Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 9

тут... внутри... прилетело к нам. Знаете откуда?.. С Сахалина.

Да-да... сотни и сотни, как видите, километров. А впереди, может, миллионы, а то и все миллиарды миллиардов километров... Знаете, что это? Это... это... господа-друзья... будущая еда астронавтов... звёздных жителей грядущего... Вот оно что! Вы, наверное, слышали о чудодейственной водоросли — хлорелле... Ну вот... в этом термосе — новый вид такой водоросли. Глобулус! Может, даже лучше хлореллы... Мой сахалинский друг вывел его в лаборатории... И прислал, чтобы мы... то есть... продолжили работу. Вырастили глобулус в природных условиях. Проверили, как он приживётся и будет расти. Понимаете, какая ответственность! Представьте себе, может, астронавты когда-то будут угощать нашим глобулусом марсиан или каких-нибудь других инопланетян. Мы с Явой слушали, затаив дыхание.

— Слышишь, еда астрономов, а мы... — шепчу я пересохшими губами.

— Астронавтов, балда! Астрономы — это те, что в трубу глядят. Те едят сало и вареники, как мы с тобой.

— Сам балда! Знаю! Это я так... Умник нашёлся! — шепчу я. И представляется мне:

...Гигантская ракета на старте... астронавты заходят в ракету, люди у подножия ракеты... Вдруг они расступаются, пропуская автотележку с штабелями картонных коробок. На коробках крупными буквами написано: "Глобулус. Привет из Васюковки". "Глобулус. Супер-Васюковский..."

...А потом — Марс... В прозрачном шлеме, в скафандре стоит астронавт на фоне фантастического марсианского пейзажа, окружённый марсианами, похожими на огромных головастиков, и угощает их глобулусом, выдавливая его из тюбика, как зубную пасту. Марсиане пробуют, чмокают от удовольствия и показывают большой палец — о! Только... чем же угощать-то, что будут есть бедные астронавты, если мы с Явой вылили в злополучный час тот термос? Умрут, бедняги, с голоду, не долетят до Марса.

— Глобулус — одноклеточная микроскопическая водоросль, — с воодушевлением рассказывает Фарадеевич, — и невооружённым глазом, конечно, вы её не увидите...

"Ой, кажется, и вооружённым тоже..." — дрожит моё сердце.

— Сегодня мы её, так сказать, посеем, потом начнём подкармливать... она начнёт быстро размножаться, и тогда вы увидите...

"Увидите-увидите... если будет, что сеять... Ой-ой-ой, зачем мы влезли, зачем мы тронули тот термос?"

Сейчас Фарадеевич открутит крышку и... И будет страшный "пшик", как говорит дед Салимон. Бардадым первый захихикает — я его знаю.

И кого... кого же мы подставляем! Человека, перед которым мы (эти "гангстеры"!) немеем от восторга и становимся кроткими, как овечки; человека, который, если спросить: "Кого ты больше всего любишь?" — у нас на третьем призовом месте (после мамы и папы), а то и часто выходит на второе и даже на первое (когда папа: "А ну снимай штаны, оболтус!", а мама: "Вот погоди-погоди, уши тебе пообрываю!"). Правда, та любовь была скрытой, платонической, издали; Фарадеевич о ней, может, и не догадывался, ведь общался он в основном с бардадымскими старшеклассниками, которые нас ("А ну, малявки, проваливайте!") и близко к нему не подпускали. Но тем более...

Фарадеевич отвинчивает крышку и торжественно говорит:

— Внимание, господа-товарищи, вы-ли... Мы с Явой молниеносно переглянулись.

— Гей!

— Вой!

Сначала из кустов вылетел наш двухголосый вскрик, сразу за ним — и мы.

— Стойте! Не лейте!

Вы помните, в спектакле "Ревизор" Гоголя в конце есть немая сцена, когда все замирают в разных позах с открытыми ртами? Так вот, точно такая же сцена произошла и сейчас. На миг, конечно. Первым пришёл в себя Фарадеевич.

— Что? — удивлённо спросил он.

— Мы... — сказал Ява и посмотрел на меня.

— Мы... — сказал я и посмотрел на Бардадыма.

— Мы... — повторил Ява и тоже посмотрел на Бардадыма. — Мы... только вам можем... по секрету...

Фарадеевич улыбнулся.

— По секрету, так по секрету. Я люблю секреты.

Он отошёл с нами в сторону и наклонился, подставив ухо. И мы, перебивая друг друга, на ухо всё ему выложили. В самом конце Ява сказал:

— А теперь скажите всем... Пусть нас накажут... по западному полушарию... Мы согласны.

Фарадеевич как-то странно скривился и протянул:

— Вот оно как... Хо-ро-шо...

А потом решительно направился к группе юннатов. Мы, заложив руки за спины, как арестанты, поплелись за ним.

— Так вот, господа-товарищи, — сказал Фарадеевич. — Эти молодые люди (мы опустили головы) предлагают сначала как следует укрепить плотину, очистить плёс, а уже потом...

Мы вздрогнули, не веря своим ушам. Фарадеевич наклонился к нам и прошептал:

— Думаю, того, что осталось, хватит. Потом выпрямился и громко произнёс:

— Думаю, они правильно предлагают, а?

— Правильно! Отлично!

— Очистить! Конечно! — послышались голоса.

— Секрет! — сквозь зубы процедил Гриша Бардадым и шлёпнул своими граблями сначала меня по затылку, потом Яву.

Но мы даже не почувствовали. Мы посмотрели друг на друга — и расхохотались.

А когда юннаты полезли укреплять плотину и очищать озерцо от ряски, мы с таким азартом принялись помогать, что вода вокруг нас аж закрутилась, забурлила.

Раз за разом мы бросали на Фарадеевича пламенные, восторженные взгляды. Вот человек! Вот человек! Если бы он сейчас сказал: "Пейте, ребята, озеро!" — честное слово, выхлебали бы до дна! Вскоре озеро было чистое — ни одной ряски. Все выбрались на берег.

Фарадеевич наклоняет термос, и тоненькой струйкой льётся в озеро прозрачная жидкость (как выяснилось потом — "питательная среда", в которой был глобулус). Льётся и журчит. Льётся и журчит. Этот журчащий звук кажется нам волшебной музыкой.

— Скажите, пожалуйста, — неуверенно спрашивает Ява, — а каким он будет? Когда приживётся?

— Каким? Видите это плесо? Оно будет переливчато-изумрудное, как... как шёлк. Представляете?

Мы закивали головами, хотя я, честно говоря, не очень себе это представлял.

— А какой он на вкус? — послышался позади нас голос Бурмила (мы его растрёпанную голову ещё раньше заметили, выглядывала из "президенции", но нам было не до него).

— Как вам сказать, — обернулся к Бурмиле Фарадеевич. — Сам я не пробовал. Но думаю, что напоминает салат.

— Салат? Вот это да! Значит, под "Столичную" самое то. Я салатики люблю... Дадите хоть попробовать с первого урожая? — И он хрипло заржал.

— А почему бы и нет, пожалуйста, — так искренне ответил Фарадеевич, что Бурмило сразу смутился:

— Да нет, я шучу. Это я так, пошутил... для смеха. Мне даже показалось, что он покраснел. Я посмотрел на него и подумал: "Неужели вот это и есть шпион? Живой шпион? Тьфу! Совсем не похож. Ни в одном фильме не было шпионов, которые краснеют. Ни в одном детективе..."

Но Яве я ничего не сказал, не решился.

...В тот день в селе только и разговоров было, что о глобулусе.

Куда ни сунься:

— Слышал? Фарадеевич с учениками водоросль на Высоком острове выращивает. Особенную какую-то.

— Говорят, полезная — страх! Витаминов много. Одни витамины.

— А что ты думаешь — космонавтов, что ли, макухой кормить будут?

— Конечно, для них лучшее и придумают.

— Один витамин другого на себе возит и витамином погоняет.

— А по-моему, больше всего витаминов — в водке.

— Говорят, сам Попович приедет посмотреть на этот "глобус".

— ...а если на ночь лицо им намазать — на двадцать лет помолодеешь.

— Улыбайся чаще — тогда помолодеешь. А ты ругаешься от зари до зари.

— И вообще, говорят, очень питательная. Все сто процентов усваиваются организмом. Ни копейки отходов.

Своё слово о глобулусе, конечно, сказал и мой папа. Я и не сомневался, что скажет. Мой папа — страшный "любитель прессы", как он сам говорит. Без газеты или журнала я его, кажется, никогда и не видел: ест — читает, идёт куда-то — читает, телевизор смотрит — и то с газетой.

С газетой в руках он и засыпает.

И каждый вечер за ужином он проводит для нас с мамой такую себе политинформацию — рассказывает, что интересного вычитал за день. Вот от него я и узнал и про гитлеровские архивы на дне озёр в Австрии и Чехии, и про шпионов с аквалангами, и про многое другое. Столько всего интересного, как мой папа, по-моему, никто в мире не знает (разве что Степан Карафолька). И этот глобулус (вид хлореллы) был для него как семечко.

— Да хлорелла же, понимаете, чудо природы! Это же уникальная вещь! Такая, понимаете, крошечная, и не разглядишь, а дела великие делает. Это же не только еда для будущих космонавтов-астронавтов, это же, понимаете, и воздух, и вода... Вот в прошлом году "Вести" писали об уникальном эксперименте наших учёных, когда целый, понимаете, месяц лаборантка Галя М. провела в гермокабине, воздух в которой постоянно обновляла "оранжерея" хлореллы — впитывала, понимаете, углекислый газ и в процессе фотосинтеза превращала его в кислород. Такой же, понимаете, круговорот через культиватор хлореллы, правда, с небольшой химической доочисткой, происходил и с водой.

Тут я рассказ папы должен прервать, потому что дальше, несмотря на его "понимаете", я ничего не понял: даже мама только глазами хлопала и хмыкала.

Понял я только одно: хлорелла — это вещь! И что без неё на другие планеты и соваться нечего.

А раз хлорелла — вещь, то глобулус — тем более, ведь он — "вид хлореллы, может, даже и лучше".

Значит, дело, которым занимается Фарадеевич с юннатами-старшеклассниками, — дело вселенского значения.

И ещё я понял, что ничего в этом не смыслю. Ни-че-го. Как корова. Понял, что на одном энтузиазме, на этом: "Мы всё-таки парни — ух! Орлы! Соколы! Гангстеры, а не пацаны!" — далеко в космос не улетишь. А чтобы хоть что-то смыслить, надо учиться, учиться и ещё раз учиться. И тут я вспомнил, что через несколько дней — экзамен. Первый в моей жизни экзамен, о котором я из-за всех этих шпионских дел совсем забыл.

Эх, учителя-учителя, завучи и директора! Разве они что-нибудь понимают в шпионах, в героях! Разве они понимают, как хочется задержать настоящего шпиона и стать героем?! Чтобы о тебе писали в газете, говорили по радио, а то и по телевизору. Разве они понимают!

И не отменят они из-за какого-то шпиона экзамен, нет, не отменят! Хоть ты им сто шпионов давай — не отменят ни за что! Эх, учителя-учителя!

И так мне стало тоскливо, что, будь я волком, сел бы посреди хаты и завыл. Но я не волк, я — пятиклассник. А пятиклассникам выть нельзя. "Непедагогично", как говорит Галина Сидоровна.

И я только тяжело-тяжело вздыхаю.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Экзамен.