Из-за такой диалектической амбивалентности противоречий он не знал, как подступиться к женщинам. Ведь одноклассниц за таковых не считал. Старших же, напротив, боялся.
— А тут природа берёт и берёт своё! — ругал он её, потому что уступить не мог, а победить — не знал, как.
Поэтому онанизм ошеломлял его, каждый раз он впадал в мистическое состояние, замечая, что сперматозоидов в эякуляции у него было больше, чем жителей на Земле. И это космического масштаба расточительство потрясало так, что он чувствовал себя героем античной трагедии, только неизвестно какой.
— Она должна же быть! — убеждал он себя тем, что большинство их было уничтожено христианством, и лишь малая часть дошла до нас. Та, поверх которой церковники написали свои тексты. Намного более скучные, как и их храмы, возведённые поверх фундаментов первобытной веры. Где непременно что-то должно было говориться про Игоря, потому что он подозревал, что целые культуры и религии погибали именно по тем же причинам, что и триллиарды его нерождённых детей...
Особенно на пляже, где пропадали мириады почти обнажённых женщин, подставляя под Солнце всё, что должно было ласкаться Игорем. Где лучи выжигали те эмоции, которые должны были гореть при других обстоятельствах, куда он тоже не знал, как подойти.
— Ну ладно, — подумал Игорь, потому что его пронзила идея, так быстро, что он не успел зафиксировать. Идея космогоническая, но в то же время куцая, мгновенная.
Парень упорно продолжал пляжиться, зная, что Гидропарк — это единственное место, где человек общается со Светилом, если не с помощью веры, то с помощью кожи. Только главное теперь не прозевать того озарения, которое от Солнца со скоростью протона проносится сквозь мозг, а развернуть его на всю черепную коробку, на всё количество серого вещества.
Тем временем вокруг изнемогал женский род, ожидая от протуберанцев также вестей, и, пересмаженные предчувствиями, они несли свои тела к воде, чтобы, остудив, снова и снова подставлять их под облучение.
Пока вода не стала теплее воздуха, перелившись из эмульсии в суспензию — и вмиг всё женство под Солнцем стало беспомощным, это была именно та минута, когда Игоря снова пронзило: он, хоть и не Светило, но всё же может овладеть всеми присутствующими телами.
Для чего он купил трубку и табаку на базаре, где дядьки продавали его гранчаками. Сигарета для этого дела не годилась, потому что могла размокнуть в воде. А главное — выкуривалась слишком быстро; ведь Игорь был крепкий юноша, и сигареты ему не хватало домастурбировать.
— Вот эта, — прищуривался он на избранницу.
Мундштук добавлял его губам саркастичности улыбки, он нёс его позади трубки, шагая к воде вслед за объектом. Которая, румянея взглядом, войдя в воду по грудь, мгновенно превращалась в субъект подводного изнасилования.
Игорю стоило лишь поднести увеличительное стекло к трубке, искра, выделенная из лучей, зажигала не только табак. Но и естество. Но курение имело и ещё одно преимущество — пуская дым, можно было долго не плавать.
— Ну стоит себе мужчина, потому что курит. Кому какое дело?
Одной рукой он курил, а другой, под водой, наверстывал то, что несправедливо отбирала судьба, при этом мог обозревать с низкой точки весь пляж и развёрнутые к нему раскинутые напрочь все бесстыдные ноги, ягодицы, подмышки, бока. Посматривать сквозь дым, который маскировал взгляд, возвращаясь им каждый раз к объекту, который всё более субъективизировался, даже не подозревая об этом. Пока не взрывалось то, что набухало, и настоящее не погружалось в праисторию, когда всё сущее на Земле ещё было лягушками, те размножались с помощью воды, все выбрасывая в неё икру, и гигантская сфера влаги любилась с ней, пронизанная всеобщим оплодотворением; что, собственно, и ускорило эволюцию жизни, усовершенствовало её. Чему положила конец революция.
Однако появился Игорь, мужчина, который вернул всё на свои места, начав новый виток там, где исчерпался предыдущий, — миллиарды головастиков плыли Гидропарком. Местом, которое после чернобыльской катастрофы переименовано в Гиблопарк. А теперь эта радиация лишь ускоряла эволюционные порывы протоплазмы, и уже не причудливая воля случая, столь прихотливая в водовороте человеческих отношений, обусловливала беременности, нет. Колоссальный групповух, где оплодотворителем всей акватории был один-единственный такой себе юнец, он был новейшим проявлением естественного отбора в природе, именно он, мальчишка, который додумался до того, чего не смогли вырастить целые научные институты и сонмища сексуальных теоретиков от Гегеля до Юнга...
Игорь с облегчением вынул трубку из зубов, потому что она, опустев, забулькала, переложил в другую руку увеличительное стекло и потер им по груди, будто недомытым. И хоть солнца в нём не было никакого, однако память выпукло грела тело.
Выйдя на берег, лупа выскользнула у него сквозь пальцы. Он оглянулся за ней, и, пока нашёл взглядом, столкнулся с таким же булькатым, как и она, взглядом. Этот дедок лишь поднял стекло, вытер его от песка и передал Игорю. Лишь. Однако Игорь, пойдя дальше пляжем, и мысли не допустил, что между ними двумя связь куда прочнее, чем между всеми здесь на Днепре, вместе взятыми.
Он ось до
(История вторая)
исчезли все мужчины! Село Долинское было таким большим, что однажды служило даже райцентром. Сначала вывезли мужчин на Соловецкое переселение, потом в Сибирь, потом был 33-й, дальше война; когда фронт откатился, собрались все женщины в разрушенные дома. Видят: беда, ни одного мужчины, хоть хромого. Стали ждать конца войны, может, кто вернётся хоть с неё. Отгремела победа, а ни один и весточки не подал.
— Тётя, отворите... — услышала переселенка, престарелая баба.
Это в своё жилище вернулся из немецкого плена Дмитрик, единственный, кто пришёл из Германии, потому что ему было всего тринадцать лет. Все, кто в концлагерях был старше, ушли тянуть срок на Колыму.
Постепенно в село и скотина возвращалась. Начал он пасти. Вот он и начал молочко подсасывать — то у одной, то у другой. Пока его за этим не застукала Секлета. Идя с базара случайно через леваду, увидев, что её козу обворовывают, она набросилась бить паренька, повалила бы и покалечила. Когда почувствовала под собой и кое-что твёрдое... То, чего она не ощущала с довоенных времён...
Так одна за другой девушки и молодицы начали шастать в обед на леваду, неся в узелках подношение, но мальчишка оказался неожиданно крепким. Так, что и в соседних сёлах, где мужчин не было вовсе, прознали о сироте-пастушке. И уже по пустошам запищали малыши, да обильно! И все Дмитровичи. Хотя регион свято хранил эту тайну, потому что Уголовный кодекс тогда действовал свирепо, а садиться в послевоенные годы за растление малолетнего не хотела ни одна из тех нескольких тысяч. Колоссального гарема, который побил все мировые рекорды царя Соломона, Святого Владимира — и никто об этом не узнал — ни одна легенда, миф, апокриф не сохранил этого события всемирного значения, когда один мальчишка восстановил целый этнический ареал.
Но со временем на юношу начали слишком давить осложнённые родственные отношения, так что он вынужден был бежать в столицу учиться на бухгалтера, где он и остался, покинув всё своё племя.
Так, теперь на киевском пляже лёжа, и не думал через пятьдесят лет, что здесь рядом есть несколько его детей, ещё больше внуков, а главное — правнуков. И что этот чудаковатый юноша с трубкой в зубах также на четверть имеет его кровь, будучи ему внучатым племянником.
— Спасибо, дед, — оглянулся Игорь, вспомнив поблагодарить старика, потому что сам бы в песке ту лупу сроду не нашёл.
Тут он увидел, как из воды выходит девочка Маня с румяными глазами. После того, что между ними произошло в воде, она его уже не взволновала.
Маня взглянула на него в последний раз, чтобы никогда потом не вспомнить — даже когда вся родня будет пытать её за раннюю беременность и мысленно девушка переберёт всех, кто рядом с ней из мужчин был, она не вспомнит: чудаковатый паренёк стоит возле неё в воде, пуская из трубки вонючий дым, такой, что глаза у него блестят, наверное, от самосада, наконец эти глаза дёрнулись, дёрнулись, и Мане показалось, что тёплая волна лизнула её бёдра, но это ощущение было настолько невольным, что тут же выскользнуло навсегда из её памяти.
Откуда же ей было знать, что юношеская сперма также стала самосадом, плывя между ногами не только Мани, но и других, совершенно посторонних женщин, которые плескались в выходной день на Гидропарке, и дальше, дальше текло течение, протоплазмированное Игорем, кардинально меняя людские судьбы, ломая семьи, а порой неожиданным образом укрепляя некоторые из них.
Больше всего Манина тайна удивляла родителей тем, что, во-первых, дочь решительно не кололась насчёт кавалера, а во-вторых, что все гинекологи категорически определили её как девственницу. Это было единственное обстоятельство, чудесное, которое спасло ребёнку жизнь.
Той во ндо
(История третья)
Но самыми большими мастерами непорочного зачатия были евреи. В их заповедях есть много непонятных вещей, таких, что даже сами они не могут объяснить. Так, например, обрезание. Это уже только сейчас хирургия утверждает, что отсечение крайней плоти огрубляет там слизистую и позволяет немного умерить южный темперамент. Или, наоборот, вызывает большее её раздражение об штаны. Так оно или не так, но у пожилых людей, у которых наблюдается общее истончение эпителия, этот обряд потенцию подрывает.
Ярким примером тому является Иосиф. Совсем немолодой, а посватал себе юную Марию, ну вот начинается у них первая брачная ночь, и что? Не может он нарушить её невинности. И не из-за преклонного возраста, потому что бывают случаи, когда и молодой курсант ничего не может сделать девушке, или даже целый взвод их. Вот старый плотник строгает, строгает, а выстрогать ничего не выстрогает. Хоть и делает это он не на пляже, а в столярной мастерской. Потому что здесь есть одна большая историческая несправедливость. О которой стоит помнить всем эмансипанткам, ведь среди них есть и немало еврейских женщин: в Израиле мужчин обрезают, а женщин почему-то — нет. Поэтому старый Иосиф и не одолел. Но и не удержался. Вот именно отсюда и начинается по всей стране паника о чуде. Что, мол, девушка невинна, но беременна. Тогда ещё не было ни хирургии, ни Фрейда, чтобы можно было объяснить этот факт по-научному. А только по-религиозному — от кого такой плод? Ясное дело, только от святого духа, от кого же ещё. Потянулись к ним отовсюду паломники-волхвы, чтобы увидеть, что же из такого чуда родится.