Нас канадцами не удивишь теперь, потому что оказалось, что он прочитал кириллицей вывеску сам: "музей: лєси Украины". Пока ему втолковали, после чего он охотно осмотрел мебель, похвалил древесину и испарился.
Теперь же я изо всех сил думала, как скомпоновать лекцию "Кони и творчество Леси Украинки", работник министерства "иностранных" дел испарился вместе с лимузином.
Я начала рассказывать гостю о гениальной Поэтессе, пока он не осознал, что это я делаю по-английски; наверное, для него это звучало так же, как для меня японское горловое пение. Роберто страшно обрадовался и впервые улыбнулся; я отметила, что его лицо очень подходит для разведения лошадей. Радовался он раза три, и это беспокоило меня больше всего, потому что я боялась таких, ведь часто к нам приезжают те, кто что-то хочет в музее купить, и, на беду, им всякий раз всё труднее отказать — потому что есть один такой, который ежегодно прибывает в Музей-Под-Открытым-Небом и каждый раз предлагает за него более высокую цену — за весь музей оптом. Меня удивляло, почему он за эти бешеные деньги не закажет у нас ещё один такой же — нет, ему нужен именно тот, что уже стоит — разбери его, вывези к нему на родину, потому что там у них стоят аналогичные музеи, только сделанные из пластмассы. Беда наша в том, что она у них намного дороже, чем у нас аутентика.
Словом, мы разошлись по залам, это когда я поняла, что он моих слов не слышит, и не потому, что они английские, а потому, что его взгляд настойчиво выискивал что-то такое, чего он изо всех сил не показывал наружу. Юная спутница заинтересовалась бытовыми вещами, они как раз начали входить в моду, то есть никогда из неё и не выходили.
Через два зала я наблюдала, как он добирается до фотографий.
"Наверное, ищет лошадку, специфически подольскую или же волынскую".
Настоящий музей состоит из невидимых изображений, и я сразу поняла, что Роберто знает об этом, хотя упорно прячется за лошадей, которых разводит. То есть осознала, что он разбирается не только в том, что его кормит — что для иностранцев вообще нехарактерно, по крайней мере для тех, кто путешествует туристически по землям бывшего СССР. Это то специфическое чувство, присущее настоящим весталкам, которые безошибочно чувствуют, что посетитель пришёл сюда не просто пялиться, а за чем-то другим, что, собственно, и составляет сущность храма. Ведь суть веры лежит за пределами соответствующих учреждений и даже служащих, не говоря уже об экспозиции — её, суть, можно прочитать лишь в глазах некоторых научных работников, которую они изо всех сил прячут от посетителей, пока не столкнутся среди них с таким же взглядом. Почтительность! Вот что засияло в его глазах, что редко возникает среди обычных посетителей.
Роберто также своего взгляда не обнаруживал, то есть берег его для чего-то другого, чтобы показывать; очень часто в его зрачках высвечивались квадраты фотоснимков, это когда они попадали против света, каждый раз они увеличивались, и я, бывшая научная сотрудница, которая могла бы и провести экскурсию, хотя работала сейчас смотрительницей — начала беспокоиться, чтобы он чего-то не учудил. Как бывает у них за границей, когда какой-нибудь идиот бросается на Мону Лизу с банкой кислоты или, наоборот, со скальпелем, — какой-то Роберто становился необычным, как каждый человек, который безошибочно чувствует: "ещё немного, и я поймаю сам не знаю что". Опытная "весталка" безошибочно заметит это, нет, не по глазам, а по определённой рассогласованности движений, которые посетитель не способен контролировать, потому что считает, что они принадлежат ему. Опорой для взгляда ему послужило пианино, он буквально к нему прилип.
Поэтому я отодвинула красную ленту от фамильного музыкального инструмента и приветливо кивнула, откинув крышку. Пальцы его невольно вытянулись к клавишам, играть он не умел, а извлёк оттуда знакомого "Собачьего вальса"; и вдруг горько зарыдал, слёзы неудержимо текли и пугали, прежде всего его юную спутницу, а потом уже меня, потому что могли намочить полированное дерево экспоната.
Он не был в силах сдержать рыдания. Пальцы у него ещё свело, лицом стал ещё больше похожим на принца Чарльза, морщинам прибавилось возраста, а ноги начали цепляться за пол, то есть искать дополнительной опоры, пока мертво не остановились. Посетитель прилип к витрине, указательный палец высунулся из кисти, начал подниматься вверх, пока не упёрся в семейное фото семьи Косачей с маленькой Лесей, ещё когда она не была Украинкой, все те, там, кто сам погиб или чьи родственники были расстреляны и случайно сохранились на фотоотпечатках, именно тех, которых удалось отыскать позже научным сотрудникам и, рискуя жизнью, сохранить, чтобы в подходящее время легализовать их, превратив в экспозиционные единицы.
Роберто пошатнулся и упал бы, если бы не упёрся пальцем в фото с родителями Леси Украинки и, сохранив этим равновесие, он выдавил, тыкая в одного из давних Косачей:
— Это мой родной дед.
Трижды он это сделал. Пока музей понял. Как оказалось, это было правдой, и вот так храм приобрёл доселе неизвестного, но ближайшего из всех, родственника.
__________________
[1] Колхоз (kolkhoz, collective farm) — совдеповская форма землепользования, единственным способом выживания в которой является кража. Основная форма использования земли в подссоветской Украине. Стала модной в 30-х годах XX века. То же самое, что и КСП.
[2] Insertion — вставка (англ.)
[3] Insert — вставлять (англ.)