Освежился.
Теперь — дальше.
Иустин во сне со стоном повернется на бок
и носом засопит, как пилка...
(А за окном, никого не спрашивая,
свет светает.
К утрени в колокола ударят.
Монахи, откашлявшись, через сад, как тени,
пройдут.)
Сковорода
Если мы признаем бога,
То будет Дух тогда в нас сверху,
а не М а т е р и я?
Но ведь Материя как раз и есть та сила,
без которой и сам Дух не может существовать.
В самом деле.
Ощущение, Сознание, Разум —
откуда же они могут взяться,
если не будет тела?
Да даже и такое, казалось бы, бесплотное,
как воздух,
а оно же —
тверже камня,
крепче железа,
иначе
птицы, летая, не могли бы на него
опираться.
О! Теперь я тебя совсем понимаю,
Генри Кавендиш:
открыв газ, что легче воздуха,—
водород,
ты силою его
машины мечтаешь пустить плавать над землей?
Что ж,
и поплывут когда-нибудь, и поплывут!
...Озаренный новой мыслью,
быстро Сковорода к столу сядет,—
но в это время
в саду орехи красным схватятся,
как пламя,
и на стене в келье
огненный знак окна появится нежданно,
еще и весело заиграет он, заходит,
словно золотыми рыбками аквариум...
Сковорода, озаренный лучом, вскрикнет:
— Как?! Уже? —
И проснется от его голоса Иустин,
и, потянувшись, сладко зевнёт, аж свистнет.
Перекрестив себе рот, равнодушно спросит:
— Пишешь? —
А Сковорода, свое продолжая,
с отчаянием ему скажет:
— Да нет, ты подумай!
Этого еще не бывало, чтоб я его
когда встретить опоздал!
А это... что делается —
в окно вот глянь!..—
Но Иустин
почмокает заросшим ртом,
лениво спустит свои ноги на пол
и так же тупо, безнадежно переспросит:
— Встретить? А кого? —
Сковорода аж кинется на него, как на зверя:
— Как "кого"? Солнце! —
и вдруг,
охватив лоб свой рукой,
горько-горько сам над собой головой покачает:
— К кому это я говорю?
зачем я унижаюсь?
зачем я и в монастырь этот пришел?
Преследований губернатора испугался?
Да лучше в жизни под стрелами идти,
чем здесь, в елейной тине,
встречаться с мертвыми душою
и чувствовать, что и сам ты между них
тонешь, тонешь...
— Ишь ты какой? —
бросит ему с укором Иустин
и начнет себе спину чесать...
Сковорода
только глянет на него с ненавистью
и отвернется медленно.
А потом,
будто что вспомнив,
быстро на столе листочки свои прикроет
книгой тяжелой
и стрелой
выбежит в сад!
А там —
там птицы утро осыпают,
клюют-клюют, не доклюются
и сладко поют, сон рассказывают.
Солнце везде, во все концы, как Архимедова
спираль,
расчерчивается,
и звонит, и гудит,
и светом землю наполняет
щедро-щедро!
Сковорода прострет руки тут к солнцу:
— О солнце мое ясное!
солнце любящее, ласковое, прекрасное!
Без тебя не было б жизни —
ни хлеба, ни воды,—
прими же утреннее приветствие от вечно юного
Сковороды!—
Тут как раз Иустин
из кельи неспешно выйдет —
в клобуке, в рясе,—
чётки перебирая в руке,
укоризненно на него взглянет
и, почмокав,
деревянно выдавит сквозь зубы:
— Солнцу поклоняешься?
Пора бы и в церковь хоть заглянуть.
Ох, господи премилосердный,
и как ты грешников еще терпишь? —
Но Сковорода
лишь рукой отмахнется
и еще громче запоет:
— О солнце мелодийное!
Солнце славное, дивное, чудодейное!
Без тебя люди не жили бы,
не цвели сады,—
прими же привет от Сковороды! —
И, трижды перекрестившись, Иустин
задом, как от безумного, начнет
от него отступать.
А Сковорода
на землю упадет,
целует цветы, травы гладит,
росой глаза, как незрячие, протирает:
— Природа!
как ты всего меня кругом наполняешь —
щедро-щедро!
Пролей душе моей силу,
и муст и нектар, и любовь,
пусть я мудростью твоею затвердею,
рута моя! —
И рута душистая тут же где-то услышит,
и Сковороде
1 От латинского слова mustum — молодое вино.
такой муст в сердце войдет,
что он от радости и бегает, и плачет,
и каждое дерево приветствует,
бабочке и мошке благодарит —
за все, за всё.
Перышко удода на тропинке подняв,
в петельку рубахи он себе воткнет
и нежно дует на него —
нарочно,
чтоб упало.
Только перышко,
уже наклонившись головою вниз,
держится на кончике и падать не хочет.
О природа!
Что может быть лучше,
чем та гармония души?!
Беспокойные руки просят работы.
Губан свой под навесом в саду
отыскав,
он ясенные доски строгает и строгает.
А доски ж лысые, аж шуты,—
а по ним узоры шиты —
сухопенный шум!
Теснятся стружки в стружки —
шуты, шиты, шум!
Убегают скрученные в кружки —
шуты, шиты, шум!
Гармония, ах, гармония души!
Для нее — все на свете оставлю...
Для нее же я...
— Да не смеши! —
за спиной его услышится тут голос,
щербатый,
простуженный,
тяжелый.—
Не смеши,— говорю,—
ибо кто в болото лезет — того еще и подтолкнут.—
Пораженный в самое сердце,
вздрагивает плечами Сковорода,
перышко с груди своей смахнет сердито,
будто оно было причиной досады,
и с рубанком в руке
обернется на голос.
Перед ним — Бесноватый,
который так разумно всегда смотрит.
А там вон — с соседней горы,
напеваючи, идет солдат с ведерком,
и по тропинке за ним —
как живая —
вьется веревка...
Сковорода
Ты что-то сказал?
Бесноватый
Хвиц-миц, не будет из того ни зги.
Сковорода
Ну ладно ж.
Но мне интересно про болото,—
ты можешь повторить?
Бесноватый
О боже мой! Да сколько ж повторять?
Да еще кому — тебе?
Тебе, что мог бы весь мир перевернуть,
лишь бы захотел?
Эх! и сказал бы я тебе....
( Пританцовывая.)
Ой гуц-гуци,
сорочечки куци!
Будем делать,
чтоб приточить.
Сковорода
А это уж что значит?
Бесноватый
А то,
что ты у нас умный по колено в Библии.
А нужно, чтоб к твоей философии
чего-нибудь новенького трошки приточить.
Сковорода
А! Так ты и к философии склонен?
Это интересно, давай поговорим, интересно.
Только вот насчет моей —
тут ты, верно, ошибаешься.
Ведь образы Библии
я беру лишь как символы, не больше.
И, раскрывая их, я хочу одного:
чтобы человек
мог наконец сам себя познать.
...— Что? — переспросит Бесноватый: —
"Познай самого себя"?
Ох уж и сказал!..—
И вдруг, схватившись за живот,
начнет дрожать от смеха и качаться
во все стороны.—
Слышите, горы, что он сказал?
Пусть нас тиран и бьет, и мучит,
а мы —
"Познай самого себя".
Слышите, долины?
Пусть народ от голода у пана пухнет,
а мы —
"Познай самого себя".
А может, ты хоть поинтересовался книгой
Гельвеция "О разуме"?
У него, например, мораль
строится на совпадении личных интересов
и интересов общественных.
А может, ты хоть поинтересовался
"Экономической таблицей" Кене?
У него, например, чудно объясняется доля,
доля годового процесса репродукции.
А то:
Сократ на завтрак,
Сократ на обед да еще и на ужин —
разве ж так можно?
Это действительно сказал так сказал!..—
(А сам, слезы вытирая от смеха,
то раскроется,
то снова закутается в лохмотья свои жалкие,
под которыми — ярко, как иволга,—
желтели старые штаны потертые,
обтянутые, военные.)
Сковорода
Пересмеялся уже?
Ну, вот и хорошо.
Эх, ты ж — дитя.
Но — я вижу — ты совсем не понимаешь
моей философии.
Ведь "Познай самого себя" — это лозунг
всего нашего восемнадцатого века!
Им заняты: и Вольтер, и Гельвеций,
и Гайдн, и Глюк,
и даже экономист Кене,
который, исследуя, познавая:
куда идет хозяйство Франции,
тем самым, если хочешь знать,
познает — кого? самого же себя.
Вот куда идет моя философия,
а ты направляешь ее в какой-то, я вижу,
другой ход?
Бесноватый
Да в какой же другой, как только в тот,
что мы его должны бы все —
ты понимаешь?
совсем все ухватить.—
(И после хмурого молчания,
обросшую голову на шее, как жернова,
повернув,
в стукнувшую грудь руку
и страшно пророчит,—
в свои обрывистые слова
мешая чужие, французские.)
Наш ход — как тигр — неукротимый гон,
Земли то тон демократии.
Ça ira! Ça ira!
А вы? Что вы? Кого вы лю?
И землю мну и люд давлю,
Прокля'!.. цара'!.. тира!..—
(И вдруг засмеется.)
— А Екатерина еще не сдохла?
— Ну иди же, иди! — подойдя, солдат
на него крикнет —
и звонкое ведро опустит в колодец.—
Ух! — испугается ведро
и, словно хватаясь за срубы,
там где-то
в глубокой звонкой тишине
то в одну сторону глухо бухнет,
то в другую...
Солдат
(водя веревкой ведро на глубине)
Здравствуйте, Григорий Саввич!
Доски строгаете?
А у меня вот — видите? — какая служба:
дважды в день вожу его на прогулку,
а потом снова на цепь сажаю.
Ну, а что ж?
Пусть не говорит дурного против царицы.
Да вы и сами скажите:
разве ж нельзя тихо, мирно жить?
Так нет же...
Ох и люблю я ваши песни про это мирное житие!
Приду как-нибудь — послушаю.
Ну, вытягивайся, водица, вытягивайся...
Бесноватый
(к Сковороде)
Так вот чем ты очаровал моего тюремщика?
А я и не знал.
(Грустно покачав головой.)
В гармонии пребываешь?
В расслабляющей молитве к натуре?
А я —
каждый день вместо молитвы проклятья шлю —
царям, тиранам и владыкам.
Хотя...
(Он усмехнется горько.)
что могут сделать одни лишь проклятья?
(И снова грозно прокричит.)
Ça ira! ça ira!
Сковорода,
левой рукой обирая шершавые с рубанка
стружки,
свои тут философские, вечно удивленные
брови насторожит
и заинтересованно спросит:
— Ça ira — то есть: всё вперед, устроится,
на добро пойдет,
а откуда ж ты умеешь по-французски?
Бесноватый
В тюрьме нужно знать всячины,
и дороги чтоб не спрашиваться.
...Солдат, вытащив воды из колодца,
поставит ведро на сруб
и, наклонив его, пить станет.
А вода —
тяжело расколыханная, от неба синяя —
выплескивается из-под рта бисерными нитями,
выплескивается на песок...
Бесноватый
(к Сковороде)
Воду философии разливаешь на песок сух ой,
неплодородный?
Пора бы уж найти и плодородную почву —
слышишь?
Солдат
(напившись)
Слышишь?
Ты идешь — скажи мне,— или нет?
Бесноватый
(с досадой)
Да иду! лечу!
А все ж... цари...
(К Сковороде.)
Сказать?
Я б первый их
заре —
заре...
Ух! шевельнуться народу только дайте...
Сковорода,
собрав меж бровей своих какую-то новую
глубинную мысль,
свой рубанок отложит
и долго смотрит вслед оборванному
Бесноватому,—
еще и рукой так,
будто вот-вот его вернуть хочет...
А тот,
удаляясь,
то и дело оборачивается назад,
и спотыкается, и плюется:
шевельнуться
только
дайте...
1920, 1940
ЧЕРНОВЫЕ
АВТОГРАФЫ
ALLEGRO GIOCOSO
Сопилку
<он приложит к устам> 1
прильнет он к устам...
и пальцы положит на нее —
и уж над ними песня льется,
и голубем душа
(Центральный Государственный архив-музей
литературы и искусства
Украинской ССР (далее ЦГАЛИ), ф. 464, оп. и, JSft 196)
[І. ALLEGRO GIOCOSO]
<Лето> Три месяца пробежало,
словно корабль веселый в море,—
всеми цветами процветший,
добрым кладом переполненный.
Три месяца пустынь Китаевская и в ней Сковорода
будто плыл —
между садами розовыми,
среди опушки <темной> колодезной,
на поле полном, где волна волну льет и останавливаться не хочет2.
Утром,
еще только небо начнет наливаться
и ветер зеленый отчалит вдаль,—
уже Сковорода
1 Здесь и далее в ломаных скобках подаются зачеркнутые автором
слова.— Ред.
2 Тут же, на полях рукописи, дописано:
"три месяца вот-вот казалось пристань
и вместо нее —
скалы".— Ред.
встает с рассветной молитвы
и в сад идет.
Там птицы утро осыпают,
клюют-клюют — не доклюются
и сладко поют, сон рассказывают.
А солнце уже во все концы,
словно над главою Моисея,
послало сияющие рога,
и звонит, и гудит,
и светом землю наполняет
щедро, щедро.
Сковорода
на землю упадет,
целует цветы и травы гладит,
росой глаза, как незрячие, протирает;
О господи, как ты всего меня наполнил
щедро, щедро!
Пошли же душе моей покой,
1 мир, и согласие, и любовь.
Я большего ничего не желаю,
О Всеблаженный!
1 Всеблаженный тут же где-то услышит,
и Сковороде
такой мир в сердце войдет —
что он от радости и бегает, и плачет,
и каждое дерево приветствует,
<и> бабочку и букашку благодарит —
за все, за всё!
Тем временем звон в церковке
< созывает > пустынь на < молитву > обедню
позовет
и <и> <к> <грозному богу> богу грозному устав
идут вычитывать монахи мрачные,
один <против> <по одному> за одним
вдоль ограды,
молча.
И остановится Сковорода —
не может не остановиться:
он видит, как они уже прямо перед самым храмом
оглядываются и между собой жестоко осуждают,
что <в> гость отца Иустина
<гость> в храм не входит.
И горько станет на душе,
вместо гармонии пойдут вздохи,
и тяжелые думы погонят
в поле, на край света.
Поле, поле ,
какое оно круглое!
Какое оно простое и совершенное —
поле!
За кругом круг течет,
за гору гора забегает,
<О>здесь, здесь настоящий ключ к душе:
познай самого себя.
Колос согнулся и смотрит в землю —
познай самого себя.
Небо в тысячи зеркал перехмарилось —
познай самого себя.
Великие просторы, что до Днепра,
а под лесом отары,
и над гречихой жужжание пчел —
все, все в природе говорит:
познай самого себя.
И снова наполняется миром
душа Сковороды,
и, тихую флейту из-за пояса достав,
он начинает славить мир,
Того, что в мир послал его, <Сковороду,>
и познавать себя самого научил.
И тихая флейта, как мотылек,
летит к лесу на жита
(ЦГАЛИ, ф.