Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 67

Ох, если бы повезло, чтобы всё было в порядке! Это было бы так кстати, так кстати! Павлуша бы умер от зависти! Вот только, наверное, рассказывать нельзя будет. Ведь если так всё засекречено, если предупреждают, проверяют, испытывают... А может, наоборот — придут в школу и на общем собрании вынесут благодарность. Или вручат какой-нибудь ценный подарок — фотоаппарат, транзистор, что-нибудь... А могут и медалью наградить. Что — разве не бывает, что ребят награждают медалями? Когда они совершают что-то героическое? Ещё как!

Мотоцикл так резко остановился, что я ткнулся носом в спину офицера. Мы были на большой поляне перед высокой деревянной аркой — как у въезда в новый район на шоссе, украшенной наверху флажками. Но в отличие от районной, эту арку внизу перекрывал полосатый шлагбаум, как на железнодорожном переезде, и рядом стояла будка с часовым.

— Пропускай! Лазутчика везу, — приказал офицер часовому. Тот поднял шлагбаум, и мы въехали на территорию лагеря.

«Лазутчик», — значит, придётся всё-таки куда-то лезть.

Мы ехали (теперь уже медленно) чистенькой дорожкой, посыпанной белым песочком, по обе стороны которой стояли в ряд брезентовые палатки — точь-в-точь как в пионерском лагере.

И даже красные лозунги на фанерных транспарантах, вытянувшихся вдоль дорожки, были как пионерские: «Равняйся на отличников боевой подготовки!», «Тяжело в учении — легко в бою!», «Стрелять только на „хорошо“ и „отлично“!»

«Выходит, солдаты — такие же школьники, только взрослые, — подумал я. — Неужели человек всю жизнь должен учиться, думать об оценках и равняться на отличников? А я ведь мечтал закончить школу и навсегда закинуть все учебники на самую высокую иву, чтоб и не видеть их. Щас! Оказывается, жизнь — только пока без штанов бегаешь и грамоты не знаешь. А как пошёл в школу — конец, кирдык! Запрягся на всю жизнь в двоечники...»

— Класс тактики, — не оборачиваясь, сказал офицер. Мы проезжали мимо площадки, где вкопаны были ряды длинных скамеек, как в летнем кинотеатре, только вместо экрана на дереве висела чёрная школьная доска.

— Спортплощадка. «Полоса препятствий», — снова, не оборачиваясь, сказал офицер.

«Спортплощадка» была большая: и футбольное поле, и волейбольная площадка, и турник, и гимнастические кони, и огромная виселица с перекладиной, канатом, кольцами и наклонной лестницей (чтобы подниматься на руках). А то, что он назвал «полоса препятствий», — это был ряд различных преград: бревно, яма с водой, высокий забор, низкий проволочный забор, под которым нужно проползать на животе.

Это мне понравилось. Это, наверное, интересно. Хорошо бы попробовать... А впрочем, может, мне сейчас придётся такую «полосу препятствий» преодолевать, что эта — просто детская забава?!

— Артиллерийский парк, да, — мотоцикл сбавил скорость возле огромного загона, земля в котором была изрыта колёсами тяжёлых машин, пушек и гусеницами тягачей. Но сейчас ни пушек, ни тягачей не было. Только в глубине под навесом стояло несколько вытянутых, приземистых бронемашин и какие-то высокие грузовики с будками. А отдельно, под другим навесом, стояло несколько восьмиколёсных машин с носами, скошенными вниз, как у лодок.

— А это что такое?

Я ткнул рукой в сторону тех восьмиколёсных машин со скошенными носами.

— Бронетранспортёры-амфибии. Для преодоления водных рубежей, да, и для высадки десанта. Понятно?

— Понятно.

Он говорил ломаным, смешанным языком — половина слов украинских, половина русских. Наверное, ему было трудно, но он всё же старался говорить по-украински, и у него это получалось как-то симпатично.

И своё «да» он произносил почти после каждого слова с особой певучей кавказской интонацией — и это не раздражало, а, наоборот, тоже казалось симпатичным.

Мы проехали чуть дальше. Возле длинного деревянного барака он сказал:

— А это столовка.

Перед столовой стояла грузовая машина, сзади к которой было прицеплено нечто, похожее на пушку, направленную дулами в небо. Теперь я уже знал, что это такое. А когда-то мы с ребятами не знали и долго спорили.

Антончик Мациeвский говорил, что это гаубица, Васько Деркач уверял, что миномёт, а Карафолька доказывал, что это секретное ракетное оружие последнего образца. А оказалось — походная кухня.

— Ну что, нрaвится тут у нас, да? — спросил офицер.

— Ага, — сказал я.

— Ты в каком классе?

— В седьмом.

— Значит, через четыре года... Ну, всё, поехали, да... — Он развернул мотоцикл и прибавил газу. И через минуту мы

снова были у арки. Часовой поднял шлагбаум, и мы рванули «генеральской» дорогой обратно к доту.

«Это всё? — с разочарованием удивлялся я. — Или, может, так задумано — сначала просто ознакомление с территорией лагеря, а потом... Или, может... может, я им... не подошёл?»

Мне стало ужасно горько от этой мысли.

Мы подъехали к доту. Остановились. Некоторое время я ещё сидел, держась за его гимнастёрку. Во мне теплилась капля надежды, что это ещё не конец. Он повернулся ко мне и улыбнулся.

— Мне слезать? — тихо спросил я.

— Да, генацвале, — сказал он.

Я с трудом перекинул ногу через седло и спрыгнул. Он снова улыбнулся.

— Да, будем знакомы — старший лейтенант Пайчадзе, — он протянул мне руку. — Кстати, скажу по секрету, у нас в штабе был разговор — взять шефство над вашей школой. Поднять военно-спортивную работу среди старшеклассников. А? Будем приглашать к себе, знакомить с материальной частью, с боевой техникой. Надо готовить из вас хороших воинов. Правильно я говорю, да?

Нет, что-то он не то говорит... Неужели я ему не понравился, не подошёл? Я внимательно посмотрел на него долгим взглядом и решился.

— Вы, может, думаете, что кого-то получше найдёте? — я с пренебрежением хмыкнул. — Вряд ли. Разве что Павлушу, может... Но...

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Думаю, ты хороший парень... Но не понимаю, о чём ты говоришь...

Кровь ударила мне в лицо. Зачем я это сказал?! Эх!

— Ничего, это я просто так... Спасибо! До свидания! — Я быстро вскочил на Вороного и крутанул педали. Уезжая, слышал, как Митя Иванов сказал:

— Странный парень, правда! — Пайчадзе что-то ответил — я уже не услышал. Тьфу! Как паршиво получилось!

Если они и правда ничего не знают о письме, то, значит, они действительно думают, что я полнейший дурак или свихнувшийся.

А если... Тогда ещё хуже. Выходит, я им всё-таки не подошёл...

Но почему в письме было сказано про амбразуру, про инструкции? Для чего? Неужели просто так? Вряд ли.

И, кажется, у того офицера, что передавал мне письмо, действительно не было усиков. Я бы их запомнил.

Значит, может, и Пайчадзе, и Иванов просто не в курсе дела? Когда проводится секретная операция — о ней знает очень ограниченное число людей, даже среди своих. Это закон. Слава Богу, фильмов таких я насмотрелся, и книжек начитался — будь здоров!

Значит, надо подождать — может, эти тактические учения скоро закончатся и пост снимут. Я выехал на опушку и свернул в молоденький сосняк. Положил Вороного на землю под соснами, а сам прилёг на тёплый и мягкий, как перина, седой мох.

Отсюда было хорошо видно и деревянную вышку, что торчала над лесом, и дорогу. На вышке развевался красный флаг. Я решил ждать. Ждать, может, этот флаг скоро спустят, и тогда можно будет подойти к амбразуре. Не мог же я спокойно уехать домой, даже не узнав, что же там в той инструкции.

Но как же я не люблю ждать, если бы вы знали! Самая большая мука для меня — стоять в очереди. Лучше уж два часа учить уроки, чем полчаса стоять в очереди. Ох, как же я не люблю ждать! Но что поделаешь.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Павлуша. Неужели?.. Я не хочу, чтобы он меня видел. Незнакомец в учительском саду. Кто это?

Начало смеркаться. Потянуло вечерней прохладой. Я лежал и думал, как бы было хорошо, если бы сейчас рядом со мной лежал Павлуша. Мне бы ничего не было страшно, никакие испытания. И ждать я мог бы хоть всю ночь. И зачем мы поссорились? Зачем эта языческая Гребенючка нас разъединила? Что у неё за кривой характер такой? Ненавижу её! Ненавижу! С какой бы радостью я сейчас врезал ей, сбил бы с ног! Только помогло бы это?..

Со стороны деревни кто-то ехал на велосипеде.

Я сначала подумал, что в Дедовщину. Но велосипедист миновал поворот на Дедовщину и начал приближаться «глеканкой» к лесу. Кто же это? Неужели не видит, что на башне флаг? Не пропустят же...

Он ехал быстро и с каждой секундой всё ближе. Уже можно было разглядеть, как на спине раздувается от ветра рубашка. Я напряг зрение — и вдруг почувствовал, как меня подбросило, и я встал на четвереньки.

Это был Павлуша.

Он яростно крутил педали — спешил. И лицо у него — серьёзное и сосредоточенное. И не было с ним ни дощечки, ни красок. Значит, не рисовать он ехал. Да и кто бы по темноте ехал в лес рисовать?

И вдруг внезапная догадка холодной волной сжала моё сердце: его вызвали вместо меня. Потому что я не подошёл. Не понравился. Что-то сделал не так. И они решили, что я не справлюсь, решили поручить другому. А кто у нас из ребят подходящий? Конечно, Павлуша. Не Карафолька же, не Антончик Мациeвский, не Васько Деркач и даже не Коля Кагарлицкий. Да и сам я Павлушу назвал старшему лейтенанту.

Эта внезапная догадка парализовала меня, сделала моё тело вялым, ватным и бессильным. Я не мог пошевелиться. Распластавшись, как телёнок на льду, я только стоял на четвереньках с разинутым ртом и смотрел вслед Павлуше, пока он не исчез в лесу.

И хоть никто меня не видел — это были минуты самого большого в моей жизни стыда и позора. Если бы мне публично плюнули в лицо — было бы легче, чем вот это сейчас.

Я представил себе, как Павлуша вернётся после успешного выполнения опасного секретного важного задания, как его наградят медалью, ценным подарком или даже просто грамотой, и он, покраснев, скромно, как девочка, опустит глаза, будто он вовсе не герой (он это умеет!). А Гребенючка подойдёт и при всех его поцелует, а Галина Сидоровна его обнимет и, может, тоже поцелует, а на меня никто даже не посмотрит, как будто я умер и меня вовсе нет на свете. Я всё это себе представил — и мне стало так горько, будто я наглотался полыни. И захотелось, чтобы сейчас разверзлась земля и поглотила меня навсегда, чтобы прилетел с полигона, оттуда, где грохотало, какой-нибудь случайный снаряд и разорвал меня на атомы.

Но снаряд не летел, и земля не разверзалась.

Только становилось всё темнее — приближался вечер.

В нескольких метрах уже ничего не было видно. Где-то поблизости затрещал мотоцикл, и не разберёшь — то ли в сторону деревни, то ли в сторону леса...

Может, это старший лейтенант Пайчадзе повёз Павлушу выполнять секретное военное задание?

Неугомонное беспокойство овладело мной.