Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 44

У нас были деньги, и мы вовсе не собирались ехать без билетов. Но для этого надо было заранее взять деньги в зубы ещё на улице, потому что о том, чтобы сейчас залезть в карман, не могло быть й речи. Да и рукой пошевелить было невозможно. Впервые в жизни мы ехали «зайцами» поневоле.

Несмотря на толкотню, у людей было хорошее настроение, и они всё время весело переговаривались и с кондукторшей, и между собой. Из отдельных выкриков, вроде: «Мы сегодня торпедовцам накладём!», «Смотрите, чтоб нам не наклали!», «А я вам говорю: Базилевич не меньше трёх загандонит!» — мы поняли, что большинство пассажиров ехало на футбол. И правда, на предпоследней остановке

возле Октябрьской больницы нас буквально вынесли из троллейбуса, и мы очутились в бурлящем потоке людей, который, колыхаясь, направлялся к Центральному стадиону.

Неожиданно мужчина, шедший перед нами, метнулся в сторону — к подворотне, где толпилась плотная кучка людей. Они толкались и склонились над кем-то. Нам сначала показалось, что кого-то избивают. Но когда мы тоже пробрались туда, то увидели, что в центре стояла бабка и торговала семечками. Она торопилась, насыпала неполные стаканы и всё время оглядывалась, словно воровка. Потом вдруг схватила свою корзину и зацокала по улице. А вся толпа, как пчелиный рой, не распадаясь, переместилась за ней из подворотни в подворотню. Мы переглянулись: что за чудачество? Только потом нам дядя рассказал, в чём дело. Оказалось, без семечек киевляне футбол себе не представляют, хотя в обычные дни почти их и не грызут. В день матча болельщики за два часа вылущивают целые вагоны подсолнечника.

И, конечно же, здорово засоряют стадион. Поэтому милиция запрещает продавать семечки возле него. Но всё равно перекупщицы со всех базаров города собираются у стадиона и нелегально, в подъездах и подворотнях, торгуют запретным товаром. Они хорошо знают расписание игр и не пропускают ни одной. А некоторые бабки даже стали болельщицами. Продав семечки, идут с пустыми корзинами на стадион и там хриплыми базарными голосами орут на футболистов.

Мы пробирались к Музыкальной комедии, удивляясь, зачем люди устроили эту толчею так рано — ещё сорок минут до начала. А толкаются так, будто уже началось.

Мы думали, что нам придётся ждать Будку с его компанией (мы немного перестарались и пришли на десять минут раньше). Но вдруг я услышал у самого уха пронзительный свист и голос Будки:

— Они уже здесь!

В ту же секунду нас окружила знакомая компания ребят. Но теперь на их лицах не было никакой угрозы — только любопытство.

— Так, — озабоченно сказал Будка, копаясь в кармане. — Вот вам билеты… Нет, нет, денег не надо — мы угощаем, — и он предостерегающе выставил руку вперёд, хотя мы вовсе и не собирались давать ему деньги… Видно, это были заранее заготовленные слова и рассчитанный жест благородства.

— Спасибо, — подчеркнуто вежливо сказал я, — но билеты у нас есть! — и вытащил их из кармана. Кто-то в толпе хихикнул. Будка смутился… Но решил не сдаваться.

— А ну, покажи! Наверняка какие-то входные… Ага… Сектор «А»! Ну тогда, конечно… Нам даже лучше, мы эти сейчас впарим за секунду… — И вдруг громко выкрикнул: — Кому билеты?

Мгновение — и Будка исчез из виду: на него набросились десятки желающих. Это были те самые бедолаги с отчаявшимися лицами, которых мы встречали на каждом шагу по дороге к стадиону, и которые жалобно спрашивали, словно нищие:

— Нет ли лишнего билетика?

— Нет ли лишнего?

— У кого лишний билет?

Те, у кого были билеты, проходили мимо гордо и независимо, толкая их и наступая на ноги.

Через полминуты мы снова увидели Будку — он был такой взъерошенный, будто его избили.

— Продавать билеты на футбол опаснее, чем кидаться под трамвай, — с кривой улыбкой сказал он и махнул рукой. — Пошли на стадион! А то ещё и на свои места не попадём!

— А когда же… поговорим? — спросил я.

— Потом, потом! После матча. Встретимся на этом месте.

Спорить было бессмысленно.

Наверное, легче перейти госграницу какой-нибудь маленькой страны, чем пройти в Киеве на стадион без билета. Раз пять проверяли наши билеты, пока мы добрались до сектора «А»…

Когда мы сели, на поле уже бухали мячами футболисты. Но мы знали, что это ещё не игра, а только разминка. Мячей было много — не меньше одного на каждого игрока, и бедные вратари суетились в воротах, как мышата в углу, всё время пропуская «штуки».

Пришёл дядя (сразу стало тесно!), хитро посмотрел на нас и молча подмигнул. Мы для приличия опустили глаза — пусть думает, что хочет.

Разминка закончилась, поле опустело. Прошло ещё несколько минут, и на поле вышли трое: один в центре, с мячом, двое по бокам, с флажками — судьи.

Главный судья положил мяч в центр поля, засвистел. Из-под центральной трибуны выбежали команды. Встали, поприветствовали друг друга. Потом вдруг на поле с трибун выбежали какие-то люди с букетами — вручили футболистам. Те тут же бросили букеты фотокорам на скамейке (зачем тогда вручали?). Судья ещё раз свистнул — игра началась.

— У-у-У-У-у! А-а-а-а-а-а!

— Канееева, давай, Ка-не-е-ва!.. А-а-а-а!

— Серебро, давай-давай-давай, Серебро!.. О-о-о-о...

— Отдай Базилю! Передай Ба-зилю-у-у! У-у-у-у-у-у!

— Дай Бибе! Дай Бибе! И-и-и-и-и-и!

Огромное корыто стадиона бурлит, аж пузырится. Пар поднимается вверх и собирается в облачка.

Возле нас сидел кто-то вроде профессора университета или артиста цирка. С одной стороны — интеллигентное лицо, очки, бородка, портфель под мышкой. С другой — настоящий циркач: всё время подпрыгивал, мекал, свистел, ржал, как жеребец. А когда киевляне забили гол, подкинул свой портфель почти до неба и поймал одной рукой — не каждый циркач так сможет!

И не умолкал профессор-циркач ни на миг. Когда кто-то из футболистов с мячом прорывался вперёд, он подгонял его пронзительным:

— Па-шё-о-о-о-о-о-ёл!!!

Причём верещал таким отчаянно-страшным голосом, которым и «спасите!» кричать стыдно. И верещал, пока у того не отбирали мяч. Тогда досадливо махал рукой:

— Так я и знал! Надо было отдать! Базилевичу надо было отдать!

И тут же переключался на другого игрока:

— Ну ты глянь! Идёт, как корова пасётся… Чего ты плетёшься?! Бегать надо, бегать! Ты же футболист, а не бурёнка!

Словно бедному запыхавшемуся футболисту и секунды на передышку нельзя. Вот такой жестокий болельщик!

Рядом с ним сидела, вероятно, его жена — полная, в большом самодельном газетном шляпищи. Она переживала молча, но так тяжело дышала и пыхтела, что свежего воздуха над стадионом, казалось, становилось всё меньше.

Профессор-артист то и дело успокаивал её:

— Рыбонька, не волнуйся! Не волнуйся, рыбонька! Всё будет хорошо. Наши выиграют.

Ява подмигнул мне и тихо сказал:

— Вот бы эту «рыбоньку» в воду кинуть — вот бы шлёпнуло!

Но ни профессор-артист, ни «рыбонька» надолго не удержали нашего внимания. На поле происходило такое, события менялись с молниеносной скоростью, что вскоре мы забыли обо всём. Мы уже не были Явой и Павлушей, мальчишками с характерами и вкусами… Мы стали маленькой частичкой огромного организма под названием «стадион», который трясло, как в лихорадке.

И когда судья несправедливо, по мнению стадиона, не дал пенальти в ворота торпедовцев (а «рука» точно была), мы вместе со всеми завыли, заорали, надрывая животы:

— Судью — на мыло! Судью на мы-ы-ы-ло!

Как какие-то кровожадные псы… И в эту минуту на свете не существовало ничего, кроме пенальти.

Футбол — великая штука. По-моему, футбол мог бы быть даже лечебной процедурой. Например, для лечения нервных. Да и от всяких неприятностей и плохого настроения он здорово помогает. По крайней мере, во время матча я обо всём своём забыл. И вспомнил только тогда, когда матч закончился. Надо было снова избавиться от дядьки.

— Ну, дядя, вы идите домой, а у нас тут ещё дела… — сказал я, будто мы были взрослые, а он — мальчик.

— Ай-ай-ай, смотрите мне с этими делами! — сказал дядя. — Рано вы начали женихаться. Смотрите, чтоб папы и мамы ваших Дульциней вам уши не надрали.

Но так как киевляне выиграли у торпедовцев 3:2, дядя был в отличном настроении и отпустил нас.

На этот раз нам пришлось ждать. Минут десять, а то и больше. И это было совсем не так легко, как вы думаете. Потому что мы не просто ждали, а боролись. Всё время боролись с неудержимым бурным людским потоком, который пытался снести нас и выбросить куда-то на Бессарабку или даже на площадь Калинина. Это требовало страшных усилий. Наконец появились ребята.

— Пошли! — скомандовал Будка. И мы, облегчённо вздохнув, поплыли по течению.

— Ну? — нетерпеливо спросил я, приближаясь к Будке.

— Потом! Тут не место… Вот же тянет жилы!

Мы выплыли на Бессарабку и нырнули в какой-то проходной двор, который вёл на Печерск. И вот тут, в тёмной подворотне, Будка остановился.

— Значит так, — сказал он тихим конспиративным голосом, оглядываясь по сторонам. — У нас был разговор с тем типом. Мы еле-еле его уговорили. Скажите, ребята!

— Гур-гур-гур… — без толку, но утвердительно пробурчали ребята.

— Он согласился отдать часы, — продолжал Будка. — Но… только ночью. Причём сегодня. Завтра будет поздно. Утром он смоется из Киева — его ищет милиция.

— Ну? — у меня сжалось сердце.

— Железно! Часы у него в тайнике… в пещере… возле Лавры. Днём туда нельзя — гоняют… Короче, договорились встретиться в полночь возле церкви Рождества Богородицы, у могил. Знаете?Мы с Явой переглянулись. Обманывают? Или нет? Неужели нет? А впрочем, какая им выгода? А может, просто прикалываются… Но что поделаешь? А что сделаешь?

— Боитесь? — с прищуром спросил Будка. — Ну, если боитесь — как хотите. Часы ваши, не наши… Мы, конечно, не пойдём, зачем нам это…

— Хорошо, — сказал я. — Мы придём.

Если бы это были просто мои часы — я бы ещё подумал, идти или нет. Но вы же знаете, какие это были часы!

— До встречи, — весело сказал Будка. — Смотрите, не проспите!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Козацкому роду нет переводу. Кошевой Карафолька. Письмо запорожцев. Ночь на кладбище (воспоминание)

Вечер.