!.. Невеста и впрямь была лучшая среди всех. В белой полотняной рубашке с узорами на рукавах и на подоле; серебряный налобник с звонкими подвесками, что прижимал к голове распущенную золотистую косу, которая мягкой волной спадала ниже пояса. А из-под этой копны золотистых волос испуганно мигали к сотскому синие-пресиние глаза. Даже мир качнулся у того от такой синевы. — Ладная девица... Боги щедро наделили чарами. А? Как вы на то? — обратился он к гридам. Те закивали головами, загомонили — куда уж лучше. — Но ведь... она же невеста! Свадьба, поди, тут! — напомнила кто-то из девушек. — Велено на свадьбах и искать! — вспомнил приказ сотский. — Обошли сегодня уже три свадьбы. А тут, выходит, и нашли. Пойдём с нами. Покажем тебя нашему владыке! — Сотский взял за руку Веселинку и гаркнул к гридам: — Чего стоите? Берите на руки — и на Гору! Гриди мигом подхватили девушку, подняли её над головами и вытолкались из светлицы. Только земля дрогнула от ударов конских копыт налетевшей княжеской дружины. Люди провожали изумлёнными взглядами всадников. Такого уж давно не бывало слышать, чтобы похищали на свадьбе невесту. — Оно у них в роду что-то, — бросила какая-то молодица. И гомон людей примолк. Потому что вспомнили древний род деда Соловья и внучку его Славину, сестру Гордослава, что стала матерью князя Оскольда, убитого тем пришельцем Олегом. И вспомнили замученного сына Оскольдова — Вышеслава... Теперь ещё одну жертву выхватила Княжья Гора из того рода.