Тигроловы Страница 12

— Мой отец — Сiрко, и дед — тоже Сiрко, и прадед. Все — Сiрки. И тут их уже развелось до чёрта... А знаешь, что про тебя отец говорил?

— Ну?

— Ты что-то ещё хотел спросить. Спрашивай. Потому что уйду... — вдруг передумала. И добавила строго: — Ты уже есть хочешь, да?

— Слушай, Наталка... (Замялся.) Так... Я знаю, что вы все думаете обо мне бог знает что. Но уверяю тебя... Но слушай, что я скажу: что бы вы ни думали и как бы ни думали, я хочу лишь сказать... что я — честный человек. Вот. Потом сама увидишь. Ну, как бы тебе это сказать...

— Никак, — отрезала девушка насмешливо. — Знаешь, что сказал отец? Сказал, что с тех пор, как ты в этом доме — они отвечают за тебя... как за сына, вот так. И ничего не хотят знать. Всё. А отец у нас... Да вот поживёшь — увидишь. И Грицько тоже. Ого! — и шутливо:

— Бог тебе брата дал, и ты не пожалеешь...

— Подожди. А кого это я спас? Где? Какую такую дочку? Что за ерунда? Разве не тебя? — пошутил Григорий. На душе у него снова было ясно и легко. — Разве не тебя?

— Меня.

— Нет, давай серьёзно. Никогда в жизни я тебя не видел и не спасал, так что не морочь голову. И что это вы, сговорились, что ли? Я помню — это было недавно... Я и не спасал, так вышло... Какой-то чудак махал прикладом ружья в расселине... Но ведь я не пьян был и разглядел, что это был какой-то бузувир в штанах...

Девушка покраснела. Насупилась, насупилась. А потом как расхохочется...

— Что смешного?

— Так, говоришь, бузувир? Ха-ха-ха! Смешное слово.

— Конечно. На него наседала сатана чёрная и здоровенная, а он её прикладом дубасит...

Наталка вдруг перевела разговор:

— Ой! Ты глянь, что оно делает! Ах ты, чтоб тебе!.. Медвежонку надоело сидеть на столе, он перелез на скамейку, вскарабкался к стене и начал «наводить порядок»: сдёр лапой, сколько достал, все фотографии и начал пробовать на зуб, лижет их, плюётся — невкусно! А потом начал сбрасывать всё на пол. Девушка схватила медвежонка за загривок и швырнула подальше. Медвежонок забился в угол и заскулил, как ребёнок.

— Ах ты ж чертёнок! Хорошо, что не побил. Шалун ты эдакий!

— Интересно, что это за народ? Это всё ваши родные?

— А то ж...

Подала всё в кучу и ещё несколько сняла со стены. При этом говорила к медвежонку:

— Заскулил... Ах ты дурненький! Ну, иди сюда! У, глупый малыш!..

А медвежонок всхлипывал, как ребёнок. Григорий тем временем разглядывал фотографии. Девушка взяла медвежонка на руки, пододвинула стул к кровати и села, посадив его на колени. Ласкала его. Медвежонок притих и любопытно хлопал глазами, тянул нос к фотографиям.

Интересные снимки. Девушки в вышитых сорочках и бусах, в каких-то странных меховых сапожках. Вот свадебные подружки. Молодицы — группами и поодиночке. А вот — целая семья. Огромная семья! Деды, отцы, внуки и правнуки — человек сорок. Целый род! Дед с бабкой в центре, остальные, по родовому положению, разместились по бокам и сзади. Дети стояли по краям рядом с дедом и бабкой, в парадных фуражках и сапожках... И всё это на фоне гор. Украинская степная семья на горном фоне. Как где-то в Закарпатье. Странно... Вот парни верхом — человек двенадцать — целый отряд с ружьями через плечо, в папахах, окружены стаей здоровенных остроухих собак. Если бы не охотничьи псы, можно подумать, что это казачий отряд. А, впрочем, он и есть казачий — это ж уссурийские казаки.

Вот отдельные фотографии, тоже дореволюционные: казачьи осавулы, хорунжие, атаманы... В форме уссурийских и амурских казаков. Все усатые, с шашками, некоторые с медалями. Все с лампасами... Всё это старые фото.

А вот новые... Другая одежда, другое содержание... Но всё те же породистые лица. Одна... Другая... Девушки, парни, красноармейцы... А вот простая, но не совсем обычная фотография.

Идёт снег. В деревянной клетке огромный тигр раззявил пасть, рычит. Сбоку стоят четверо охотников, вытянувшись перед объективом, опираются на ружья. Один старый охотник и трое молодых. Все в необычной одежде — в кожаных штанах, странных, в кожаных куртках, подпоясаны патронташами. Трое в шапках, один — без. И тот «без» — Наталка! Да, Наталка! Стоит, опершись на винчестер, смотрит насмешливо. Губы плотно сжаты, глаза прищурены, голова непокрыта, и на неё падают снежинки...

Сердце Григория отчего-то затрепетало, как глупое. Он украдкой взглянул на Наталку — играет с медвежонком — и тайком положил фото в самый низ. Ясно... А сердце всё-таки дуреет — отчего, зачем? Ведь это тот самый «бузувир», что кричал в расселине. Точная копия. Он принялся пристально рассматривать разных казаков и девушек прежних времён. Наталка посадила медвежонка на кровать.

— На, вот твой дружок. Это ты его осиротил. Развлекайся.

— В смысле осиротил?

— Ты ж его мамку убил.

— Разве?.. Так оно... Похоже, такое же белогрудые.

— Вот и... То ли ты прикидываешься, то ли и вправду тогда не в своём уме был?

— Если хочешь — твоя правда. Но даже если бы я был в здравом уме, откуда мне знать, что это его мамка? А ты бы мне лучше сама кое-что рассказала. Главное — как я сюда попал?

— Очень просто. Вот... — девушка взяла медвежонка на руки и, лаская его, коротко рассказала:

— Были мы на Змеиной пади — солили солонцы для пантовки... Скоро поедем панты собирать, тогда узнаешь, что это такое... Это далеко отсюда. Так вот, пошла я однажды к шалашу застрелить тетерку или рябчика на похлёбку. И зашла — чёрт знает куда. А пошла с дробовиком, всего с двумя патронами, думала — подстрелю где-нибудь парочку — и назад. Даже ножа с собой не взяла, к несчастью. Такого со мной ещё не бывало. А рябчиков как вымерло — ни одного... И вот вместо рябчика я наткнулась на вот этого малыша. Смешной такой. Я за него, а тут мамка. И хватило ж мне ума схватить детёныша — в чаще ничего не видно, да и забыла, что у малышей всегда есть мамка. Я — детёныша к себе, а мамка — ко мне. Озверела. А это — из чёрных, а чёрные, если свихнутся, то становятся, как сатана. Убегать!.. Ха, куда там! Я повернулась и хлопнула в неё сгоряча из дробовика, как в воробья. Ну и натворила беды. Сатана бы меня растерзала, если бы я не влетела в расселину между скал. Я её по лапам, по морде прикладом, я и второй раз стрельнула, но уже куда попало... А она ж думает, что детёныш за мной лезет... Я: «Гриньку! Гриньку!» А он — далеко... Впервые в жизни я испугалась — смерть же... Смерть. Аж тут как не вылетит кто-то из кустов... Какой-то зверь, потому что на человека не похоже. Боже мой! Я подумала — второй медведь. Мохнатый, чёрный, глаза — как у бешеного, — и прямо на медведя!.. Я подумала — он с голыми руками... А как медведь на него навалился, я ещё больше испугалась, вскочила — и давай оттаскивать. Смотрю — медведь мёртвый... Отворачиваю немного — а под ним парень — и тоже вроде мёртвый... Ободранный, худой, аж чёрный, и с ножиком. Всё цело — руки, ноги, голова — а без сознания...

Ну, потом мы всех забрали — медвежонка (сам пришёл к матери), мамкину шкуру и тебя. Сначала думали выходить там, на Змеиной, но отец посмотрел, послушал (а он соображает!). «Э, — говорит, — пропадёт он тут: горячка. Домой скорей, домой, а то погибнет». А дома есть чем спасать у нас.

Всю ночь ехали — летели... А ты бредил да кричал всякую чепуху и звал мать и свою Наталку. Отец послушал: «Это, — говорит, — наш! Наш, — говорит. — Потому что говорит по-нашему». И — по коням... Ну вот и всё. Теперь ты всё знаешь...

— Теперь понял...

— Вот. И медвежонка привезли... Тебе на забаву, — закончила с иронией.

Посадила медвежонка на кровать и быстро собрала фотографии.

— Постой, — остановил Григорий. Он выбрал снизу фото с тигром и подал Наталке. — А это что?

— А что? Это мы с к и с к о й, — промолвила равнодушно.

— А почему это вы с «киской»?

— Так поймали же, повезли в Хабаровск на базу сдавать, там какие-то чудики из газеты и кино приходили снимать. Аппарат такой странный...

Действительно, только теперь Григорий заметил, что фото не такое, как у обычных фотографов, а то самое, киношное, известное повсюду.

— Как же вам удалось? И чего ты тут?

Девушка с пренебрежением выпятила нижнюю губу. Сходила, сняла со стены ещё несколько снимков и подала. Тигры... На одних по одному, на одной аж два. В клетках. И охотники. На некоторых и Наталка тоже. То она в группе, то поправляет лыжу на ноге, то заслонилась от солнца рукой... А вот сама — насупила брови и смотрит насмешливо. Настоящий охотник!

— Как же вам удалось? И сколько же вы с ним фоток наделали!

— С кем с ним?

— Так с киской же.

Девушка нахмурилась точь-в-точь как на фото, презрительно, и пальцем по снимкам небрежно:

— Это вот в прошлом году поймали. Это — позапрошлого и вот это... А это ещё раньше... А это — старое — отец с Николаем и с дядьками. Николай — брат, что погиб... А это — ещё раньше... Если бы всех поснимать, что отец с дядьками и с дедом наловили, так и вешать было бы негде. Это только киски, а рыси да росомахи!.. И это не мы снимали — мы сдаём на базу по договору, — а это уже те господа нас снимают. Удивляются, видите ли! «Хохлы» тигров живьём ловят! — перекосила упрямо и с презрением губы, подражая тем «господам», что зовут её род «хохлами».

— И как же вы их ловите? Стреляете, а потом?

— Зачем? Застреленного и даром никто не возьмёт, разве что китайцы — на мыло. За убитого база платит всего тысячу, а за живого и без малейшего изъяна — 12–15 тысяч рублей, да ещё товаром. Мы с этого и живём. Так какой же дурак будет стрелять — надо живьём.

— И ты, значит, его живьём ловила? Такую сатану?

— А ловила.

— Сетями, что ли?

— Да нет же, руками...

— Сама?

— Нет, вчетвером — с отцом, с Грицьком и Николаем.

— И как?

— Поймали, как видишь...

Григорий никак не мог скрыть своего изумления перед невероятным, но, надо признать, очевидным фактом.

Вот такая девушка и вот такие дела! Что она говорит правду — без сомнений, но в голове не укладывается. Или уж здесь киски домашние, или тут люди не из простых.

— Так как же вы их ловите?

— А вот поживёшь — увидишь. Может, отец и тебя возьмёт, тогда и посмотрим, какой ты герой и не позовёшь ли ты на помощь... — И спустя минуту грустно: — В прошлом году брат погиб на таком деле... Николай... Орёл был.

— Так зачем же вы их трогаете, чтоб их?

— Вот... Вижу, ты, оказывается, тоже герой. А как ты думал?! А по-другому как?! Тут везде смерть подстерегает. Даже на печке. Так что выходи первым. «Бог не без милости, казак не без счастья», — говорил наш дед, а мы — его внуки.

Вот она — казачья кровь! Вот он — высший проявление не только женщины, но и вообще человека его крови.