Вещий Олег Страница 10

И жена есть, и деток двое нащадил. Уже можно бы и вторую жену брать — по обычаю и закону нашего рода... — доверяется старая княгиня в своих потаённых мечтах. Вот если бы болгарский царь дал Маломиру в жёны какую-нибудь свою дочь. Говорят, могучий царь Симеон победоносно пришёл на Босфор, вытеснил ромеев с Балкан. Замышляет на столицу Ромеи — Царьград! Отважный царь Симеон, а отважным судьба всегда идёт навстречу. — Как думаешь, отче, согласится ли Симеон дать нам свою дочь или хотя бы какую-то родственницу... — поседевшими глазами, в которых сплелись сомнение и смятение, Ярка боязливо вглядывается в лицо киевского пресвитера. Он уныло опустил голову на грудь: позднее твоё прозрение, княгиня, позднее! Христианский царь не даст язычнику ни дочери, ни даже какой-нибудь дальней родственницы. А если бы думала об этом раньше — крестить бы надо было сына, держаться веры Христовой и силы христианских держав тогда можно было бы ожидать... А так что? Один тот Маломир во всём взбудораженном мире! Один как перст... Но зачем ей говорить эту горькую правду? Сама ведь знает, никто не даст в жёны христианской невесты язычнику-язычнику. — Почему ты ничего не говоришь? — горькие морщинки затряслись на её старческом лице. Кто бы и узнал в этой старухе прежнюю древлянскую красавицу Ярку с золотистым снопом волос! — Что думаешь? — Кто ж знает... Надо спросить... Пошлите просьбу в Преславу. Кто идёт в мир — увидит солнце... — А если скажет креститься, — что делать? — Как подскажет ему его душа... — А может, сейчас крестить его, отче? Для того и позвала тебя из Киева. Крести! Как тогда Оскольд принял Христову веру. — Захочет ли он взять эту веру в своё сердце? Без такого желания нельзя возложить крест на его душу... — Я говорила ему... упирается... Но ты уговори!.. — молила старая княгиня. — Скольких крестил в жизни... Я знаю!.. Местивой прикрыл глаза веками. Вспомнил своих великих крестителей — философа Константина и брата его Мефодия, и далёкий Царьград вспомнил, и Моравию, и Паннонию... А ещё вдруг вспомнились ему хазарские пути-дороги. И Вадима Храброго, и Славину вспомнил. И князя-христианина Оскольда... Где они все теперь — в раю небесном или в чертогах адских за грехи, что творили на земле... Ведь жили и боролись — а кто борется, тот и грешен. На какую суету сотворены сыны человеческие! Живут, борются, утверждают свою правду — и потому становятся великими грешниками. А умрут — и память о них стирается. И снова всё повторяется: рождаются новые люди, к чему-то стремятся, за что-то бьются — и не думают о своей конечности. Не думают, что на другой день после смерти люди забудут лучшие твои деяния... А может, это и есть наибольшее благо для человека — жить, действовать, творить, грешить, не думая о своей конечности и о неблагодарных потомках. Иначе люди ничего бы не делали на этой земле... — Ты снова молчишь, Местивой. — Я думаю, княгиня... — Пойдём, я тебя накормлю. — Я сам как-нибудь. Только налей в миску. Научился, словно пёс, хлебать из миски... — И вздохнул, прижав обрубки рук к бокам. Уже вечером Ярка, пряча в глазах мольбу, спросила: — А ты как... не пошёл бы в Болгарию с просьбой? Хотя это далеко... Местивой удивился. Неужели ещё не все тропы он прошёл на этой земле? Может, он и вправду кого-то нашёл бы для Малка? — Не так уж и далеко... — Я так и знала! Я верила в тебя... — Что-то далёкое, молодое проблеснуло в ней и погасло. — А теперь крести его, отче! Сейчас... Пойдём... Едва переступили порог трапезной, как к старой княгине прибежала служанка. — Княгиня, беда! Киевский Олег ведёт своих змиев-Горынычей на нас. — Быстрый на руку этот лютостный Ольг... Быстрый! — почти застонал Местивой. — Что же делать? Надо отстоять себя от него... — сокрушалась Ярка. — Оскольд не отстоял себя, и Маломиру не удастся. Какая сила у древлянского князя? Лишь дружина в пятьсот мечей. А у него ныне и варяжские мечи, и новгородские, и смоленские пешцы... Другие пути нужно искать. — Какие же? Посоветуй!.. — Кто ж знает. Думаю, пусть лучше замирится: во что бы то ни стало. Пусть признает себя данником. А вместе с тем будет иметь возможность договориться с соседями — и уличи, и тиверцы не признали власти Олега. А может, войдёт в союз ещё и с Болгарией... — О, как мы опоздали!.. — воскликнула Ярка... — А только лучше смерть, чем признать этого убийцу... — Нет-нет, не согласен. Смерть не лучше, княгиня. Смерть — это уже ничто. Это когда и корни вымирают, когда и побег не возрождается. Где смерть — там нет жизни. Нет, для жизни нужна хоть надежда. Беги, проси его... Ярка поплелась к сыну. Может, и вправду для её рода настал час позора и унижения. Может, и вправду ныне властвуют бессовестные обманщики, а дороги правды ведут в безвестье. Она учила сына всегда быть добрым и справедливым ко всем — и к врагам. Учила быть мудрым и беречь святыни рода. А выходило, что её наука была неправдивой. Потому что не могла дать её сыну величия и могущества. Видела теперь, что это величие добывается не мудростью и не добром — за ними стояли кладбища и пожарища, вместо зелёных нив они сеяли чёрные тропы в степях... О, сын, прости ей грех — не ту науку дала она тебе, не ту... Теперь властвуют всепожирающие змеи-Горынычи, ненасытные пришельцы... У них сила — у них и правда... А древлянский князь уже собирал свою дружину, звал бояр-советников к Великому Камню, который пересёк скалой реку Уж. Эта неширокая, но кристально чистая речушка катала свои светлые волны через валуны и гранитные скалы, напополам делила стольный древлянский град Искоростень. А на том месте, где Великий Камень, словно оттёсанный могучим камнетёсом Неба, пересекал Уж, издавна было капище Даждьбога, первого кумира в древлянской земле. Во дни смут и тревог волхвы-чародеи совершали тут требы своему покровителю, жгли священный огонь, приносили в жертву скотину, а некогда, говорили, и людей. Над этим большим плоским Камнем, что лежал посреди реки, возвышались уступы, словно высеченные ступени для тех, кто приходил к требищу замаливать свои грехи. Ныне на Камне стоял молодой князь Маломир. Был без ратного облачения — в обычной полотняной рубахе с узорчатым подолом, в узких белых ногавицах и красных сафьяновых сапогах. Был без пояса и без меча. Медно-яркие волосы слегка трепал тёплый ветер, небольшая редкая бородка оттеняла тёмный загар лица. Говорят, что Маломир был очень похож на своего отца — Оскольда. Но кто теперь вспоминает в древлянской земле того убитого полянского князя? Тревожные времена ныне нависли над их землёй. Чужие копыта бьют по их земле. Снова беда нагрянула к ним и посылает впереди себя Морану-смерть, чтобы забрать жизни лучших сынов древлянской земли. Взоры сосредоточены на хоругви, которую держат возле князя. На полотнище золотисто-яркое кольцо, от которого исходят такие же золотые лучи. Это Даждьбог, Ярило-Солнце, добрый кумир и покровитель древлянской страны. Со слезами в глазах молится к нему старая княгиня. Защити нас от врага лютого, незваного... От меча коварного... от стрелы летящей, от смерти бесчестной, от змеи ползучей... На Великом Камне уже разгоралось кострище. Искоростенский волхв вопрошал у Неба предсказание. А Небо молчало. И тогда волхв начал говорить от себя. Победа будет с князем древлянским! Потому что его дружина закалена духом воли, напоена чистыми волнами реки, ибо они, древляне, на чужое не посягают, но и от своего не отступят. Так сыны земли древлянской должны взять свою правду у захватчиков змиев-Горынычей... И он, Маломир, должен отомстить за отца своего. Народ древлянский пойдёт за ним. Потому что только народ слышит правду и хранит истину. — Даждьбог-Ярило благословляет тебя, князь! — Волхв воздел руки к небу, и толпа молчаливых мужей также простёрла руки к небесам. Ибо только они, небеса, хранили тайну их будущего. Сколько их, мужей древлянских, могут взять в руки меч? Несколько сотен. А идёт на них рать несчислимая... — Зачем ты говоришь против совести своей, волхв? — вдруг всколыхнул тяжёлую торжественную тишину чей-то громкий голос. — Зачем малое выдаёшь за великое, а великое унижаешь? — Расталкивая мужей, к жертвенному Камню шёл седой безрукий человек. Никто прежде его не видел ни здесь, ни в стольном Искоростене. Кто он? — И слова свои забери назад, волхв. Кабы они были вещими, сказали бы твоему народу правду: великая сила идёт на вас. Грозная дружина варяжская с лютым витязем Свенельдом и пешцы смоленские и новгородские... и лодии киевские по воде идут сюда. Зачем просишь милости у Неба? А есть ли у тебя много мужей, что наденут шлем и кольчугу? А есть ли у тебя союзник — народ или племя, которое поддержит твой народ, когда он будет падать? Волхв отступил ближе к скалистой стене, прижался к ней спиной, пальцами обхватил выступы гранита. — Кто ты? Почему говоришь подлые слова, что вселяют неуверенность в мой народ? Сгинь в волнах реки, посланец Чёрнобога! — Одним прыжком волхв очутился возле безрукого и изо всей силы толкнул его в грудь. Тот качнулся, поднял обрубки рук, словно обрезанные крылья. А в тот миг волхв ударил его ногой в живот — и безрукий человек вниз головой полетел в крутой водоворот, что бурлил под Великим Камнем. — Ой! — вскрикнула старая княгиня. — Это же Местивой, Малко! — закричала она. — Спасите его!.. Но волхв люто обернулся на её крик и раскинул руки — словно жаждал поймать того, кто кинется спасать утопленника. Но никто и не шевельнулся. Маломир растерянно смотрел, как пенится, бурлит вода под боками Камня. К тому водовороту все прилипли взглядами. И молчали. — Как же так? — безнадёжно прозвучал голос старой княгини. — Он же без рук. Не сможет выплыть... Он ведь... пришёл к нам с добром... — Это жертва нашим богам. Это их воля! — торжественно прогремел голос волхва-чародея к Ярке. И она сжалась от страха и безнадёжия. — Ужасы, ямы, петля нечестивому, кто станет против воли богов. Мёртвые да не оживут!.. — грозно пугал волхв покорную толпу... Ведь толпа всегда идёт за теми, у кого больше дерзости и силы в голосе. А Ярка молча плакала. Как плакали в ней и её надежды. Воистину, праведники гибнут в праведности своей, и нет власти над смертью... * * * Древлянская дружина князя Маломира встретила рать Олегову уже на реке Тетерев. Многочисленные пешцы шли сушей, а лодии с варягами доплывали водой до городка Малина.