Богомерзкие слова возглашая, он вопо что!
Жонглёры, можете ли вы это опровергнуть, перекидываясь
бутылками в воздухе?
"Можем". Жонглёры тяп-ляп — и уже что нужно опровергают.
Итак, гражданин всего мира, а также и ты, фабричный,
чернорукий, признаёте ли себя виновными за все те грехи перед
панами, за всю ту бурю, что вы её меж черни сеете?
Сковорода
Бурю? (И, оторвавшись от паузы, на миг прищуренно
прислушивается. А потом снова в долину мысли погружается. Го-
ворит — словно из глубины веков.)
Огонь. Буран. Тяготенье. Движение. Сознанье.
Материя... Буран? — это простор
в просторе. Нет врат, ни разворота!
(С безднами продолжает.) Земля
в тех просторах — как на страшной орбитной
проволочке! (Безднами.) Печаль.
Кричи к утёсам! (Печаль.) Кричи, беснуйся:
небытие? Или бытие? Мир:
полно-крикливость иль пустота? Увяла
схоластика? Так звёздные миры,
формуясь, такой там метеорный
образный дождь чертили, что огонь,
поднявшись, разбрызгался, окружился —
и затрещал — как то семя солнц,—
и затрещал — весёлый, синий, синий,—
и затрещал...
(Иронизируя.)
Деды в этом нашли
божественное. И даже Аристотель
не домыслил, нервное движенье планет
раскрасив как вечное и блаженное.
Голоса
Это что, и сегодня против Аристотеля? А кто там ближе —
заткните ему рот! Вбейте клин в мозг!
Политик
Господа, мы же гуманисты, пожалеем бедолагу, дадим ему
возможность надеяться. Как именно? (К Вельможн[ому].)
Я только лёгкий ему вызов брошу, ущипну, под бу-
рю — пусть прорвётся смерть и скажет то, что нам как раз
нужно (ко всем), итак, будем все гуртом, стоя на одной
ноге, фабричного умолять.
Взрыв хохота.
...мо', тот философа ещё вывезет. Ну-ка, профессор, начинайте!
Профессор, скрестив руки на груди, подпрыгом, на одной
ноге через всю площадку скачет, за ним гроб на верёвке —
новый взрыв хохота. Но тут. Спокойно. Протянул руку. Цундра.
И прозвучало несколько слов — не к панам, к Сковороде,— как напомин-
ание, как подсказ.
Цундра
Не даром же так неуклюже Эпикур
рассмеялся: "Черепья". Га! — легенды
и физика?
Всего несколько слов, а кругом такое поднялось! Словно глыба земли над
головами оторвалась, нависла...
Первым крикнул Вельможный: "Легенды и физика? Ещё и Эпикур?
А голос, голос у этого фабричного... подождите, ну кого он мне
напоминает? (Вдруг перекрутился на месте.) Ну да, это он!" "Он! —
расхохотался, бегая, пророк.—Так где же он? Лови!". Попы заме-
тушились. Но Политик на всех руками замахал. "Ой боже мой,
что вы делаете?! Ещё же момент не настал, пусть Сковорода гово-
рит дальше. Тсс..."
Сковорода
(раненый презрением, даже плечами вздрогнул на всю
скользь, разводя руками)
Деды в этом нашли
божественное. Черепья! Черви! Репья!
(Выпрямился.)
Эй вы! Святые! Святоши! Скептики!
(Наступает.)
Эй, вы! Столпы! Столпоны! Тупоумцы!
Слышите? (Проклинай.) Наш ход — как тигр —
неукротимый бег. (Проклинай! Царей! Черепья.)
Наш ход — как тигр — земли тот тон — титан.
А вы?! Что вы!? Кого вы люб'? (Черепья.)
"И ем и пью — и люд давлю". Проклинай —
цари — черепья.
Клобуки рванулись, паны с кулаками кинулись. Но Сковорода всех
их своей иронией остановил, как против коней наставив ладонь.
Ну-ну! Вы же мудры. Мудры.
Вы — соль земли. Никто ведь не говорил,
что вы угнетать не умеете; что увядшую
схоластику, как заглемезную грязь,
в науках вы гульмой не разгрузили;
что простой люд когда-то вырастет же;
что труд, земля, что все права человека —
...вам больно? Вы ведь мудры. Ну. Никто ведь
не говорил.
Вельможный
Царей проклинать? О-о! Такого мы уж никак не можем
стерпеть! Недостаточно ли того, что в Умани бунтует чернь,
так пусть ещё и в философии весь мир нам перевернёт!
Сковорода
(словно к щенкам, что кусаются)
Недобрые. Хищные. Злющие.
Им больно? — никто ведь не говорил.
Вельможный
Да что тут долго думать? Слуги, вяжите верёвками — спо-
сначала этого бунтаря фабричного, а потом и ту философию,
науку.
Цундра спокойно повернул голову к слугам, что нехотя прибли-
зились с верёвками, и, улыбнувшись горько, покачал на них голо-
вой — те остановились как вкопанные.
Вельможный
Господа! Скажите: я сплю или нет? Что же это творится на све-
те!? Слуги господам своим покоряться не хотят!? Так я же
их заставлю — а дайте сюда кнут! (Замахивается на
слуг.)
Тут как раз вбегает вестовой. Вельможный, пане... Черноземля!...
С двух сторон осада... Цундра!
У всех одна мысль: бежать! Куда бежать, да ещё в рясах!? О господи,
хоть бы догадались крестьянской одежды себе для переодевания
припасти.
Вельможный
Не разбегаться! По местам! Позвать маляров! Маляры уже
тут. Сделайте мне, чтоб за минуту гости из коричневых да
чёрных обернулись в других. Профессор, подержите им
ведро. Плакун-Гребиночка, заиграйте в гребёнку.
Маляры
(меж собой)
Чего ж нам и вправду не перемазать всех,— ведь краски
в ведре ещё достаточно. Вы хотите перекрасить в цвет этих,
что наступают? Э, мы этого не можем. На английский
манер или на манер французский — это совсем другое дело и лег-
че. Мы можем всяким трафаретом: и в дужку, и в полоску,
и челночком, и в сеточку, а больше всего того, что просто
квачиком поквацаем, и хватит. (Обмакивая квачи в ведро.)
Ну-ка становитесь по порядку. А попугайло — тоже? Тащи его
за хвост, дьявола зелёного!
Под музыку на гребёнке совершается таинство перемазывания. Ма-
ляры едва успевают в ведро макать: тому квац квачом по лбу;
тому одну бровь замажут, тому нос; а клобукам так хуже всего:
их за голову обеими руками хватают и прямо в ведро бородой
святой, в ведро уминают усердно.
Вельможный
Быстрее, маляры, быстрее! А я вот бунтаря этого полос-
качу ещё немного. (К Цундре.) Ага! Уже и взглянуть на
меня боишься?
Цундра как раз отвернулся — в степь вглядывается пристально. Вельможный
перегнулся с трибуны вниз, даже ноги его поднялись вверх, под-
нёс держало кнута в своей руке, как удилище,—кнут повис
над Цундриной бровью, словно над поплавком дрожала леска.
Но Цундра резко обернулся, поймал за кончик-ремешок и, намо-
тав его на кулак до самого держала, дёрнул изо всей силы —
Вельможный только квакнул — и так как был, сладко-улыбаясь,
сыграл с трибуной на землю!
Сковорода расхохотался, хотел что-то крикнуть Цундре, но сразу же
помрачнел.
За спину Цундры как раз заходили начитчики. "Ну обернись же,
фабричный!" Цундра не слышал: кусая губы, он грозно мерил
глазами направо и налево, словно взвешивал: уж пора? "Ну обер-
нись же, фабричный!"
Но начитчики его опередили: они, подкрадываясь, окружили фаб-
ричного и режут его свитину ножницами. Фабричный рванулся —
падали начитчики, как груши. В этот миг с другой стороны
вцепились Профессор и Политик. Фабричный рванулся — мелькнули
ноги Профессора мельничным колесом в воздухе и прямо в живот
Политику с разбега. Завизжал Политик, запищал и, чвякнув, как
мешок об землю, потянул зад свой по пыли, словно кошка, перееханная колёсами.
А от степи — ревище, шум! И кажется, что и там
рванулся кто-то,— и выстрелы посыпались кругом,
как груши. И видно, как за кустами дворцовые ко-
заки медленно отступают: прилягут, прицелятся
в степь, да снова за бугор бегут с криком.
Сковорода бросился на помощь Цундре, но людским потоком от-
теснён был назад к холму. "Цундра!" — тревожно закричал,
но уже Цундры не было видно. Поток бегущих, словно та основа,
натянутая в кроснах, прошил всех, распутал и разредил. И только,
как узел пульсирующий, осталось нераспутанным одно ещё место.
Фабричный на минуту показался над колючей щетиной рук,
палиц и веток и снова, словно волной залитый, куда-то в ревущую без-
дну спустился. И вдруг блеснула сабля высоко над головами,— и
все рванулись кто куда.
"Куда же вы, друзья!? — Вельможный захрипел. Он на животе
подполз к фабричному и обеими руками вцепился в его свитину
крепко: — Эй, на помощь, друзья! Ещё одно усилие, и мы их
свалим,— эй!"
Друзья, подняв рясы, начали подкрадываться: ну-ка гуртом, за бога,
за собственность, за царицу! И вот одному из клобуков удалось достать
рукой до бороды фабричного, но что это? Борода отлетела, как
клочья, а свитина, разрезанная пополам на спине, разъехавшись на
плечах, открыла жупан под низом, сама собой упала.
"Цундра!" — Вельможный закричал. В ответ свистнула с раз-
маху сабля в Цундриной руке; вслед за отсечённой головой
уткнулся шеей кровавой Вельможный в землю и так, скорчившись,
застыл на месте. Слуги радостно закричали: "Цундра!"
Все. О боже мой! Цундра среди нас!! Цундра!!! Тут. Крик. Подни-
мается особенный. Слова и выкрики переходят в цокот. В него
вплетаются: щекочущий дробь смеха безумного; гусиный металл
тревоги; фурканье; шорох, словно от решета... А сверху — зарницы!
зарницы! — аж зубы испуганно цокочут...
Цундра
(наступая)
Псы вы! Я ведь знаю вас. Как только
оскалитесь — в Европе, в Индии,
на островах такие же, как вы, завоют,
сбегаясь, и заведут: а в У-
мани беда! от кровопролития, от давки —
а в Умани бунтует чернь, а в У-
мани течёт! там нищие нищетуют —
а в Умани, авву (от давки), авву...
(Гипнотизирующим тембром.)
Как гадь, как гул, как гадье,
я раздрочу, налоскочу, взвинчу,
вторженьями, пруженьями, пручами!
И без того тьма, а вы ещё в тьму —
Тьфу! Тьфу!
А от степи —— сеча! ревище! И уже бегут из-за бугра, не разби-
рая куда, дворцовые козаки, бегут туда вслепую: Марко Черно-
земля! Бегите!
И вот из-за бугра Черноземля на коне появился.
Цундра закричал: "Бей их, проклятых!"
Слуги навстречу ему радостно побежали: да здравствует Черноземля!
Воля! А с другой стороны Первый Путник с отрядом не-
ожиданно грозой вырос; да здравствует Цундра! Воля! И тут выст-
релил из дворца Политик, и Первый Путник, ломаясь в стан,
бессильно на землю опустился.
Ага! Так панство ещё и дразниться будет? Черноземля рукой пока-
зал: сжечь это гнездо! Снести его дотла! И все на балкон по
лестницам...< br /> А Цундра, срубая разрисованных попов возле трибуны, словами
их в последний раз допекал:
Как гадь, как гул, как гадье,
я раздрочу, налоскочу, взвинчу,
вторженьями, пруженьями, пручами!
И без того тьма, а вы ещё в тьму —
Тьфу! Тьфу!
Дым садится из окон.
Выстрелы. Визг.
Сковорода хохочет.
\[1930-1934]
ВИДЕНИЕ ЦУНДРЫ. В ЛЕЙПЦИГЕ
Кн. Трубецкой
...Да нет, скажи: ты что-то таишь от меня,—
или ждёшь кого-то, или подглядываешь?
Ну, не хитри же, признайся: сердит? нерад?
Не хочешь ты, чтоб я с тобой был?
Радищев
(следя, как танцуют)
А ширь! а размах! Вот где шкварят,
гляди, а мы...