Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 5

Случайно мы навалились на сноп, тонкая шпагатина, которой он был перевязан, тут же лопнула, и... Будто бомба взорвалась в магазине. Удилища с треском разлетелись в разные стороны. Крики, вопли, паника. Мы кинулись прочь.

— Держите! Ловите! Хулиганы! — закричали нам вслед.

— Зо —

Хорошо хоть, что на Крещатике людей — как на стадионе во время матча. Мы — раз-раз! — между ними. Потом Ява меня за рукав — цап:

— Тсс! Не беги! Будто это — не мы! Правильно. Когда за тобой гонятся, бежать — последнее дело.

Всегда нужно идти спокойно. Тогда тебя ещё и спросят: «Не видел, здесь такой не пробегал?» — и ты спокойно отвечаешь: «Видел. Вон туда побежал».

Неторопливо пройдя по Крещатику, мы юркнули в метро.

Почему-то мы были уверены, что Кныш и Бурмыло точно пошли в метро.

На эскалаторе мы уже мчались, несмотря на предупреждения радио-тёти. Выскочили на станцию: зырк-зырк!

— Вон он! — воскликнул Ява. И правда — в дверях вагона мелькнул вельветовый бурмыловский «пиджак». Мы еле успели влететь в соседние двери того же вагона. На самом краю сиденья было свободное место, и лежала смятая, кем-то брошенная газета. Мы схватили её, разорвали пополам, сели, и каждый, прикрываясь газетой (будто читаем), стал одним глазом подглядывать, следя за Бурмылом. Но у дверей, где он стоял, было много людей, и мы видели только его вельветовое плечо. «А где же Кныш, почему его не видно? — подумал я. — Неужели они разделились, чтобы сложнее было следить? В шпионских книгах и фильмах всегда так делают».

Вдруг в вагоне стало светло — поезд вырвался на поверхность. Станция «Днепр».

Мы выскочили, прикрываясь газетами, следом за Бурмылом на платформу. И вдруг — на тебе! Обернулся «вельветовый пиджак» — и вовсе это был не Бурмыло, а какой-то незнакомый дядька с носищем. Тю!

— Проморгали! — отчаянно сказал Ява. Мы встали у перил на мосту, не знаем, что делать. Молнией пронеслось метро через реку к самому горизонту, где тонкой полоской темнеет лес. По красавцу-мосту мчатся голубые экспрессы, легковушки, грузовики, автобусы... А под мостом по Днепру летят «Метеоры», «Ракеты» на подводных крыльях, едва касаясь воды. А по бокам моста — здоровенные фигуры: один дядька машет руками, спутник запускает, а тётка — голубей подбрасывает. Пейзаж — словно из научно-фантастического фильма. Красота!

— Может, они хотят взорвать этот мост, а мы... — сказал Ява.

— Да ну?! — недоверчиво воскликнул я.

— А что? Помнишь кино «Акваланги на дне»?

Ещё бы! Несколько дней назад смотрели. Вот это шпионский фильм! После него мне всю ночь снились аквалангисты-шпионы под водой. Мама говорила, что я даже булькал во сне. И всё же...

— Та не, — сказал я, — вряд ли.

— А зачем им тогда акваланг? Тоже мне — спортсмены!

Тут я ничего не мог возразить. Действительно, с этим аквалангом было связано что-то явно таинственное. Ну зачем, скажите на милость, акваланг немолодым сельским дядькам, которые и зарядки сроду не делали?

Да ещё как они его покупали! Словно что-то запрещённое, опасное.

— И что это за «двадцать железных»... о которых они говорили? «Качество бронебойное...» — задумчиво сказал Ява. Я пожал плечами.

— Оружие?.. Взрывчатка?.. — прищурился на меня Ява. — И какая тут связь — акваланг... двадцать железных?

И вдруг — будто молния сверкнула в голове.

— Подожди! — говорю, а у самого мороз по коже. — Папа как-то читал в журнале. Рассказывал... Где-то в Чехии, в каком-то озере, Чёрном, что ли, шпионы ныряли в аквалангах. Пытались поднять со дна, чтобы тайно вывезти, двадцать железных ящиков. Это был архив гестапо, который фашисты затопили при отступлении. Очень важные документы... списки военных преступников.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ В КИЕВЕ

И в Австрии такая же история была — тоже в озере, и тоже шпионы с аквалангами.

— Точно! Это оно! Ух ты! — загорелся Ява. — Ну да, «двадцать железных», и «вермахт», и акваланг, и...

Он не договорил, потому что в этот момент из репродуктора на весь вокзал громко прозвучало:

— Ученики из села Васюковка, приехавшие на экскурсию в Киев, Рень и Завгородний, вас ждут у выхода со станции «Днепр»!

Будто кто-то сверху по нам чем-то тяжёлым шмякнул — аж ноги подкосились. Так это было неожиданно. Нам показалось, что все эти сотни людей, что на станции и внизу на набережной, все вдруг уставились на нас.

И мы сразу сделались маленькие-маленькие и будто голые. Впервые в жизни наши фамилии назвали по радио.

— Не бойся, — наконец очнулся Ява. — Это, наверное, Галина Сидоровна. Нас ищет. Пошли!

Мы засеменили к выходу. Зырк-зырк: ни Галины Сидоровны, ни наших — и следа нет. А стоит огромный усатый милиционер. Завидел нас и сразу:

— Стоп! — поднял руку. — Из Васюковки? Рень и Завгородний? Вы мне и нужны. Пошли.

Вот тебе и «не бойся»! Попались! За наше хулиганство в «Динамо», за эти проклятые удилища!

Мои ноги приросли к земле, ватными стали — вот-вот на пол сяду.

— Ну пошли, чего ж вы, — обернулся милиционер. — На руках вас нести, что ли!

Еле сдвинулся я с места.

Вышли мы из метро, смотрим — стоит синяя машина с жёлтой полосой сбоку, и на той полосе написано: «Милиция». И ведёт нас милиционер к машине. Открыл дверцу, говорит: «Садитесь», а сам — к шофёру. Взял трубку (радиотелефона) и говорит:

— Товарищ лейтенант! Докладывает старшина Паляничко. Ребят нашёл. Везу на оперативной машине куда надо.

Мы аж онемели. Ну всё! «Куда надо». То есть в тюрьму везёт. Пропали.

Нам бы сейчас расплакаться, сказать: «Мы больше не будем, отпустите», а мы — ни слова. Гордость!

Прижались друг к другу, едем и через решётчатое окошко на Киев в последний раз глядим. Расцвёл Киев флагами и праздничными транспарантами. Первомай же послезавтра. Везде люди весёлые, улыбаются, свободные. А мы... в тюрьму едем. А настоящие шпионы на свободе гуляют. И так нам обидно стало — хоть плачь.

— Эх, вы! — не выдержал Ява. — Не тех взяли, кого надо!

— То есть? — обернулся старшина.

— Вот вам и «то есть»! — надулся Ява. — Может, мы за настоящими шпионами следили...

— Ну?! — левая бровь старшины вопросительно поднялась.

— Вот вам и «ну». Может, они только что купили акваланг... для подводного плавания...

— Ого!

— Вот вам и «ого»! Может, они гестаповский архив со дна поднимать будут.

— Ясно! «Акваланги на дне»? Видел. А кто они, ваши шпионы? Откуда взялись? Из-за океана?

— Из нашего села.

— Ага, значит, местные. Колхозники. Как фамилии? Ява растерянно посмотрел на меня. Он уже жалел,

что завёл этот разговор. Милиционер говорил насмешливо, видно — не верил ни единому слову.

— Ну, как фамилии ваших шпионов? А? — улыбаясь, повторил старшина. — Или это сам председатель колхоза? Или директор школы? Или сторож колхозный, который яблоки трясти не разрешает? А? Что молчите?

Вдруг машина остановилась.

— Ну, приехали. Вылазьте, шерлоки холмсы, — сказал старшина Паляничко.

Вылезли мы. Ищем глазами тюрьму. Не видно.

Справа — церковь, а прямо — большой серый дом с колоннами, на театр похож. Неужели в Киеве такая тюрьма? Только подумали об этом, как милиционер и говорит:

— Это, ребята, Исторический музей, где сейчас весь ваш класс с учительницей. Пойдём поищем. А то они, наверное, волнуются, думают, что вы совсем потерялись.

«Так вот оно что! — радостно заскакали наши души. — Так вы, значит, не в тюрьму нас, товарищ Паляничко? А в музей, к Галине Сидоровне! Ох, какой же вы молодец, какой вы хороший человек!»

— И не переживайте, ребята, — успокоил нас хороший человек. — Я вашей учительнице скажу, что вы следили за шпионами. Она ругаться не будет. Это же дело серьёзное! Государственное!

— Не на...

— Не на... — в один голос воскликнули мы. А что если... Над всем селом насмеются. И зачем Ява заговорил!

— Он... по... пошутил, — быстро сказал я, глянув на Яву.

— Угу, — понурившись, подтвердил Ява.

— Мы просто хотели... хотели... — я никак не мог придумать, что же мы хотели.

— В Днепре искупаться, — подхватил Ява. — Потому и сбежали. А то Галина Сидоровна не разрешает. А у нас же Днепра нет. А Днепр — ну, вы знаете...

— Знаю, — улыбнулся старшина. — Ну, ладно. Вижу, ребята вы смышлёные, выдумщики... Сам когда-то таким был. Только врать не надо. Пошли.

Поднялись мы по ступеням на площадь перед музеем. На земле выложено что-то из камней — будто гигантские «классики».

— Это, — говорит старшина, — самое древнее место в Киеве. Тут больше тысячи лет назад стояла Десятинная церковь. Это её фундамент.

Мы на цыпочках прошли по этому фундаменту.

А за фундаментом — большая треугольная полянка, аккуратно обсаженная кустами, и посреди поляны — глазам не поверили — огромный стог сена. В самом центре Киева, на самом древнем месте — стог сена, как в лугу. Вот это да! И такой он нам милый, будто привет из родной Васюковки. Смотрим, а за стогом, прямо у входа в музей — пушки стоят, пять пушек.

— А это что? — осмелев, спросил я.

— Это артиллерия, которая стояла у нас на вооружении в сорок третьем, когда мы освобождали Киев от фашистов, — объяснил милиционер.

— А вы... вы тоже освобождали? — спросил Ява и смутился от своей нескромности.

— Освобождал, ребята. Было дело, — просто ответил старшина. — Даже ранило меня тут, в Киеве. В госпитале тут лежал. Киев для меня кровное, родное место.

Мы как-то совсем по-другому на него посмотрели. Вот он какой — старшина Паляничко. Хотелось ещё что-то спросить, но старшина уже вёл нас в музей.

Надо было искать своих. А это было непросто. Знаете, сколько там залов! Первый этаж (древние времена) нам не очень понравился. Там не было ничего целого — одни обломки, куски, битая керамика. И самое почётное место занимает трухлявый почерневший кусок долблёнки. Тоже мне ценность! Я вам на нашей речке таких сколько хочешь найду.

А вот второй этаж... Вот это да! У нас глаза разбежались. Вон — чумацкий воз, настоящий. На таких наши предки в Крым за солью ездили. А вон — золотая карета, в которой киевских митрополитов возили. Ого себе карета! Ой, смотри, казацкое оружие, самое настоящее! Ого-го сабля! Дай такую в руки старшине Паляничко, он бы только — раз!.. Мы представили себе нашего милиционера с оселедцем, в казацких шароварах, с саблей в руке. Ничего. Подходит. А вон — ружьё. Ох и длинное! А пистоль какой!

Третий этаж.