Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 47

Вот храпят дядя с тётей, ну и храпят! Если бы кто устроил соревнование по этому делу — они бы точно стали чемпионами мира!

Мы встаём и одеваемся. Теперь хоть из пушки стреляй — не услышат...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Ночные приключения. Выстрел в пещере

Мы выходим на балкон. Достаём из-под ящика заранее спрятанную днём верёвку и привязываем к перилам. Только не думайте, что это мы ради романтики. Боже упаси! Просто мы вынуждены спускаться с балкона по верёвке. Потому что через дверь выйти нельзя — некому за нами её закрыть.

Да и тётя на ночь забирает ключ в комнату.

Второй этаж — совсем невысоко.

А лазим мы как обезьяны. Даже узелков на верёвке навязали — для удобства.

Все окна тёмные, только на пятом этаже горят два окна, словно глаза дома. Там мелькают силуэты, слышна музыка — наверное, справляют новоселье (дядя с тётей переехали в этот новый дом у Печерского моста всего неделю назад). И оттого, что рядом люди не спят, а веселятся, наша ночная вылазка уже не кажется мне такой уж страшной и невероятной.

Добавляет храбрости ещё и то, что в кармане я крепко сжимаю пистолет — стартовый пистолет дяди. После долгих колебаний мы всё-таки решили его взять — на всякий случай. Но так как мы твёрдо решили быть честными, то написали дяде записку и положили на место пистолета. Вот она:

«Дорогой дядя Грицько!

Простите и не сердитесь, что мы взяли ваш стартовый. Нам он очень нужен! Мы идём на серьёзную операцию. Может, и не вернёмся. Тогда ищите наши тела в подземельях Лавры. Иначе нельзя. Это дело чести. Мы обязаны вернуть одну вещь одному человеку. Мы не можем, чтобы нас считали ворами.

На всякий случай — прощайте.

Павлуша. Ява.

А мой велосипед пусть отдадут двоюродному брату Володе.

Павлуша»

Что ни говори, а ночью в Лавру, да ещё к могилам, идти жутко. Так не хочется отдаляться от этих двух светящихся окон, от весёлой музыки. Но нужно спешить!

Мы сели в пустой и какой-то одинокий трамвай, который сразу быстро (вдвое быстрее, по-моему, чем днём) понёсся по улицам, всё время звеня на ходу, будто от страха. Вышли на площади Славы — там, где Вечный огонь и могила Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре.

Мы зашли во двор Вальки (знала бы она, что мы сейчас здесь! Храпит себе — десятый сон смотрит!).

Прошли за флигель и тропинкой, что змейкой вилась среди колючей дерезы, начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. С каждым шагом в груди бухало всё сильнее. И что за свойство у темноты — каждый кустик она превращает в ужасное, шевелящееся существо, которое вот-вот бросится на тебя. Даже днём весёлые и светлые места ночью кажутся жуткими и зловещими. А уж кладбища, церкви, подземелья — куда и днём-то не особо тянет…

Вдруг, будто сообщая кому-то о нашем приходе, с неба ударил колокол. Раз… Второй… Третий… Мы остановились, оглядываясь в страшную темноту. Колокол глухо вбивал в сердце ледяные гвозди — бам!.. бам!.. бам!..

— Эт… это… часы на Лавре… бьют двенадцать! — шёпотом догадался Ява.

Мы пошли дальше. Мы не договаривались, но оба старались ступать как можно тише, почти неслышно — будто хотели, чтобы нас не услышал тот, кто затаился за каждым кустом. В спину и в затылок было как-то щекотно, будто чьи-то руки тянулись из темноты и касались нас сзади. Я старался не оборачиваться, чтобы вдруг не увидеть зелёные глаза.

Когда мы уже были почти у ворот, в кустах вдруг что-то зашуршало, метнулось, вскрикнуло. Мы присели, съёжились, втянули головы в плечи. Я так сжал пистолет, что чуть не выстрелил. Хорошо, что у стартового тугой спусковой механизм, рассчитанный на спортсменов, — а то точно бабахнул бы себе в карман. Пропали бы мои отличные штаны из шевиота.

Прошла минута. Никто не нападал. «Это, наверное, кто-то из Будкиной компании», — решили мы, вытянули головы из плеч и расправили спины.

«Нельзя, чтобы они подумали, что мы боимся, — подумал я. — Надо шагать чеканно и смеяться…» Но ноги меня не послушались, и по плитке сводчатого подворотня Дзвиницы на Дальних пещерах мы пошли снова по-кошачьи тихо и неслышно. А смех так глубоко застрял внутри, что даже я сам его не услышал. Зато я услышал другое. Из-за надгробья донёсся приглушённый голос:

— Да перестань… Раз уж так — заведём и всё… Никто уже не придёт… Не смогли выйти из дома и всё. Точно…

Голос был знакомо-мальчишеский, но не Будкин.

— Вы ошибаетесь! Мы пришли! — неожиданно громко и резко сказал Ява. Я даже вздрогнул.

— Гк?! — будто испуганно вякнули за надгробием. И на фоне неба над каменной плитой показались три головы.

— А… это вы уже, — раздался голос Будки, в котором (мне показалось) звучало то ли разочарование, то ли недовольство — словно он ждал кого-то другого.

Они вышли из-за памятника: Будка, невысокий мальчик, которого мы заметили ещё в шайке (он был самым младшим), и высокий худощавый парень… в чёрной маске — наверное, тот самый «чувак». Я невольно вздрогнул — что ни говори, а чёрная маска ночью, да ещё в таком месте, производит зловещее впечатление. Как видите, мне приходилось вздрагивать почти каждую минуту. «Если так пойдёт и дальше — я скоро начну дёргаться, как в лихорадке. Надо взять себя в руки», — подумал я. Но брать себя в руки было очень трудно — как-то не удавалось поймать самого себя.

— У вас есть фонарики? — спросил Будка.

— Нет, — ответил я.

— Это плохо, — сказал Будка.

Конечно, плохо, мы и сами знали. Но у нас и правда не было фонариков. Как назло, тот «динамический», что я когда-то подарил Яве, сломался, а «батареечный» мы по глупости не купили (знали бы, что нас ждут такие приключения!), да и у дяди дома не оказалось. На всякий случай мы взяли коробку спичек. Но спички и фонарик — разве сравнишь?

— Ну, ладно, у нас есть, как-нибудь обойдёмся, — мне показалось, что Будка даже обрадовался, что у нас нет фонариков.

— Пошли! — не давая нам опомниться, сказал Будка. Мы вышли с лаврского двора, обогнули крепостную

стену. Прямо под стеной вниз вели узкие деревянные ступеньки с перилами. Над ступеньками нависли деревья, было так темно — хоть глаз выколи, и казалось, что мы спускаемся прямо в ад.

Признаюсь честно, мне было очень страшно и очень хотелось как-то сказать этим крокодилам, что у меня есть пистолет, и если они что — то я… Но как это сказать, я не знал.

Будка и «чувак» освещали путь карманными фонариками, но от этих двух дрожащих пятнышек света, что прыгали по ступенькам, было, по-моему, ещё страшнее. Спустившись вниз, мы снова начали подниматься вверх (и опять вдоль лаврской стены). Поднявшись немного, свернули направо и пошли по асфальтированной дорожке, что вилась между густых деревьев. Шли молча. Наконец я осмелился и шёпотом спросил у Будки, шедшего рядом:

— А чего это… в маске?

— Для конспирации, — таинственно прошептал Будка. — Я же вам говорил — его милиция ищет…

«Ну да, — подумал я, — в наше время чёрная маска не то что маскирует, а наоборот. Если ты без маски — ещё можно как-то проскочить, чтобы мент не заметил, а если ты в маске — он тебя сразу хвать — и в участок». И вдруг мне в голову пришло, что вот сейчас самое время что-то сказать.

— Ничего, — говорю, — милиция нам по барабану! У нас кое-что есть! Посвети-ка.

Будка направил фонарик на мой карман, и я наполовину вытащил из него стартовый.

— Что?!

— Да, — спокойно говорю я, — мой дядя… — я чуть не ляпнул: «работает в милиции…», но вовремя спохватился, ведь только что было: «милиция нам до лампы», — мой дядя пограничник. Так мы у него и взяли на минутку Макарова… На всякий случай, вдруг милиция…

— А… а это… это хорошо… харашо… — замямлил Будка (он этого явно не ожидал). Ява внимательно взглянул на меня — он стоял совсем рядом, и при свете фонарика я отлично видел его взгляд. И понимал. Этот взгляд значил: «А как же наша зимняя клятва — насчёт лжи и шлепков?» Я кивнул ему успокаивающе. Это означало: «Не бойся, всё нормально. Если врагу говорят неправду — это не ложь, это тактика…»

«Чувак» и тот малый шли впереди, нашу беседу не слышали и ничего не поняли. И когда мы пошли дальше, Будка вроде как ненароком оторвался от нас и приблизился к «чуваку».

— Что там? — тихо спросил «чувак».

— У них «пушка», — совсем тихо сказал Будка, думая, что мы не услышим. Но у меня такие уши…

— Настоящая? — обеспокоенно прошептал «чувак».

— Макарова…

— Та… Наверное, без патронов.

Дальше они шептаться не могли, потому что мы их догнали. Мы сделали вид, будто ничего не слышали. А то, что они встревожились — это точно! И это хорошо. Пусть знают, что с нами шутки плохи. Если они что-то задумают, мы…

Мы свернули с асфальтированной дорожки и пошли по склону вниз. И вот остановились… При тусклом свете фонариков мы увидели обложенный старым, покрытым мхом кирпичом вход в какой-то подземный коридор. Изнутри, журча, выбегал под ноги ручеёк.

— Вот она… пещера Лихтвейтеса, — торжественно произнёс Будка.

— Лейхтвейса, — не без ехидства поправил Ява (приключенческую литературу мы знали не хуже их!).

Из «пещеры Лейхтвейса» веяло сыростью и холодом. И мне показалось, что оттуда тянет могильным… Бр-р-р!

— Может, мы тут подождём, а он вынесет, — кивнув на «чувака», сказал я.

— Если боитесь… пожалуйста… — насмешливо сказал Будка. Вот гад!.. Ну ладно!

— Пошли! — скрипнув зубами, сказал я. Что бы ни было, я должен достать часы!..

— Пошли! — скомандовал Будка.

Первым в пещеру, пригнувшись, зашёл «чувак», вторым — Будка, потом я, за мной Ява, последним должен был идти мелкий… (Как потом оказалось, он в пещеру даже не заходил, а сразу дёрнул домой.) Подземный коридор был низким и узким — идти можно было только по одному, согнувшись. Мы чвакали босыми ногами по мокроте, ноги сводило от холода. Я вдруг остро осознал, что нахожусь под землёй, — вокруг влага, темнота и ужас. И земля будто давит на меня, душит со всех сторон. Прямо как в могиле.

«Чувак» и Будка, шедшие один за другим впереди, освещали путь фонариками и сливались в один странный двухголовый, четырёхрукий и четырёхногий силуэт.