Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 55

Что-то в лесу сдохло — уж больно серьёзная, видно, идея, раз он так официально меня называет.

— Денисович... если уж на то пошло, — подсказываю я.

— Можно и Денисович... — сказал он, даже не улыбнувшись. — Так вот, Павел Денисович, прошлым летом у нас с вами, по-моему, было немало приключений. Так? Так... Если бы эти приключения были не с вами, а с кем-то другим, и этот кто-то рассказал бы их вам — было бы интересно? Так? Вот у меня и идея: садимся и пишем книгу о наших приключениях... Напишем книгу, заработаем мешок денег и отправимся в кругосветное путешествие. А потом, на материале этого путешествия, снова напишем книгу, снова срубим мешок денег и опять рванём в странствия. И машина завертится... И мы станем писателями... А что — плохо? Писатели... Мы с тобой... Стоим и раздаём автографы... Карафольке, Коле Кагарлицкому, Гребенючке... А? Классно! Как мы раньше не додумались? Писатели... Это тебе не актёры... Актёров — тысячи, а писателей — единицы. Вот сколько писателей ты знаешь? Ну, Шекспир... Ну, Шевченко... Ну, Пушкин... Леся Украинка, Руданский, Виньков... Ну, Котляревский, Франко... Ну, Гоголь... Это — классики. А из современных? Ну, Чуковский... Ну, Джанни Родари... Ну, Забила... И — всё! Писатели — это, знаешь, такие люди, которые... А в детстве, между прочим, были самыми обычными мальчишками, такими, как мы...

Я слушаю и смотрю на Яву с восхищением. Ну что за парень! Какой он мудрец! Как хорошо иметь такого умного друга!

— И, главное, никакого риска, — продолжает мудрец Ява. — В крайнем случае пришлют на доработку... Как Андрею Кекалу.

Наш сельский поэт, заведующий клубом Андрей Кекало уже несколько лет рассылает свои стихи во все центральные, областные и районные газеты Украины. Столько писем, как он, никто в селе не получает. Когда его спрашивают: "Ну как дела с поэзией?", он гордо отвечает:

— Прислали на доработку...

Дорабатывает он, дорабатывает, а там, глядишь, — бац! — и напечатали в какой-нибудь районной газете.

— Ага, конечно, конечно, — говорю я с жаром. — Доработка — так доработка! Подумаешь... Все дорабатывают. Что в этом страшного?

И мы тут же начинаем обсуждать Явину идею. Как будем писать?

Очень просто — от руки. Как Шевченко. Некоторые писатели сейчас печатают на машинке. Мы не будем. Во-первых, с нашими навыками одну страницу три дня мучить. Во-вторых, кто нам даст стучать на машинке в сельсовете? Правда, есть ещё у Кекало, но он свою машинку конкурентам не даст. Он сам каждый день на ней стучит.

В какой форме будем писать?

Прозой... Только прозой. Никаких стихов. И всё — как было. Ничего не выдумывая и не добавляя (разве что, как это у писателей называется — «художественные детали»). И писать будем от первого лица (так всегда выходит искреннее). Да и смешно себя называть «они».

Мы — это мы, конечно.

Но всё время писать «мы» — тоже как-то не то... Каждый по отдельности ничего сделать не может. Ни чихнуть, ни почесаться, ни в носу поковыряться. Придётся писать «мы чихнули», «мы почесались», «мы поковырялись в носу»... Чепуха какая-то! С чего это я должен чихать или чесаться, если не хочется?! Только «за компанию»?! Да и вообще это не по-художественному.

Думали мы, думали — и придумали: писать вдвоём будем, как будто один — «я». А второй — уже по имени. Первую книгу один будет «я», вторую — другой.

Кому быть первым «я» — тянули жребий тут же. Выпало мне.

Ява помрачнел. Ему очень хотелось быть первым «я»: ведь это же его идея, и вообще он привык быть впереди.

Наверное, он рассчитывал на мою благородность — что я скажу: «Будь ты, Ява, первым...» Но я не предложил. Мне в этот раз не хотелось быть благородным, мне хотелось быть «я»... особенно теперь, когда честно выпало. Я же не мухлевал. Ява, конечно, спорить не стал.

— А знаешь, какое будет название? — сказал он. — «Незнакомец из тринадцатого квартала», или «Воры ищут потерпевшего». Классно? И подзаголовок — «Приключенческая повесть»... Читатели в очередь выстроятся... А?

— Классно, — сказал я.

Хотя название мне не совсем понравилось. Слишком уж детективное, несерьёзное. Мне хотелось бы, чтобы оно было более романтичным, возвышенным...

Но отменять Явино название после того, как он не стал «я», — было бы свинство.

Так и осталось: «Незнакомец из тринадцатого квартала, или Воры ищут потерпевшего». Приключенческая повесть.

Мы начали обсуждать план книги. Значит, так: начинаем с того, как мы приехали в Киев, и о приключении с лоханями в метро, и о Явином ухе, и о Будке... Потом — о пляже, о незнакомце из тринадцатого квартала, о часах... Короче, обо всём-всём, что с нами случилось. И заканчиваем тем, как мы провалились на «Ревизоре». Честно! Писатели прежде всего должны быть честными.

Мы поднимаемся с земли и расправляем плечи. И нам кажется, что наши головы упираются в самое небо. Ява даже задел каким-то ухом звезду — вон покатилась...

Ну — всё!

Завтра мы покупаем в сельмаге большой общую тетрадь в линейку, три авторучки (одну — про запас!), садимся и пишем.

Пишем, пишем, пишем...

Потом отправляем...

Потом дорабатываем, дорабатываем, дорабатываем... Потом снова отправляем... И — всё!

Ну, смотрите у меня!

Мы ещё покажем человечеству, на что мы способны! Держитесь!

Вы ещё узнаете, кто такие Ява и Павлуша! Берегись, человечество!

А потом я всё-таки стану лётчиком...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

которую рассказал уже Ява Рень

ТАЙНА ТРЁХ НЕИЗВЕСТНЫХ,

или

ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ПОССОРИЛИСЬ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ С ПАВЛОМ ДЕНИСОВИЧЕМ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Как всё началось...

Знаете ли вы Павла Денисовича? О, вы не знаете Павла Денисовича! Замечательный, удивительный человек Павел Денисович. Добрый, воспитанный, умный. А какой смекалистый! Это же он придумал штучку для расстёгивания пуговиц. После её испытания Степан Иванович Карафолька три дня не мог сесть.

Прекрасный человек Павел Денисович! Когда он идёт по селу, все собаки лают от восхищения, а куры, гуси и прочая птица услужливо разлетаются в стороны, уступая ему дорогу.

Великолепный человек Павел Денисович! Его знают не только в соседних сёлах и райцентре, но даже в Жмеринке, где он иногда бывает у родственников. А какая у Павла Денисовича рогатка! Боже мой, какая рогатка! Святой Николай, святые угодники! Удивительная! Несравненная! Неповторимая! Пусть меня гром побьёт, если у кого-то в мире есть такая рогатка! Лямка от маминой шлёпанки, рожок из крепкой орешины, а резинка от футбольной камеры. Катапульта, а не рогатка. Павел Денисович попадает из неё в воробья с тридцати метров. Ах ты, Господи, почему у меня нет такой рогатки!

Хороший человек и Иван Васильевич, — тот самый, что заблудился в кукурузе и повесил дедовы подштанники на телевизионную антенну. Собаки тоже лают, а куры и гуси разлетаются в стороны, когда Иван Васильевич идёт по селу.

Хороший человек Иван Васильевич, ничего не скажешь.

Павел Денисович очень любит вареники с вишнями и может съесть целую миску.

А Иван Васильевич любит мороженое и как-то за один раз умял восемь порций.

У Павла Денисовича большие торчащие уши.

У Ивана Васильевича — наоборот, а весь нос и щёки в рыжей веснушке.

Павел Денисович говорит с важностью, растягивая слова.

А Иван Васильевич тараторит, как из пулемёта, — мысли едва поспевают за его словами, а иногда какая-то мысль и вовсе не догоняет, и тогда летит слово из уст Ивана Васильевича таким себе лёгким мотыльком без всякого смысла.

Но оба, и Павел Денисович, и Иван Васильевич, любят поговорить. Всё время они, как у нас говорят, треплются о всякой всячине и порой такого наврут, что сами удивляются, замолкают и на мгновение смотрят друг на друга, моргая. Но не было ещё случая, чтобы они растерялись и не знали, как выкрутиться.

Учительница Галина Сидоровна не нарадуется на Павла Денисовича и Ивана Васильевича. «Превосходные люди, — говорит она, — несравненные, неповторимые! Если я не доживу до нового учебного года, то только благодаря им. Так они мне жизнь укорачивают своим поведением».

А как дружили Павел Денисович с Иваном Васильевичем! Боже мой, Господи, как дружили! Так могут дружить только великие люди. Один без другого — ни шагу. Один без другого — и за воду не возьмётся.

И вот эти замечательные люди поссорились. Мало сказать поссорились — посуду перебили. Да так! В мелкие черепки, что и не собрать, и не склеить.

Это было настолько невероятно, что, скажи мне кто за месяц до этого, что такое будет, что Павел Денисович и Иван Васильевич будут проходить по улице, не замечая друг друга, как незнакомцы, — я бы просто рассмеялся. Потому что в голове у меня это не укладывалось. Но это так. Поверьте мне на слово.

Тем более, что Иван Васильевич (или по-уличному — Ява) — это я сам. А Павел Денисович — это мой друг, мой верный и неизменный дружище Павлуша, с которым — ох-ох! — сколько всего мы пережили за свои тринадцать лет.*

*Прекрасный писатель Гоголь, и повесть его «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — блестящая повесть, но дальше писать «под Гоголя» я не могу, не хватит пороху. Извините, дальше буду писать как умею. (Примечание Явы Реня).

Так как же это произошло... Пожалуй, придётся всё по порядку. Как-то на большой перемене Павлуша вдруг говорит мне:

— А давай запишемся в кружок рисования.

— Зачем? — спрашиваю я удивлённо.

— Как — зачем? Рисовать будем. Интересно же.

— Может, — говорю, — и интересно. Кто умеет. А нам-то зачем?

— Ты же собирался когда-то стать художником.

— Ну и что!

Действительно, был момент, когда мне на секундочку взбрело в голову стать художником. Давно, ещё в первом классе. Когда на уроке рисования учитель Анатолий Дмитриевич похвалил меня при всех за то, как я нарисовал Курочку Рябу. Но это случайно вышло. Та Курочка Ряба осталась первым и последним моим шедевром в искусстве кисти. Больше учитель рисования меня никогда не хвалил, и через несколько дней я уже мечтал быть директором кондитерской фабрики. Кстати, именно тогда выяснилось, что я дальтоник, то есть не различаю зелёный и красный цвета, путаю их. С тех пор все очень любят этому удивляться. Даже моя мама. Покажут что-нибудь и спрашивают: «Скажи, какого это цвета?» И когда я называю неправильно, всплескивают руками: «Да ты что!.. Ты правда не видишь или прикидываешься?»

Сначала это меня раздражало, но потом привык. Но каким же я мог быть художником, не различая цветов! Это всё равно, что немой певец.