Тореадоры из Васюковки (2004) Страница 24

Но она сказала без всяких церемоний:

— Пожалуйста. Могу станцевать.

Тут я заметил, что Кукурузо почему-то покраснел и неловко заёрзал на месте. К слову, ещё во время пения я подметил, что мой дружище Кукурузяка всё время поглядывал на Вальку, а когда она случайно встречалась с ним взглядом, он сразу уставлялся в землю.

— Украинский танец — казачок! — объявил вожатый и заиграл на аккордеоне.

Валька начала танцевать. И случилось чудо. Неуклюжая, долговязая Валька вдруг превратилась в быструю, лёгкую птицу, каждый её жест сливался с музыкой. А эти её тонкие ноги, на которых, казалось, и стоять-то невозможно (вот-вот упадёт), — едва касаясь земли, будто всё время были в воздухе, в полёте — стройные, сильные, упругие.

У меня у уха часто-часто, словно запыхавшись, будто он сам танцевал, дышал Кукурузо. А когда Валька закончила танец и все зааплодировали, он не стал хлопать, а встретившись со мной взглядом, почему-то нахмурился и отвернулся...

Потом Оксана читала стихи. Читала хорошо, только очень громко — наверное, аж в селе было слышно.

В целом получился такой себе неожиданный концерт.

А потом начались купания. Игорь плавал кролем, Сашко-"штурман" — брассом, да и Валька плавала ничего (правда, по-девичьи — задирая голову и отплёвываясь, как кошка). Но прыгать в воду с ивы никто не умел. И вот тут мой друг Кукурузо показал, что такое васюковские ребята. Влез на самую вершину, раскачался, как обезьяна, на ветке и ка-а-ак прыгнул — почти минуту летел и почти до середины плёса долетел. Все только ахнули. А вожатый сказал:

— Молодец! Из тебя может выйти хороший спортсмен. Тебе бы в секцию по прыжкам с трамплина. Молодец!

Кукурузо аж зарделся от удовольствия. Меня разобрало, и я захотел доказать, что и я — парень геройский. Поплевал в ладони и полез на иву. Но меня постигла неудача. Досадная, ужасная неудача. Я зацепился за сучок и разорвал трусы снизу до самого пупа, даже резинка лопнула. О прыжке не могло быть и речи. Я бы потерял трусы по пути. Прижимая свою беду одной рукой и чуть не плача от стыда, я бесславно слез вниз. Но никто не стал смеяться надо мной: "Ничего, бывает. С каждым может случиться", — успокаивали меня все. Я только икал и раздражённо махал свободной рукой. Девчонки предложили зашить трусы. Я категорически отказался. Сидеть без трусов, пока девчонки будут зашивать? Лучше утопиться! Я взял у них иголку с ниткой и полез в шалаш — зашивать свой позор. Там, в полутьме, долго и неумело тыкал иголкой, колол пальцы и глотал слёзы стыда. Вдруг мой взгляд упал на книжку, лежавшую в углу шалаша под листьями. Я заинтересовался, потянул её. Это была "Грамматика". Сначала удивился, а потом вспомнил — Кукурузо же взял её, чтобы замаскироваться перед дедом.

В "Грамматике" был вложен тетрадный лист. Я открыл эту тетрадь (прости мне, друже, моё любопытство!). На первой странице начинался "Дневник Робинзона Кукурузо". Что там — вы уже знаете: "приключения" и "неприятности" первого дня. "А что дальше?" — заинтересовался я. Перелистнул страницу и... вытаращил глаза. Дальше шли упражнения. Почти полтетради было исписано упражнениями по грамматике — и на глаголы, и на существительные, и на прилагательные.

Упражнения были написаны карандашом — так же, как и дневник. Сомнений не было — всё это писалось уже здесь, на острове.

Вот оно что!

Робинзон Кукурузо, собиравшийся прожить на необитаемом острове двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней, готовился к осенней пересдаче.

Ах ты хитрюга! Ах ты лис! Твоя гордость, твоя безумная гордость заводилы и атамана не позволяет тебе признаться, что ты старательно готовишься к пересдаче, и ты сбежал от людских глаз на остров и там долбишь грамматику. Теперь понятно, почему ты так назвал свой остров... Ну, погоди! Ну, держись! Я тебе...

А впрочем, чего "погоди", чего "держись"? Разве я ему что-то скажу? Разве я хочу, чтобы он завалился, чтобы остался на второй год?

Нет! Конечно, нет! И я не скажу ему ни слова. Пусть думает, что я ни о чём не догадываюсь. Пусть думает!

Я быстро положил тетрадь и "Грамматику" на место и присыпал листочками, будто и не трогал.

От этого открытия мне сразу стало легко и весело — будто после дождя выглянуло солнце. Про свой позор я и думать забыл. Бодро зашил трусы и уже совсем другим человеком выскочил из шалаша. Все заметили перемену в моём настроении и теперь уже открыто улыбались.

А Кукурузо сказал:

— Большое дело — трусы. Без трусов — нет человека, а в трусах — есть человек, да ещё и улыбается, — и хихикнул, подмигнув Вальке. Ему хотелось быть остроумным сегодня. И хоть шутка его была глупой, я не обиделся.

Вдруг с плёса донеслось:

— Го-го! Вот вы где!

К острову подплывала ещё одна лодка. В лодке сидели Гришка Бардадым и несколько наших ребят-юннатов.

— Почти час вас ищем, — сказал вожатому Бардадым, вылезая на берег. — Нас Фарадеевич прислал. Приглашает к себе. Хочет показать новые сорта овощей и фруктов и угостить.

— Ой! Зачем же я так наелась! — с отчаянием воскликнула Оксана.

Все рассмеялись.

— Ничего! Пока доедем — утрясётся, — успокоил её вожатый. — Ну что ж, друзья, собираемся!

Началась суета.

— О! А вы что тут делаете, оборванцы? — удивлённо воскликнул Бардадым, заметив нас.

— У них дело! Секретное! — загадочно сказала Оксана.

— Что-о?! — поморщился Бардадым. — Дело? У этих-то? У этих шалопаев? Врут они! Это ж известные на всё село бездельники. Наверняка уже что-нибудь выдумали, какую-нибудь гадость. Кроме гадостей, у них дел и не бывает...

Никто даже не засмеялся. Похоже, все почувствовали неловкость и молчали.

Мы стояли красные, как два помидора.

Готовы были сквозь землю провалиться.

Эх! Будь мы такие здоровые, как ты!

Мы бы тебе показали! "Дела! Дела!" — ты сначала говорить научись!

— И вовсе они не оборванцы, а хорошие ребята! — вдруг закричала Валька.

— Конечно! — поддержал Игорь.

— Хорошие-хорошие-хорошие! — заверещала Оксана.

— Только так! — крикнул Сашко-"штурман".

— Ну ладно, ладно, — замахал руками Бардадым. — Вы — наши гости, не будем ссориться. Поехали скорей! Фарадеевич давно ждёт.

Нас окружили Игорь, Валька, Сашко-"штурман" и остальные. Послышались крики:

— Прощайте!

— До свидания!

— Будьте здоровы!

Мы всем по очереди пожали руки. И тут Валька, протягивая руку Кукурузо, сказала:

— Жаль, что мы так и не узнаем, чем закончилось ваше секретное дело...

Сказала это с искренним сожалением, и я заметил, как Кукурузо снова покраснел. И вдруг в глазах Вальки зажглись огоньки:

— А знаете что! А вы нам напишите! Я вам оставлю адрес, а вы напишите, хорошо?

— Конечно!

— Напишите! Напишите! — послышалось со всех сторон. А Валька уже писала на каком-то клочке адрес.

— Вот, — сказала она, протягивая бумажку Кукурузо. — Только смотри, не потеряй!

Кукурузо ничего не ответил — молча сунул бумажку за пазуху. Они сели в лодки.

— Давайте что-нибудь весёленькое споём на прощание! — воскликнула Валька. — Заводи, Сашко!

И они запели. И как запели!..

Мы долго стояли на берегу. Их давно уже не было видно, а их весёлая песня ещё долго доносилась из-за камышей и разносилась по всем плавням:

Родился я в селе,

папа с мамой — учителя.

А мой дядя — комбайнёр,

он мне лодочку припёр!

Плывём мы в лодочке жёлтой,

в лодочке жёлтой,

в лодочке жёлтой!

И по дну скребёт её весло,

по дну весло —

шкряб, шкряб!..

*Поётся на мотив знаменитой битловской "Yellow Submarine". (Примечание Вальки-долговязки)

А потом Кукурузо лежал на траве на поляне и молча смотрел в небо. Я тоже лежал и смотрел. Небо — такая штука, что смотреть в него можно часами. Смотреть и думать. Не знаю, о чём думал Кукурузо, но я совсем не удивился, когда он вдруг вздохнул и сказал:

— Да, техника сейчас... не то что раньше... Говорят, в пуговице — приёмник, в портсигаре — телевизор. А фотоаппарат — вообще под ноготь спрятать можно...

— Ну, это ж на транзисторах, полупроводниках, — сказал я и покраснел. Убейте — не знаю даже примерно, что такое транзисторы или полупроводники. Да и Кукурузо, конечно, тоже. Ничего мы не знали.

Совсем ничего... А Игорь знал. Конечно, знал, раз сам делал приёмники на этих самых транзисторах. Кукурузо вздохнул и вдруг мечтательно произнёс:

— А здорово было бы сделать что-нибудь такое... на транзисторах. Интересное и необычное. Например... Например, дистанционное управление коровой по радио. Между рогами — антенна. В ухе — крошечный приёмник (на транзисторах, разумеется).

Пасти такую радио-корову — одно удовольствие. Сидишь себе километрах в трёх на бахче у деда Салимона, ешь сладющий арбуз (я больше всего люблю серединку — эту красную "волчару" внутри арбуза. А ты? Ага... Так-так). И вот сидишь, хрумкаешь арбуз. Потом глянул в карманный телевизор — а твоя Манька шкодничает в колхозном просе. Нажимаешь кнопку — и:

"Манька-а! Ну-ка назад, проклятущая! Гк-ля-ля-ля!" — и Манька, будто её кто кнутом ударил — назад. А ты дальше ешь арбуз. Красота!.. Скажи, а?

— Ещё бы! Если бы такое сделать, то вообще... — говорю я. Но тут Кукурузо встрепенулся — он не умел долго грустить и размышлять. Он был человеком действия.

— Ну ладно, потом подумаем... А сейчас давай решим, как мы будем Кныша ночью задерживать.

— Что?! Задерживать?! Да как же его задержишь? Он же нас утопит, как котят.

— Утопит? А ружьё зачем? Ты думаешь, чтобы такое дело устроить, обязательно нужны люди и дубьё? Ружьё — это не шутка. Бац — и будь здоров!

— Ты что, стрелять собрался? — испуганно спросил я.

— Вот тебе и сразу — стрелять! Не стрелять, но... если что... Вообще, ружья все боятся.

— Ну да, — согласился я. — Только как же... я... ночью... а дома? Тебе-то хорошо, ты на необитаемом острове, тебе спрашиваться не у кого. А я...

— Так отпросись. Подумай! Что-нибудь придумай.

— Что?

— Ну, скажи, что на рыбалку едешь или типа того.

— Я и так уже на рыбалке.

— Ты как ребёнок! Тут такое дело, можно сказать — государственное, а он...

— Ну ладно, что-нибудь придумаю. Только мне сейчас домой ехать надо.

— Езжай, а я что... — Я сел в лодку.

Лицо у Кукурузо было грустное и хмурое. Видно, ему очень не хотелось оставаться одному на острове.