Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 27

Никогда я не видел деда таким. Всегда он ворчал, ругался, даже затрещинами угощал, а тут... Эх, лучше бы он нам уши надрал!..

— Дедушка, — жалобно проговорил Кукурузо, — вы маме не говорите. Я вас прошу... Гк, дедушка?

— А что тут говорить. Нечем радовать.

— Я грамматику учу, честное слово. И пересдачу сдам.

— Посмотрим...

— Вы думаете, мы балуемся. Мы тут... мы тут...

— Вижу, вижу — кого-то выслеживаете. Кого это?

— Книша.

— Ого! С чего бы это вдруг?

Кукурузо уже собирался объяснять, как вдруг дед приложил ладонь к уху и тихо сказал:

— Тсс!.. Потом... Плывёт... Прячьтесь, ребята, посмотрим, в чём тут дело.

Мы замерли. А дед сделал только один шаг к кусту — и словно растворился в темноте. Прошла минута, две, а может, и больше. И только тогда мы увидели — из камышей выплыла лодка. Как дед Варава мог услышать её — не пойму. Вот что значит — старый охотник!

Лодка причалила к берегу.

Из лодки вылез Книш.

Что-то звякнуло, упав на землю.

Книш выругался вполголоса, поднял, пошёл по тропинке.

Он прошёл так близко от меня, что мне показалось — сейчас споткнётся о мою ногу, и я быстро поджал её под себя.

В одной руке Книш держал большой железный лом, а в другой — ведро и дуршлаг, тот самый металлический с дырочками, на котором откидывают вареники и галушки.

Возле озерца Книш положил лом на землю, снял сапоги, зашёл по колено в воду и стал дуршлагом собирать что-то с поверхности озерца и стряхивать в ведро.

— Ну, ребята, вперёд, — прошептал дед и, выходя из кустов, громко кашлянул:

— Кхе-кхе!

От неожиданности Книш дёрнулся, поскользнулся — плюх! — и сел в воду. Только голова торчит из воды, вертится в растерянности по сторонам.

— Здрав будь, добрый человек, — спокойно молвил дед. — Что это вы тут делаете?

— Ку-купаюсь! — дурашливо осклабился Книш и неуклюже начал подниматься.

— С дуршлагом? Ясно!.. А ну-ка, ребята, берите его сапоги, ломик — арестован он. Повезём в село — там разберёмся...

— Да что вы, дедушка!.. Да что вы, ей-богу!.. — засуетился Книш, вылезая из воды и разбрызгивая её во все стороны. — Вот шутники! Хи-хи! Ну и шутки!

— Давай-давай! — повысил голос дед.

— Ну честное слово! Ну что вы такое говорите!

— Лезь в лодку сам, говорю! А не то свяжу!

— Да погодите, дедушка! Я всё расскажу! Всё как есть! Я не виноват... ей-богу! Вот крест святой! Это всё она! Проклятая баба! Тюрьма народов! Сам её ненавижу! Чтоб ей триста болячек! Ей-богу! Вот как услышала она про тот лёбулус, так и давай: «Достань да достань, оно на базаре пойдёт!» Ну нож к горлу приставила. Что тут поделаешь! Думаю: ладно, достану немного, лишь бы отстала. Поехал. А оно, оказывается, во-первых, ещё нет, а во-вторых — микроскопическое. Как ты им, микроскопическим, торговать будешь? Хоть домой не возвращайся! Вы ж не знаете мою бабу... Решил я тогда ей какую-то другую гадость из воды натягать, лишь бы не гавкала (всё равно не разберёт!). Обманул я её, сознательно обманул! Не хотел трогать — раз ученики такое дело делают. Думал, всё! Обошлось! И торговля идёт, и я спокойный. А оно — несчастная моя доля — вчера она узнала про обман. Господи, что началось! Хоть крестись да беги. «Ты, — орёт, — преступник! Ты, — орёт, — уголовник! Я ж людям, может, вреда нанесла! Если настоящую не принесёшь — сживу со света!» Ну что делать? Ну поймите, дедушка, разве я хотел? Ей-богу! Отпустите, пожалуйста.

Книш умолк, всхлипывая.

Видно было, дед заколебался — сопел и покашливал.

— Ой, дедушка, выкручивается он! Как уж! — вскрикнул Кукурузо. — Они тут с Бурмилой... в акваланге для подводного плавания... всё лето ныряют.

— Специально в Киеве купили. Мы сами видели, — подхватил я. — Задание у них какое-то... от вермахта... Наверно, фашистский архив со дна достают. Как в Чехии.

Книш даже съёжился.

— Да что вы, ребята! Что вы! Да упаси бог! Какое там задание! Придумали тоже, ей-богу!

— А что ж тогда? — спросил дед.

Книш помолчал немного, потом вдруг горячо заговорил:

— Да вы знаете, да мы ж как раз, дедушка, о вас и думали. Хотели подарочек вам сделать. Хоть вы и непьющий, но ведь на праздники можно рюмочку... Хи-хи! Это ж, знаете, узнал я, что во время войны немцы здесь спирт утопили. Двадцать, говорят, канистр лежит. Герметичные — им ничего не будет. Так вот мы и думаем поднять. Только вы, дедушка, пожалуйста, никому-никому! Мы вам по-дружески дадим. Даже и не думайте отказываться. Это ж дело! Пригодится! Хи-хи!..

Книш захихикал мелким подлым смешком. Но смех тут же и оборвался. По настрою деда Книш понял, что сейчас не до смеха.

— Ясно, — строго сказал дед. — А лом зачем взял?

— Да просто так... просто... — замялся Книш.

— Хотел плотину разрушить? Чтобы следы замести? Чтобы всё всплыло? Мол, стихийное бедствие? Так? — в голосе деда звенела ярость.

— Да эта проклятая баба, — начал Книш, но дед его перебил:

— Хватит уже! Садись! Поехали!

— Да, дедушка!.. — жалобно взмолился Книш. — Да мы ж с вами соседи! Вам-то что — больше всех надо? Я ведь ничего не сделал, не успел же! Отпустите!

— Какие мы соседи! — отрезал дед. — Ты на другой планете живёшь! И не смей соседствовать с людьми. Поехали!

И Книш сгорбился, и, как побитый пёс, послушно пошёл к лодке. А когда мы уже отплывали, дед Варава, не обращаясь ни к кому, тихо сказал:

— А тот спирт партизаны ещё в сорок третьем выловили. Для госпиталя. Надо было у старожилов спросить, прежде чем в воду лезть.

ГЛАВА Последняя. Вот так закончились приключения Робинзона Кукурузо на необитаемом острове возле села Васюковки

Вот так закончились приключения Робинзона Кукурузо на необитаемом острове возле села Васюковки.

Следующий день после той ночи был насыщен знаменательными событиями.

С утра приехал профессор Дудка, руководитель киевских юннатов, а вместе с профессором — корреспондент газеты «Звезда».

Профессор Дудка оказалась молодой красивой женщиной в модном платье с короткими рукавами и на шпильках.

Профессор Дудка посмотрела на глобулус и сказала, что это «прекрасный штамм хлореллы» (именно так она выразилась), что она непременно доложит об этом в институте, что это большой успех, и горячо пожала руки сначала Фарадеевичу, а потом всем юннатам.

Фарадеевич сиял от счастья (кстати, в тот день выписали из больницы его жену).

Юннаты тоже сияли (корреспондент пообещал написать о них в газете). Потом Фарадеевич при всех обнял нас с Явой, поцеловал и сказал:

— Если бы не вы — всё бы погибло! Спасибо, друзья мои, спасибо!

А вскоре в клубе состоялся товарищеский суд. На сцене за столом, накрытым красной китайкой, сидели председатель колхоза Иван Иванович Шапка, члены правления, мама Явы — депутат, дед Варава, дед Салимон и Галина Сидоровна.

А сбоку на скамье подсудимых кучкой сидели нахмуренные Книш с Книшихой и немного поодаль взъерошенный Бурмило.

Мы выступали как главные свидетели обвинения. И весь зал громко смеялся, когда Ява рассказывал, как он утонул...

Полдеревни выступило на этом суде. И все говорили, что тот, кто заботится только о своей шкуре и кармане, не достоин доброго слова (это сказала Галина Сидоровна).

... Что он «внутренний диверсант» (это сказал дед Салимон).

... И если он может продать свою совесть за копейки, торгуя ею на базаре, то за хорошие деньги он и Родину не пощадит (это сказал Гриц Чучеренко).

... И жаль, понимаете, что товарищеский суд не может присудить всыпать, понимаете, как следует за такие дела, как говорит один хороший человек, по западному полушарию! (Это сказал мой папа).

... Но ничего, теперь они будут знать, что о них думает всё село (это сказал Иван Иванович Шапка).

Громкий был суд.

А после суда к нам подошёл Гришка Бардадим и сказал:

— Молодцы, босяки!

И хлопнул своими граблями по затылку сначала меня, потом Яву.

Короче говоря, это был день нашей славы. Славы, о которой мы так долго и безуспешно мечтали.

... Но почему-то мы не чувствовали той бешеной радости, о которой мечталось. Чего-то нам другого хотелось.

... Что-то гложет душу, как ржавчина железо.

... Какая-то мысль.

И когда мы шли с суда, Ява её озвучил.

— М-да, — сказал он задумчиво. — Всё это хорошо, но... одни глобулус выводят... космический. Другие что-то мастерят на транзисторах, полупроводниках. А мы... — он вздохнул, — только подштанники на телевизионную антенну вешать умеем. Это и дурак сможет. И не только дурак. Даже обезьяна.

— Гуманоидная, — добавил я.

... И вот — уже позади лето, беззаботный досуг. Снова парта, снова каждые сорок пять минут звонок, снова: «Кто не выполнил домашнее задание, поднимите руку!», «Иди к доске!», «Выйди из класса!..» Повседневная жизнь бывшего пятого, а теперь шестого «Б».

Я сижу на своём привычном месте у окна, смотрю, как носится по двору наш Собакевич, и думаю...

Я думаю о Книшах — говорят, они продают свой новый дом и уезжают куда-то на Харьковщину. Наверное, совесть заговорила после суда. Стыдно людям в глаза смотреть. Может, там, на Харьковщине, и станут людьми.

Вон и Бурмило пить бросил, и браконьерское снаряжение своё поломал и повыкидывал.

И ещё я думаю (не в первый раз уже): «Почему всё-таки Кукурузяка высадился на тот остров, что рядом с Высоким? Случайно? Совпадение? Или, может, специально?»

Я уже спрашивал его.

Молчит.

Только улыбается...

Вдруг мои мысли прерывает голос Галины Сидоровны: — Рень, к доске!

И я чувствую, как мой правый локоть подскакивает вверх — это поднимается, поднимая крышку парты, мой сосед. Мой сосед и друг Ява (бывший Кукурузо). Конечно же, он пересдачу сдал (а вы как думали!) и тоже перешёл в шестой класс.

О, это были очень напряжённые дни — после суда.

Сначала я только ходил под окнами у Реней и всех одёргивал. На Собакевича: «Тсс!» — не лай.

На корову Контрибуцию: «Тсс!» — не мычи.

На пёстрого петуха: «Тсс!» — не кукарекай.

Смотрел, чтобы никто не мешал моему другу готовиться.

А потом я убедил его, что лучше готовиться вдвоём, что мне это тоже нужно, потому что я ничего не знаю. Сначала он упирался:

— Не нужны мне твои жертвы! Но я сказал:

— Да ты что — хочешь быть лучше меня? Хочешь всё знать, а я, значит, пусть остаюсь глупым и безграмотным? Это нечестно, не по-дружески!

И он вынужден был согласиться.

Весь август мы готовились вдвоём. Не скажу, что это было очень интересно, интереснее, скажем, чем играть в футбол или ловить рыбу... Но кто сказал, что для друга надо делать только то, что интересно?

На пересдачу я тоже пошёл вместе с Явой.