Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 30

А когда через несколько минут первый приступ отчаяния прошёл, я увидел, что рядом со мной корчится, стонет и землю кусает мой друг Ява — Бобчинский.

Мы не сказали друг другу ни слова. Мы только взглянули друг другу в глаза — и лишь тогда поняли, что натворили. Мы не просто провалились сами, мы опозорились на всё село. Мы завалили всего «Ревизора» Гоголя. Такую пьесу угробили!.. Ведь, как вам уже известно, хотя Бобчинский и Добчинский и не главные герои, но так построена эта гениальная пьеса, что без них ни туда ни сюда — ничего не выйдет. Вот мы сейчас сбежали, и всё остановилось. Даже представить страшно, что там происходит... Скандал... Паника... Ведь без нас городничий Карафолько и остальные чиновники не могут узнать, что в гостинице живёт Хлестаков — Кагарлицкий, которого надо принять за ревизора. Сказать это должны были мы, Бобчинский и Добчинский. Кроме нас никто. Никто. И умерла пьеса. Нет пьесы. Растерянно стоит на месте талантливый Карафолько, не зная, что делать. И все остальные персонажи стоят, будто по темени ударенные. А за сценой, даже носа не показав, страдает ещё более талантливый Коля Кагарлицкий. Ах, каким же он был Хлестаковым на репетициях! И откуда только в нём это бралось... А раньше был тихий, незаметный... Мы его и за парня-то не считали. Ни тебе в воду с ивы прыгнуть, ни тебе рогаткой окно разбить. Нос в книгу уткнёт — и сидит себе под грушей тихонько. А на сцене вытворял такое — дух захватывало... И теперь никто этого не увидит.

И прапрапрабабка зоотехника, баба Трындичка, которая раз в сто лет решила культурно отдохнуть, спектакль посмотреть, — побрела домой слушать сверчков на печи. Недовольные и мрачные расходятся зрители по домам, проклиная коварное и ненадёжное театральное искусство, которое так зависит даже от самых никудышных актёров.

А эти актёры сейчас лежат ничком на траве, смотрят в небо, где насмешливо подмигивают им звёзды, и страдают. На весь космос, на всю Вселенную страдают.

Ну как теперь людям на глаза показаться?! Как им в глаза смотреть? Как вообще жить после такого?! Ох, что ж мы наделали!.. Беда!..

И зачем мы придумали этот ВХАТ на свою голову!

Жили бы себе спокойно и весело.

Чего нам не хватало?

В Штаты захотелось на гастроли? Лавровых венков? Аплодисментов? Шмыгрики несчастные! Вот вам теперь аплодисменты — по морде!..

А началось всё с Киева. Это Киев виноват. Столица Украины. И киевская милиция виновата. И новые цинковые тазики. И Валька. И Максим Валерьянович. И часы «Салют». И... утопленник. Утопленник — прежде всего. Но подождите, давайте по порядку.

Это было прошлым летом.

Было так.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Случай в метро. «Космонавт». Конфликт с киевской милицией

Мы приехали в Киев. На целый месяц. В гости к моему родному дяде и родной тёте.

Это было прекрасно. Мы целый год мечтали об этом дне. Не то чтобы мы совсем никогда не были в Киеве. Бывали. Ява — один раз, а я — аж дважды. Но тогда, в первый раз, мы были всем классом на экскурсии, всего на два дня. А во второй раз я был без Явы. А это, конечно, не то. Совсем не то. Вы ведь сами знаете: радость, которой не можешь поделиться с лучшим другом, — это не настоящая радость. Даже не половина. А так, четвертинка… Так что не удивляйтесь, что настроение у нас было такое приподнятое.

Когда люди приезжают в Киев, с чего они начинают? Правильно! С Крещатика! Так заведено… Слазите с поезда, заносите свои «чемоданы» в квартиру — и ноги сами несут вас на Крещатик, даже не спрашивая вашего разрешения и желания. Тётя едва успевает крикнуть вам вслед: «Смотрите только, не потеряйтесь!.. И на обед не...», — а дальше вы уже не слышите…

Через двадцать минут после приезда мы уже шли по Крещатику…

Что я сказал? Шли? Нет, мы плыли, мы парили, мы шагали гордо и торжественно, как на параде. По Крещатику нельзя просто так идти, когда ты только что приехал в Киев. Это уж такая улица. Попадая на Крещатик, человек как будто становится другим. Все на Крещатике кажутся какими-то радостными, праздничными. И на удивление вежливыми, приветливыми. Все улыбаются. Хотя идут люди по Крещатику плотной толпой, почти вплотную друг к другу, я не видел, чтобы кто-то кого-то пнул, локтем задел или хотя бы выругался. Случайно толкнёт — «Извините!» — улыбнётся и идёт дальше.

Хорошие люди на Крещатике!

Надо бы, чтобы на всех улицах такие были.

Плывём мы, парим, шагаем…

Широкий, как Днепр, Крещатик (по радио на праздники всегда так говорят). По берегам — тротуары, по ним — люди, а посередине — машины. Как на тротуаре ни одной машины, так и на мостовой — ни одного пешехода. Каждому — своё. Чтобы не мешали друг другу, даже переходы спрятали под землю. Вот такой на Крещатике порядок — приятно смотреть. «Легче у нас под телегу угодить, чем тут под машину», — подумал я. Только подумал, как вдруг с тротуара, будто из-под земли, выскочил прямо на дорогу лысый дядька в тёмных очках, с фотоаппаратом на плече и как будто без штанов — в одних трусах. Только по пуговицам стало понятно, что это были такие короткие штаны — шорты. Из-под них некрасиво торчали голые, густо покрытые чёрными волосами толстые ноги. Было видно, что это не наш человек,

а какой-то интурист.

Мы с Явой замерли — неужели перебежит?!

Но тут — цуррр! — как из-под земли вынырнул молодой стройный милиционер с лихо закрученными усами. И голоногий интурист, не добежав даже до середины, так и сел, нелепо раскинув руки.

Потом крутанулся и бегом рванул обратно. Милиционер даже слова ему не сказал, только усмехнулся и погрозил пальцем, как учитель непослушному ученику (хотя интурист был вдвое старше).

— Во! Видел? — гордо сказал Ява. — Думает, раз приехал из какого-то там Лондона или Рио-де-Жанейро, можно тут бродить где вздумается! Фигушки! Ползи, голубчик, под землю, как все люди.

Потом Ява восхищённо посмотрел на молодого симпатичного милиционера и сказал:

— Ты знаешь, Павлуша, а всё-таки нет в мире лучше профессии, чем быть милиционером. Во-первых, благородно! Борешься со всякими ворами, бандитами и хулиганами. Во-вторых, все уважают, а если надо — боятся. В-третьих, интересно. Сплошное приключенческое кино. Я, пожалуй, всё-таки стану милиционером. А ты?

— А я — лётчиком, — упрямо сказал я. — Ты же знаешь!..

— Как хочешь, — сказал Ява и вздохнул.

Ява менял профессии, как цыган кобыл. Сегодня он моряк, капитан дальнего плавания. Завтра — геолог. Послезавтра — директор конфетной фабрики («по три кило барбариса в день можно есть»). Потом — футболист киевского «Динамо». Потом — художник. Потом — зверолов, ловящий для дрессировщиков тигров и ягуаров. А сегодня вот — милиционер.

Я — нет. Я как в первом классе решил быть лётчиком — так и держусь. Даже дед Салимон недавно сказал: «Ты смотри, какое упрямое!.. Гляди, будет всё ж таки лётчиком этот сопляк, пусть бы его муха лягнула!»

Разве что иногда я не выдерживаю и на время присоединяюсь к Яве — за компанию. Да и то — только если остаюсь лётчиком. Я уже был и морской лётчик, и лётчик-футболист, и лётчик-художник, и лётчик-зверолов, и лётчик-геолог, и даже лётчик на конфетной фабрике, что на барбарисе летает.

Но в этот раз я удержался от комбинации — не представлял себе лётчика-милиционера. Кого ж ты в небе задерживать и штрафовать будешь? Аистов разве!

Нет, уж лучше я в этот раз останусь просто лётчиком.

Плывём мы, парим, шагаем по Крещатику...

Справа многоэтажки, похожие на огромные печки, обложенные кафелем, громоздятся друг на друга, карабкаясь вверх — на Печерск.

Слева универмаг блестит стеклом на солнце. Дальше — громадная десятиэтажная горсовет (сколько же там людей совещается — такая большая!).

Где-то за горсоветом — телевизионная башня пронзает небо аж в космос.

Вот это высота! Ничего выше в жизни не видел! Вот где от мамки после двойки прятаться! Не то что на нашей груше! Не только не достанут — не докричатся!

Дальше на фоне неба вырисовываются купола с крестами — бывший костёл.

После горсовета, за улицей Прорезной, Крещатик сворачивает направо и, отодвинув дома в стороны (будто собирается крикнуть: «Пустите, я хочу в Днепр нырнуть!»), упирается на Европейской площади в филармонию. И через неё в Днепр не ныряет...

Но после Прорезной мы по Крещатику дальше не пошли. Справа была станция метро. А метро, как вы сами знаете, — это же метро! И я хотел бы посмотреть на того, кто, приехав из Васюковки, спокойно прошёл бы мимо метро!

Не сговариваясь, мы одновременно свернули ко входу в метро.

На нас сразу повеяло прохладой и каким-то особенным «метровским» запахом.

Хотя контролёра рядом не было, и проходы между тумбочками с надписью «Бросьте пять копеек» были открыты гостеприимно, проходить «зайцами» мы даже не подумали. Пусть кто-нибудь по-глупее попробует, а мы уже пробовали… Как бы быстро ты ни бежал, ещё быстрее выскакивают наперерез специальные штанги — и ты шмякаешься на них пузом. Так что...

Мы культурно разменяли в кассе пятаков, бросили и прошли...

«Какие мы всё-таки культурные и благородные», — с гордостью подумал я. Если бы я, дурак, знал, что сейчас произойдёт!..

— Смотри! Смотри! Старшина Паляничко! — вдруг закричал Ява. — Давай догоним!

И я только успел рот раскрыть: «А? Где?» — как он уже топал по эскалатору.

Перед нами на эскалаторе стоял огромный толстый дядька с корзинами, кульками и новенькими цинковыми тазами в руках (видимо, продав что-то на базаре, накупил всего и ехал на вокзал).

Ниже на несколько метров стояла стройная разрисованная девушка с высокой причёской — настоящая кинозвезда.

А ещё ниже ехал милиционер — действительно, со спины очень похожий на старшину Паляничко, с которым мы познакомились при довольно интересных обстоятельствах, когда были в Киеве всем классом. Конечно, было бы здорово встретиться с ним снова. Особенно Яве, который с сегодняшнего дня готовится в милиционеры.

Я не раздумывая побежал за Явой.