Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 71

На велосипеде примчался…

— Пусть зайдёт.

Из палатки вышел высокий капитан:

— Заходи, с тобой полковник хочет поговорить.

Я зашёл в палатку. На узкой железной кровати сидел, натягивая сапоги, плотный, слегка лысоватый мужчина. Он уже был в галифе, но ещё в майке. И мне сразу бросилось в глаза какое-то странное несоответствие: лицо у него было немолодое, в глубоких морщинах, с сединой на висках и загорелое до чёрноты, а тело наоборот — белоснежное, чистое, молодое, с налитыми силой, как у борца, выпуклыми мышцами и такой же крепкой толстой шеей. И казалось, будто эта голова не от этого тела.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Здорово. Садись. Ну, рассказывай, что у вас там. — Я сел на лавку возле стола и начал рассказывать.

Пока я говорил, он надел китель, висевший на стуле у кровати, — с полковничьими погонами и несколькими рядами орденских планок на груди.

Я ещё не закончил рассказ, как начали заходить офицеры. Тихо здоровались. Он, не перебивая меня, молча указывал им на длинные лавки вокруг стола. Они садились.

Зашёл старший лейтенант Пайчадзе. Удивлённо поднял на меня брови — узнал. Легко улыбнулся, но, услышав мои слова, сразу нахмурился.

Наконец я замолчал.

Полковник поднял глаза на офицеров, окинул их взглядом:

— Все?

— Так точно, товарищ полковник, — ответил высокий капитан.

Полковник подошёл к столу, достал из планшета карту, развернул:

— Товарищи офицеры! Кто ещё не понял, объясняю — в соседнем селе наводнение, река вышла из берегов, прорвало дамбу, затоплены дома, гибнет скот. Нужно эвакуировать население, скот, имущество. Вот условный район действий... Затоплена, по всей видимости, вот эта часть села, в долине, у реки... Эта улица, вот эти дома... Подходы здесь, здесь и здесь...

Полковник и офицеры склонились над картой.

«Чего они так тянут? — с досадой думал я. — Вместо того чтобы сразу всех по тревоге поднять, броситься в машины и в село — какие-то совещания... А там, может, люди уже погибают...»

Только потом я понял, что всё это заняло всего несколько минут. Просто — это была дисциплина, организованность, исключающая суету и неразбериху. И я понял: действовать быстро — не значит суетиться и метаться.

Но это я понял потом, а тогда злился, что они, как мне казалось, двигаются слишком медленно.

— Значит, так, — говорил полковник. — В операции участвуют бронетранспортёры, два мотострелковых батальона — первый и третий, три малых арттягача. Действовать будем по обстановке. Тревогу по лагерю не объявлять. Людей поднимать тихо, без шума. Остальных не будить. Готовность... — он взглянул на часы, и в этот момент на стуле у кровати зажужжал телефон. Полковник подошёл, снял трубку.

— Полковник Соболь слушает. А... да... здравствуйте... Здравствуйте, товарищ Шевченко... Да... Уже знаем... Через пять минут выдвигаемся... Откуда? Откуда узнали?.. Так тут нам сообщили... — он взглянул на меня, улыбнулся, прикрыл трубку рукой, тихо спросил: — Как тебя зовут? Секретарь райкома звонит...

— Ява... — растерялся я и добавил: — Рень.

— Один товарищ... Ява Рень. Знаете?.. Да... да... Хорошо, передам. Итак, через пять минут выступаем, товарищ Шевченко. Не волнуйтесь, сделаем всё, что в наших силах. До свидания. — Полковник положил трубку, снова глянул на часы. — Готовность... через... четыре минуты!

В 2:14. Выполняйте!

Мгновение — и палатка уже была пуста. — А тебе секретарь райкома просил передать благодарность. За инициативу и оперативность. Оказывается, он тебя знает. Я покраснел и опустил глаза:

— Это он маму мою знает, а не меня. Она — депутат. — Полковник накинул на плечи длинный, почти до пят, зелёный плащ с капюшоном, без рукавов, и мы вышли.

Из палаток выскакивали, на ходу поправляя гимнастёрки, солдаты и бежали в артиллерийский парк. И не слышно было ни криков, ни окриков — никакого шума. Только топот и глухие удары сапог по дорожкам.

В парке заводили машины. Пока мы подошли, они уже одна за другой выезжали на дорогу. Обгоняя бронетранспортёры и тягачи, вперёд вырвался газик с брезентовым верхом, похожий на наш колхозный, на котором ездил председатель и который все звали «бобик». Но этот «бобик» был совсем новенький, не забрызганный грязью, с белыми кругами на колёсах. Он подскочил к нам и резко затормозил. На заднем сиденье сидели трое офицеров. Свободным было только место впереди, рядом с шофёром.

Полковник на миг задумался:

— Та-а-ак, с велосипедом мы сюда не влезем...

— Товарищ полковник, я его возьму в своя машина, да, мы с ним старые друззя, — послышался позади голос старшего лейтенанта Пайчадзе.

— А, хорошо! Хорошо.

И я не успел опомниться, как Пайчадзе схватил мой велосипед и побежал с ним вперёд, крикнув мне на ходу:

— Давай за мной! — Я кинулся за ним.

Пайчадзе подбежал к бронетранспортёру-амфибии, передал кому-то наверх велосипед и сам вскочил внутрь и скрылся за бортом. А я только подбежал и беспомощно замешкался — не знал, как забраться. Везде натыкался на мокрую скользкую броню. Меня охватило отчаяние — мотор ревел, машина дрожала — вот-вот поедет. А я всё карабкался и скользил, как лягушка в стеклянной банке. Отчаявшись, я уже хотел закричать, но сверху услышал:

— Давай руку, да! — голос старшего лейтенанта Пайчадзе.

Меня, как пушинку, оторвали от земли и втянули в машину. Сразу же она тронулась. И моё настроение, ещё недавно отчаянно-безнадёжное, вмиг поднялось до восторженно-взволнованного. Впервые в жизни я ехал на такой машине! На военном бронетранспортёре-амфибии, предназначенном для высадки десантов и преодоления водных преград! Да кто из ребят ездил на такой машине? Да никогда в жизни! Да они от зависти лопнут, когда узнают! Эх, машинка! Вот это машинка! Может, она даже секретная... Наверняка секретная! А как же! Разве где-то ещё в мире есть такие машины!

Меня распирало от гордости, и в груди щекотало от радости. Только бы кто-нибудь из ребят увидел! Только бы увидел! А то ж не поверят...

И вдруг я вспомнил, куда и зачем еду... «Эх ты! — с презрением сказал я себе. — Там такое творится! Такое несчастье! Людей заливает, а ты... “Лишь бы кто-то увидел!..”»

Но радостный щекот в груди не проходил. Я стоял прямо возле водителя, смотрел на освещённые перед ним приборы, на разные циферблаты и дрожащие стрелочки, смотрел сквозь стекло вперёд, на дорогу, освещённую мощными фарами, на «бобик», что, легко подпрыгивая на выбоинах, мчался впереди, и мне казалось, будто я иду в настоящий бой с врагом, и сердце моё сладко замирало.

«Эх ты! — снова с презрением сказал я себе. — Там же такое... такое... а ты... Эгоист!..»

Мы уже миновали дот и выехали на «глеканку». Машины шли быстро, на полном ходу. Я даже не успел толком совладать с собой — уже позади и «глеканка», уже полевая дорога, и вот уже село... И снова мне показалось, будто я иду в настоящий бой, врываюсь в захваченное врагом родное село. И такое охватило меня боевое возбуждение, что я от нетерпения даже начал подпрыгивать. Машины на ходу ворвались в село и, не останавливаясь, свернули прямо на улицу Гагарина.

В свете фар я уже издалека увидел людей, что возились у плота, и трактор, буксовавший в переулке, и повозки, на которые пострадавшие грузили своё мокрое имущество. И всё было так же, как я оставил. Я невольно удивился — неужели так мало времени прошло. А мне казалось — целая вечность.

«Бобик» полковника подъехал к людям и остановился. Остановились и мы за ним.

Полковник и офицеры вылезли из машины. Наш старший лейтенант Пайчадзе тоже соскочил на землю и подбежал к ним. И тут же рядом с ними оказались председатель Иван Иванович Шапка, секретарь сельсовета Халабуда, директор школы Николай Павлович, зоотехник Иван Свиридович — словом, всё наше сельское начальство. Они окружили офицеров и все вместе возбуждённо заговорили, размахивая руками. Слов не было слышно — в машинах гремели невыключенные моторы.

А я весь напрягся, съёжился и замер. Думал об одном — лишь бы сейчас не выгнали из машины, лишь бы разрешили остаться. «Ну пожалуйста, ну что вам — жалко, ну забудьте про меня, ну не трогайте, пожалуйста, ну...» — приговаривал я сам себе. И боялся поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с лейтенантом, с водителем или с солдатами (их было всего пятеро на машине). Вцепившись в мокрый холодный поручень, я напряжённо смотрел вперёд, на полковника, окружённого людьми. И ждал, почему-то чувствуя, что всё зависит именно от него. Он уже что-то уверенно говорил офицерам, показывая рукой то в одну, то в другую сторону — очевидно, ставил задачи.

И вот люди расступились — офицеры бросились к машинам. Пайчадзе вскочил на бронетранспортёр и скомандовал водителю:

— В конец улицы, да, к крайний хата!

Я взглянул на Пайчадзе и похолодел — встретился с ним взглядом. Он смотрел прямо на меня. Я опустил глаза. Сейчас он скажет: «Слезай!» — и всё. Просить, упрашивать, объяснять в такой момент просто невозможно. Не до того.

Но вместо «Слезай!» Пайчадзе сказал: «Давай!» — и не мне, а водителю. И шофёр крутанул руль, и, объезжая «бобик», машина двинулась прямо к воде.

— Только сиди и не дёргайся! — услышал я над собой голос Пайчадзе.

Я вздохнул и с благодарностью поднял на него глаза. Но он уже не смотрел на меня. Он смотрел вперёд. Шофёр включил верхнюю фару-прожектор, и она прорезала темноту далеко вперёд. И куда только хватал глаз — везде была вода, волнистая, бурлящая, тёмная. Волны уже с плеском били в борта машины. Она всё глубже погружалась в воду.

Водитель перевёл какой-то рычаг, позади машины забурлила вода, и вдруг я почувствовал, что мы уже не едем, а плывём: нас качало и покачивало, под ногами не было земли.

Заборы и изгороди по бокам уже скрылись под водой, и уже трудно было поверить, что мы плывём по улице.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Подвиг старшего лейтенанта Пайчадзе. Неожиданное появление Павлуши

Странно было видеть дома, по окна погружённые в волны — они походили на необычную флотилию белых кораблей, что плыли не среди тростника или камышей, а среди каких-то диковинных кустов, густо усыпанных жёлтыми, белыми, красными плодами (так необычно выглядели кроны полузатопленных садов). Урожай на фрукты в этом году выдался щедрый, и в садах сейчас был настоящий компот: вода тяжело качалась, перемешивая сбитые плоды.

Повсюду — на домах, сараях, хлевах, амбарах — ютился народ. Крыши, чердаки и кровли были заставлены домашним скарбом.