Разве быки ревут, когда ясла полны? Страница 9

Он не помнил, о чём думал; не чувствовал, как тяжело стонал...

— Почему ты стонешь, сынок? — тревожно спросила Мотря.

Чипка молчал.

— Ты нездоров?

Молчание.

— Ты спишь, сынок?

И снова тишина.

Дождь давно уже перестал; тучи разошлись; выплыл ясный месяц, заглядывал в окна и разрисовывал пол и стены чудными узорами и тенями. Мотря тихонько поднялась, подкралась к лавке, где лежал Чипка, вгляделась в его бледное лицо. Глаза его от усталости закрылись, зубы стиснуты, лицо — страшное, грозное. У матери аж сердце сжалось от этого страшного вида...

— Да укроет тебя Божья Матерь от всякого зла, — прошептала она. — Спи, сынок, может, переспишь...

Сбросив на пол рядно, легла и сама — хоть бы задремать.

На этот раз Чипку не трясла лихорадка — только лицо его осунулось. Зато тоска завладела его головой. Такая тоска, такая печаль, что аж дивно: как может такой молодой парень быть таким печальным?

Так-сяк дотянул Чипка подпаском до осени. Осенью с деда начали требовать деньги. Дед не отдавал — десяти рублей не было, а пяти не приняли. Потянули деда, как вола на убой, к пану Польскому во двор... На Чипку навалилась ещё большая тоска, ещё крепче сковал его грусть. Прежде хоть с дедом душу отводил, развлекался, а теперь — деда нет... и во двор не пускают!

VI

УЗНАЛ

Настала зима. Вышел Чипка за околицу, бродит возле землянки, голову повесив. Дедово жилище снегом занесло; мороз залепил маленькие оконца; двери засыпало, занесло. Разгреб Чипка снег ногами, откинул немного, приоткрыл дверь, вошёл в землянку. Пусто и холодно! «Нет деда, — думает Чипка, — и землянка, ещё недавно уютная, тёплая, стала холодной и безрадостной... Вот что сильный делает с немощным! Паны — с крепостными... Они и с моим отцом так поступили... отобрали его у меня... я его не знаю, не видел... покрыли мою голову стыдом, укорами... Проклятые!»

Возвращается Чипка в село. Идёт по улице мимо трактира; оглядывается, прислушивается. Там снуют люди; там мужики жалуются на свою нищету и лютые морозы; там бабёнки ссорятся через забор... Возле трактира толпа крестьян, сбились в кучу. Крик, гвалт, споры, возня...

Одни кричат:

— Что это они нас дурят?.. что издеваются над нами? Ещё какие-то два года выдумали?.. ещё немного?!

— А видно, ещё немного, — отвечают другие. — Они, видишь, так условились, чтобы не сразу руки свои барские марать...

— Чёрт бы их взял, с их руками! — отзываются третьи. — Привыкли чужими руками жар выгребать...

— А теперь приходится своими, так они: хоть ещё два года!

— Видно, им наши руки понравились, — решает седовласый дед.

— Ну, погоди! — кричит снова кто-то из горячих, — только дойдёт до царя, что они и его и нас дурят, — узнают они! Он их сразу снова в крепостные обратит, а нас — в панов сделает...

— Это будет тогда, когда на ладони волосы вырастут, — охлаждает неверящий.

— Почему не вырастут? — кричит горячий. — Скажет царь: будьте паны... ну и будем!

— Вот тогда-то и будет!! — насмешливо бросает неверящий.

— Авжеж... не то что сейчас!

— Я бы своего прямо сейчас, как болвана, запряг в сани — да за дровами... а то в хате такой холод, что аж волки воют, — говорит кто-то из толпы.

— Ну и морозы! Таких этой зимой ещё и не бывало... — загомонили в группе.

— Может, пойдём погреемся у Гальки?

— Пойдём, пойдём! — откликнулись сразу несколько голосов.

Толпа двинулась в трактир. Чипка пошёл домой, понурив голову, о всём, что слышал, размышляя... Проклятия бурлили в его сердце, жгли его, мучили.

Весной советуется Чипка с матерью:

— Что, мамо, делать? дед в неволе... может, мне пойти снова овец пасти с кем-нибудь?

— Знаешь, сынок, какой у меня совет? — говорит мать. — Брось ты этих овец, не век же тебе их пасти... Лучше возьми землю в руки. Не всегда же другим и другим её возделывать. Может, как-нибудь разживёмся скотиной: будет свой хлеб. Сам хозяином станешь... А к осени, если Бог даст дожить, и о другом пора подумать. Я уже старая, никчемная стала... кто в доме порядок наведёт? Слава Богу, ты уже немалый... У других твоего возраста уже дети есть...

Но Чипка не слушает материнского совета. Степь, раздолье — вот что ему снится! «Я вырос, выкормили меня среди овец... среди них и постарею», — думает он.

На другой день пошёл советоваться с громадой.

Не приняла его громада. «Молод ещё, ненадёжный... Нам нужен пастух старый, чтобы овец не растерял». — Так ответили Чипке старосты и поставили пастухом какого-то деда из другого села.

Глубоко обидела Чипку крестьянская несправедливость. «Разве я не служил? разве не угождал? разве из-за меня пропажа случилась?.. Где же правда? где она? И громада, вижу, живёт неправдой... Везде одно и то же...»

Вернулся он домой чуть не со слезами. Хочешь не хочешь — пришлось за плуг браться.

Закипела у Чипки работа в руках. Нанял плуг, волов, вспахал поле, засеял, заборонил; взошло — как щётка! В сенокос стал косарём — накосил двенадцать копён сена. Есть чем овечек зимой кормить. Настала жатва — в лунные ночи жнёт. Наработал где-то рублей на десять; купил у заезжего цыгана старую кобылу; свёз хлеб, сложил на току: такие скирды навалил!

Удивляются люди, что Чипка к хозяйству такой способный! А Чипка, глядишь, уже и хлеб вымолотил, одна солома осталась — завалил весь огород стогами. Скота нет. Продал Чипка больше половины соломы, несколько мешков хлеба — и осенью купил на ярмарке корову.

Радуется Мотря. Вокруг той коровы, как вокруг ребёнка, ходит. Вот и телёнок появился. И молоко своё, и творог, и маслице. Чего ещё? Есть себе, есть и людям. Продаёт Мотря молоко горшочек за горшочком, складывает копеечку к копеечке. Насобирала рублей на несколько — и к Рождеству справила Чипке молодецкую одежду: купила хорошую серую шапку, красный пояс, добрые юхтовые сапоги. Благодарит Бога, что из Чипки вышли люди...

Вот и снова красная весна. Чипка так и прикипел к хозяйству. Встаёт рано, ложится поздно — и всё в поле, да в поле. Хоть и не радуется сильно, но и не тоскует: за работой некогда. Всё надеется только на себя, на свой труд. Привязался к тому полю, будто влюбился в него... Не только в будни — и в праздники...

— Что это ты, сынок, так пристрастился к тому полю, что и в воскресенье дома не сидишь? — спрашивает Мотря. — Может, не присмотрел ли там чего?

— А то как же — присмотрел, — улыбается Чипка, — там такая перепёлочка!

— Ты бы лучше, сынок, себе хозяйку присмотрел, а мне — помощь...

Чипка ничего не ответил: взял шапку и вышел из хаты.

Воскресенье. День выдался какой-то хмурый. Дождя не было, — только солнце где-то спряталось, небо затянуло серыми тучами. Стали благовестить к церкви. Чипка оделся, пошёл с матерью. Вернулись из церкви, пообедали. Напоил Чипка корову, кобылу. Рано ещё. Ходит по двору, мается. «Может, пойти? — думает. — Не увижу её — так хоть на поле налюбуюсь...»

Поднялся и пошёл. Перешёл мостик, подходит к лугу. Вдруг слышит — снова тот самый голос... Весь затрясся, а сердце — вот-вот выскочит!

— Нет, постой... теперь не так! — прошептал он, — теперь и не заметишь, откуда беда нагрянет!.. — Постоял ещё немного, послушал и присел в борозду, да тихонько, как вор, пополз на голос.

Девушка сидела на обнижу, на зелёной траве, и плела венок из ромашек, васильков, трав и прочих полевых цветов, что тут же неподалёку расстилались чудным цветочным ковром, наполняя воздух ароматом. Она сидела спиной к тому месту, откуда подкрался Чипка. Вокруг неё были рассыпаны цветы, натрусена трава; полный передник этого полевого богатства лежал у неё на коленях. Девушка всё опускала туда то одну, то другую руку, вытаскивала цветочек за цветочком, подбирала один цвет к другому, вплетала вместе, перевязывая гибкими стеблями петрова батога. Однако эта работа не занимала её полностью: девушка тихо пела...

Лёгкий ветерок дышал, шевелил её коротенькие чёрные кудряшки, что выбились на висках из толстой и длинной косы, колыхал алой широкой лентой, вплетённой в косу, и разносил по полю грустную песню... По печальному голосу, по задумчивому личику можно было догадаться, что девушка не чужда беды...

— Здравствуй! — крикнул ей в самое ухо Чипка, подкрадываясь сзади.

Девушка вздрогнула, затряслась; вскочила, чтобы убежать, но, рассыпав на землю цветы из передника, спохватилась, снова опустилась на траву и стала обеими руками сгребать и сыпать назад в передник полевое добро.

— А теперь-то куда убежишь от меня? — спрашивает её Чипка.

— А я и не собираюсь бежать... — переведя дух, ответила она и подняла на него свои бархатные глаза. — Ох... и напугал же ты меня... ну и пусть тебе!

От её искристого взгляда, от голоса — свежего и звонкого — аж закружилась у Чипки голова. «А хороша же!.. и мила, и милашка!..» — мелькнуло у него в мыслях. Он стоял перед ней молча, любуясь такой дивной красотой. Молчала и она, подбирала цветы. Он осмелился — сел рядом.

— Что это будет? — заговорил он первым, показывая на недоплетённый венок.

— Разве не видишь? — венок! — даже вскрикнула.

Снова оба замолкли. Он слегка наклонился к ней на локоть и украдкой поглядывал на её личико, которое от такой неожиданной тревоги порозовело, казалось — пылало огнём. Она подбирала цветы и связывала в маленькие пучки одноцветных тонов. Вокруг тихо, красиво, зелено; только пышные жита тихонько шелестели длинными колосками, будто разговаривали между собой; ароматы от цветов вместе с воздухом вдыхались грудью — и легко, и приятно было дышать...

— Это твоё поле? — чуть погодя, как-то робко спросила она Чипку, не отрывая глаз от венка.

— Моё.

— И хлеб твой?

— Мой.

— А то, под леском, — твоё?

— Моё.

— А я то местечко больше всего люблю... Видишь, какие на нём красивые цветы растут.

Чипка не знал, что ей ответить — и вместо ответа уставился на неё. Разговор прервался. Минута... две... Чипка не отводит от неё глаз.

— Чего ты на меня смотришь? — спросила она, бросив взгляд. — Ну и выдумал моду... будто съесть хочет...

Чипка не отводит глаз. Так ему приятно смотреть на неё!

— Не смотри! — воскликнула она и закрыла ему глаза своей рукой.

Чипка — будто не свой... так приятно ему, что она прикоснулась к его лицу своей беленькой, пухленькой рукой... Кажется, если бы можно, он бы и поцеловал тот мизинчик, что светился на свету, как розовый цветок... Она тут же убрала руку. Он снова, улыбаясь, впился глазами.

— Не смотри, слышишь?.. а то повернусь! — И действительно повернулась к нему спиной.

Чипка, как малый ребёнок, перелез на другой бок — и всё равно заглядывал в глаза.

— А-а-а, надоедливый...