Ой! Боюсь я щекотки, ой! в голову
щекочет! (Рассыпает отдельные куски смеха и каждый раз, наставив ухо, сам себя слушает. Нюнeчки плачут.)
Догматик
Вот. Плачут. А Сковорода да фабричный пусть смеются над нами. Так что же, мы и сегодня будем с ними возиться, как вчера? Или, может, поклониться им и попросить перемирия? (В горле смех. Вельможный следит за всеми. Он хитро отступил. Поза мудрого змея.)
Учёный
Да отвяжемся мы от них, чего они нас мучают. Пусть себе на майданы идут, на заводы, в сёла... (В горле смех. Пан — поза хитрозмея премудрого.)
Политик
Тсс... И не перемирия, и не заводы. А просто. Профессор физики в Париже Жан Антуан Нолле научился разрядами банки маленьких животных убивать. К чему это? Да к тому, что если бы вот так и этих двоих… во время диспута электричеством… вы понимаете? (Прилаживает возле трибуны прибор.) Ведь правда, они тут как грибы растут… гляньте, уже третий вон плебей к ним подходит. Ну-ка, наставлю ухо.
Сковорода
Цундра, не давал ли я тебе вчера книжки, что по-французски?
Цундра
Книжки? (Рукой будто хочет что-то сказать, а сам туда куда-то задумался.) Ты говоришь: книжки? (Радостно.) Так это же он идёт! Ну да, это же он!
3-й путешественник
(подходя) Несу обоим весть: колии к нам присоединились. Марко Черноземля просит передать: ко бою все готовы, ждём распоряжения.
Политик
(перестав слушать) Хха! Ничего не разобрал. Вы говорите «возиться». Вот в том-то и дело, что возиться не надо. О! Вы их ещё не знаете! (Вдруг ударил себя по лбу.) А я и забыл. Вчера во время диспута я вытащил у этого из кармана книжку. Библия? Подавись галушкой. Le code de la nature. То есть: Кодекс природы. Анонимного автора. Вот она (показывает). Ну, не дивно было бы, если б это в кармане Сковороды, а то… фабрично-заводской, и такая литература! (Вельможный. Так что вы предлагаете?) Я предлагаю: диспут не продолжать, а привязать к столбу вот этих непокорных, развести под столбом огонь — и прямо живыми, живыми их испечь! А из книги этой великодушно выплюнуть все те истины — пусть утешаются.
Зашептали. Затрещали. Плечами захихикали. А вправду: попробовать электричеством! Ну-ка! По голове их тресь. Хха! С панами не тягайся. Держись старины. Целый синедрион — смеха! Над ними же — колебания ненависти: сизо-красные лезвия так и засияли, загоготали.
Нет, вы только послушайте, что тут написано! (Аноним этот, думаю, не кто иной, как известный нам по «Безилиаде» француз Морелли.) Например, вот такое место (читает по-французски, переводчики шепчут: «…неподільна єдність земельного фонду і спільне користування його продуктами»).
Все оцепенели.
А на пригорке Цундра. «Итак, возвращайся и передай моё распоряжение: наступать. Диспут вот-вот начнётся, и мы их тут (подмигнул Сковороде) в крепких руках подержим, чтоб надолго проклятые запомнили».
А вот другое место: «…там, где не было бы никакой собственности, не могло бы существовать и ни одного из её губительных последствий».
Все словно оглохли.
Цундра
А тебя, Сковорода, я об одном прошу: не сбивайся ты на эту несчастную мистику. Неужели ещё не увидел, куда твоё бездействие заводит? Держись нас, бедноты. Пора, пора уж философию поставить на ноги!
Политик
Господа, ну что это? Ещё мало вольтеровского яду? Да и сколько это будет?! Вот уже третий день, как мы с ними спорим. Доказываем им доводы из святых отцов церкви… Я уж не вытерплю! Я призываю! Предлагаю усилить духовную цензуру!
Забормотали. Зареготали: «Земельный фонд? А дулю! Укрепляй духовную цензуру! Общее пользование? Наделили? Хо-хо!» От злобы аж вспухли, аж вспотели.
Молнией голос Вельможного, не голос — жёлчь, шипение: «Да что вы, с ума сошли, — ведь он услышит. Не видите?» Из окна Пані выглянула строго: «Попугайло!» Все: «Какой попугайло?»
На миг стихли. А потом вдруг — словно шелестом кто их из пригоршни осыпал. А к тому ещё и трубы — ничего не слышно. Тут как раз вбегает вестовой. «Вельможный пан! Марко Черноземля в обход идёт! Крепостные неспокойны, что делать, ох вельможный пан…»
Вельможный
Крепостные? Черноземля? (Злобно рассмеялся.) А какого ж тогда Черноземлю ведёт сюда полковник по этапу, растолкуйте этому дураку, будьте добры! (Оскаленно.) Ах, подлый смерд! Это ты так служишь, смерд? Я покажу тебе, смерд! Да хватит там трубить! Вторую пушку подкатить! Наперерез к полковнику — живо!
Снова вооружённая стража прибежала. Испуг. Гул. Метание. Пришли как раз астрологи и не могут понять, что тут такое, — махнув рукой, наводят трубы на небо. Чьё-то пронзительное слово пронзает хаос: ведут? Все посхватывались. Внимание. Но ведь нет ни духа.
Только на пригорке Цундра, вглядываясь в даль, говорит.
В просторах вселенной сгустилась тень. В сущности, это не тень — сгущение мыслей: вставай, чернь, возьмём господ на замок. А Сковорода вознёс свои руки вверх, приложил флейту к устам — и вот бунтарские слова известной песни в мир заклубились.
Флейта
Одним земля и роскоши, а другим хоть подыхай: безхлебно, безводно, собакой подыхай. Ну, так хоть ты, свобода, хоть ты нас приголуби.
На пригорке к пруду ещё подходят двое. Торбинки с плеч. Садятся.
Догматик
А чего ж это нашего гимна не слышно? Начнём: «И ем, и пью, и люд давлю».
Поют.
Учёный
Они, честное слово, наворожили. Ну что ж это: беглых вон сколько шляется, а гляньте — ни один из них наниматься не хочет. Лучше отвяжемся от диспутантов, да и всё. Пусть себе куда хотят идут — в село, на заводы…
Вельможный
Достопочтенное общество, вы ошибаетесь. Отцы духовные, вы безрассудны. К сожалению, мы отвязаться не можем. В сёла пусть идут? Хватает ума такое говорить. Там ведь в каждой борозде чернь грозно зреет, а вы их — в сёла. Я понимаю, что мы когда-то в Европе (не мы, а пресвятейший папа римский) безвернику и материалисту Лючильо Ванини вырвали язык. Возобновить инквизицию — согласен. Только… нужны другие методы сейчас. Борьба должна быть хитрая, до того хитрая, что я даже не прочь был бы, господа, примкнуть к их учению.
Хихиканье.
Да, да, не удивляйтесь, к учению наших врагов — разумеется, предварительно облагородив, чтобы оно соответствовало утончённому гению нашей или какой другой нации… Что там за шум?
Протянули руки философы и себе: в самом деле, что за грызня и откуда тут собаки? Слуги с дубинками бегут, повскакивали дремотные учёные, га? Да это ж они сами, отцы духовные, — и как не стыдно!? Неужели с первого раза так и не помирились? «А чего ж этот дурень говорит, что дух святой исходит не только от отца, но и от сына (Filioque). Ведь восточная церковь и церковь западная должны были бы как-то помириться. Был когда-то орех — теперь свистун. Не смейся, бочонок, сам кувшином станешь». «А чего же он про непорочное зачатие девы Марии говорит…» (Шепчет на ухо.) «Да неужели?» (И самих попов на смех пробрало.) «А ты в безгрешность папы не веришь». — «А ты в мощи». — «Кто — я?» — «Чего ты дрыгаешься, как зимой хорт!? Пьяница ты несчастный, забыл, как я тебя по голове евангелием треснул, да ещё и в живот кадилом бил по-разному!» — «А ты моих баб на исповеди не тисни». — «Мастер мастеру не указчик». — «Кукареку на твою голову».
Вельможный
Да ну вас к чёрту, наконец угомонитесь! Мы тут спорим, а они между тем…
Сковорода на флейту прыснул. Путники запели.
Когда цари и дворяне, то кто же из нас не гол? Татейлера, татайлера — ну кто же из нас не гол? Прославим Уота Тайлера, живи, Джоне Болл!
И сразу — среди гостей тишина. Потом — движение, шипение, гусиный металл тревоги.
Голоса и флейта
Одним земля и роскоши, а другим хоть подыхай: безхлебно, безводно, собакой подыхай. Ну, так хоть ты, свобода, хоть ты нас приголуби!
Политик
Ну да, они себе там уселись и мило над нами смеются. Но ведь слова, слова какие — послушайте!
Голоса и флейта
Ночью огонь в лесу. От плясок аж дымок. Атаман настороженный, но весёлый бок о бок: с дуба свесил голову на шворке дворянин. Выхлопы, грохот, стукоты, кашляют на знать: ой радуйся, угнетатель, пречистая мать! Да брось его, пойдём дальше весь мир воевать.
Учёный
Хм. Иными словами: не хочу пахать, хочу барина воевать. И эту философию подносят кому же — хаму.
Голоса и флейта
На коней и поскакали… Каждый словно лев. Напали где ненавистных — и крик, и звон, и рев… Огонь под дворянином, заря меж дерев.
Все
И впрямь. Их и правда разбередило сегодня. (Кончилось.) Да мы не можем! Да мы очень нервные! Да прекратите эту проповедь в нашем доме прямо под носом! (Скорчились.)
Голоса и флейта
Так вот как воевалось голоколенец гол: Татейлера, татайлера — ну кто же из нас не гол? Прославим Уота Тайлера, живи, Джоне Болл!
Догматик
А почему вы не прекратите этого? Почему не запретите шляться каким-то там?..
Вельможный
А потому что, во-первых: устраивая диспут тут, при дороге, возле свежевыкопанного столба с объявлением «Беглых нанимаю» (нанимаю, господа, беглых, ведь и от меня много повыбегало, а должен же за них платить подушную подать), мы тем самым, так сказать, хотели снизойти до народа. Во-вторых: диспут наш должен закончиться вырыванием ноздрей у того бунтаря, который после Залізняковой резни в Умани новое поднял против нас восстание (вы ведь знаете: с Залізняком, а особенно с Гонтой нам ещё можно было как-то уговориться, а вот Марко Черноземля и Цундра — это самые большие, самые непримиримые наши враги, враги, что действуют по плану; и одного из них мы поймали), так что, думаю, путникам-гулякам не повредит на вырывание ноздрей посмотреть?
Возвращаются из парка: Панна, которая с брезгливо отставленной рукой двумя пальцами за хвостик держит тыкву-карахоньку; П л [акун] — Греб [ёночка] с сеткой; М у с и к и я с аптечкой; слуга с зонтиком.
Панна
Ах, что бы вы себе там ни говорили, а любовь к природе, любовь к родному краю, так называемая религия сердца… (Выхватив сетку, ловит бабочку.)
Плакун-Гребёночка
Мадемуазель! Однако, я полагаю, украинские причитания ещё в большей мере…
Учитель
Да вовсе нет (вот-вот кхашель!), ибо мусікія, а особенно верное и самоотверженное попадание пальцами в клавиши…
Вельможный
(к гостям) Ну, теперь будем готовиться к диспуту. Чтецы! Разверните книгу «Благотворительность царской фамилии, или же неутомимая отправка бедноты на виселицы».
Панна
(кричит) Ай! Жук на карахоньке.