Когда шум в кабинете утих, Медиэв объяснил Токтаргазы причину их собрания, участником которого он стал.
– Здесь присутствуют члены городской управы, – сказал он. – Мы только что говорили о благоустройстве нашего города. Население лишено элементарных удобств. Люди по вечерам не могут выйти из двора на улицу. Везде темно, хоть глаз выколи. Нам нужно электрическое освещение.
Медиэв представил гостю членов городской управы, среди которых были татары, греки, русские, болгары, украинцы, армяне, караимы. Абдурешид-эфенди подробно рассказывал о общественной деятельности Сулеймана-эфенди Али-оглы Молаева, о его заслугах в развитии народного образования. С большой благодарностью отозвался о Сеите-Ахмеде Челеби, который сидел в белом кресле у стены; он был настолько высокий и полный, что не помещался в кресле, и, чтобы не упасть, одну ногу отставил в сторону и крепко уперся ею в пол. Абдурешид-эфенди не забыл упомянуть об отсутствующих здесь представителях интеллигенции – благодетелях, чья деятельность в благоустройстве и повышении культурного уровня города давно известна. Тепло говорил он о Бекире Калафате, Сеите-Умере Тарахчи, Фете Абдураманове, Базиргяне Махмуде, которые очень помогают городу. Все они были состоятельными людьми...
Пожилой инженер в зеленом фуражке с черной окантовкой признал сегодняшнее совещание плодотворным. Он предложил уже завтра, с самого утра, отправиться на Агач, дровяной базар, и осмотреть место, где можно построить электростанцию.
Абдурешид-эфенди согласился с ним и предупредил присутствующих, что после осмотра места будущей электростанции комиссия продолжит свою работу в городской управе.
Когда кабинет опустел, Медиэв надел свою круглую каракулевую шапку, вынул из кармана часы на цепочке, посмотрел на них и взял Усеина-оджу под руку.
Они вышли из городской управы. После душного помещения прохладный воздух показался особенно приятным и живительным. Усеин-оджа хотел было закурить, но передумал и выбросил уже свернутую сигарету в урну.
Подъехал фаэтон. Медиэв, все еще придерживая Токтаргазы под руку, заставил его сесть первым. Устроился рядом с ним и велел кучеру ехать в Греческий маале. Решил отвезти гостя к себе домой. Впрочем, дом, в котором жил городской голова, не был его собственностью, а принадлежал Сулейману Али Молаеву. Абдурешид-эфенди жил в нем на правах ичкиева.
Когда двадцатому веку исполнилось всего два года, Медиэв окончил в Симферополе татарскую школу, где местная молодежь изучала русский язык, и вернулся в свой родной город Ор. Там он начал преподавать русский в татарской школе. Но друзья засыпали его письмами, в которых настойчиво просили, чтобы он переехал в Карасубазар, что он, в конце концов, и сделал. Знакомясь в этом городе с местной интеллигенцией, он был восхищен эрудицией и энергичной деловитостью Молаева. Вскоре они стали близкими друзьями. И через некоторое время Абдурешид-эфенди переехал к нему в дом. Видимо, судьбе было угодно, чтобы он влюбился в младшую сестру Молаева Медине-ханум, и она ответила взаимностью. Они поженились. С тех пор он и живет одной семьей с Молаевыми.
По дороге Медиэв говорил, что ему, человеку, свободно владеющему русским языком, проще, чем кому-либо, объединять интеллигенцию города, где живут представители разных национальностей, которые плохо понимают друг друга из-за различных национальных традиций. Но все они более или менее владеют русским языком. Трудности лишь в том, что уровень интеллекта образованных слоев населения разный. К каждому нужен индивидуальный подход. Медиэв ведет с ними работу осторожно, терпеливо. В этом ему помогают друзья. Особенно Абдулхамид-оджа. Это старый друг Медиэва. Из-за привязанности к нему Абдулхамид-оджа переехал из города Ор в Карасубазар, чтобы быть ближе к Медиэву. Здесь Абдулхамид-оджа работал в основном с местной молодежью, часто собирал их и выступал с лекциями, доверительно разговаривая на интересные для них темы и постепенно, ненавязчиво убеждал в необходимости учиться. Молодежь к нему быстро привыкла. Поверила.
Дорога пошла вниз, и колеса фаэтона быстро загрохотали по склону. Медиэв подождал, когда лошадь пошла медленно и грохот стих, а затем понизил голос и сказал:
– Сейчас и Менсеит Джемилев здесь...
Усеин-оджа с Менсеитом Джемилевым знаком не был, но знал из рассказов Медиэва, который всегда отзывался о нем с восхищением. Родом из Старого Крыма. Состоятельный молодой человек, хотя и выходец из семьи простого кустаря. Он тоже окончил татарскую школу в Симферополе, затем получил образование в Петербургском юридическом институте. И ныне постоянно живет в Петербурге в одном доме с Аджи Асаном-оглы Мустафаевым. Его старший брат, Гази Джемилев, который живет и теперь в Старом Крыму, открыл для него в Петербурге фруктовый магазин. Менсеит занялся торговлей, и дела у него пошли успешно. Он быстро изучил привычки покупателей, нашел с ними общий язык. Но не торговая жилка привлекала в нем Медиэва. А совсем другое. Менсеит Джемилев связался с подпольной революционной организацией; он выполнял дерзкие, опасные поручения. Что и говорить, поле деятельности у Менсеита было широкое. В ящики с лимонами, апельсинами, хурмой, инжиром, кофе он часто прятал важные документы. Это были статьи, прокламации, письма революционеров, которые временно проживали за границей. Конечно, владелец магазина о этих документах всегда был заранее предупрежден. И передавал те бумаги человеку, которому и надлежало их вручить. Когда город кишел доносчиками и шпионами, которые постоянно следили за каждым подозрительным, это важное и ответственное поручение было доверено ему, Менсеиту.
А когда Менсеит Джемилев отправляет свой товар – фрукты, полученные из Крыма, – за границу, то прячет в ящики с двойным дном важные бумаги.
Но Менсеит Джемилев, к сожалению, далеко, в Петербурге. Но и здесь у Абдурешида Медиэва есть преданные друзья. Скажем, его шурин Сулейман Али Молаев, Абдулфета Абдураман, Сеит-Мемет и Аблямит Шейх-заде, Бекир Халафат, Абибула Зиядин, Базиргян Мамут, Ибрагим Смульский, Осман Сейфулаев. Сеит-Ахмед Челеби, Сеит-Умер Тарахчи, Сеит-Али Сарычи и многие другие, на кого он может в случае чего опереться. Эти люди каким-то образом нашли возможность учиться. Одни из них получили образование в Крыму, другие – в Петербурге, третьи – за границей. Сейчас все они располагают значительными средствами и, главное, заботятся о судьбе своего народа. Если нужно что-нибудь сделать для города и его жителей, то долго не думают, где взять деньги: достают из кошелька и кладут на стол. Кого из них ни возьми, каждый – член благотворительного общества или школьной комиссии. Конечно, здесь не обошлось без влияния на них Медиэва...
Наконец Абдурешид-эфенди приказал кучеру остановить фаэтон, легко спрыгнул на землю и открыл перед гостем калитку в высокой ограде из серого камня.
– Прошу, – сказал он. – Сегодняшний вечер посвятим разговорам. Давно мы с вами не говорили всласть...
Дома, видимо, привыкли, что Абдурешид-эфенди всегда возвращался в одно и то же время, – на застеленном скатертью столе было все готово для ужина.
Медине-ханум, по-европейски одетая, молодая, стройная, встретила мужа на пороге. Он представил ей Токтаргазы как своего давнего друга. Знакомясь, она с любезной улыбкой подала руку. Услышав в гостиной голоса, вышел ее брат, высокий крепкий Сулейман Али, который сразу узнал поэта Токтаргазы. Горячо поприветствовал и поблагодарил зятя за то, что привел такого почетного гостя.
Пока мужчины обменивались любезностями, Медине-ханум позаботилась о еще одном комплекте столовой посуды.
Сулейман Али Молаев оказался разговорчивым и остроумным человеком. За ужином он с присущей ему иронией начал рассказывать о том, как его зять стал главой городской управы. А точнее — как его сделали... Голос у Сулеймана Али был раскатистым, высоким.
В этом городе когда-то ни один татарин не возглавлял городскую управу. Чаще всего делами заправляли караим, грек или болгарин, как правило, состоятельные дельцы, коммерсанты, ростовщики и нувориши. И это считалось нормой, потому что, чтобы войти в городскую управу, человек, как минимум, должен был иметь имущество стоимостью в три тысячи рублей. Конечно, в управе всегда были богатые татары, но их там было немного. И из-за своей малочисленности они не могли сделать что-либо в интересах своего народа.
Абдурешид-эфенди всего два-три года поработал в Карасубазаре, и люди его сразу полюбили. Они ему поверили. Но только любовью и доверием народа, конечно, членом городской управы не станешь...
Причем на этот раз большинство татарского населения города настаивало на том, чтобы в городской управе было хотя бы трое татар. Кто же они, эти трое? По мнению большинства, быть членами управы достойны Осман Сейфулаев, Ибрагим Смульский, Абдурешид Медиэв. Но, как назло, ни у одного из них не было ни имущества, ни денег.
«Нет? — сначала впали в уныние друзья, но тут же решили: — Если нет, то будут!»
Посоветовались с юристом, а затем с нотариусом.
— Деньги или имущество? — уточнили у Абдурешида-эфенди.
— Если имущество, то, по меньшей мере, на три тысячи.
— Ну, хорошо!
Через две недели бакалейный магазин и кофейня Аджи Абдурамана были «проданы» Ибрагиму Смульскому. Гостиницу «Европа» Абибулы-бея «купил» Осман Сейфулаев, а двухэтажные дома и постоялый двор отца Сулеймана Али Молаева перешли в собственность Абдурешида Медиэва. Документы купли-продажи были оформлены у нотариуса, акт передан коллегии. Таким образом трое высокоинтеллигентных, прогрессивных молодых людей благодаря поддельным документам были избраны делегатами городской управы, которая состояла из представителей разных национальностей, и единогласно избрала своим председателем Абдурешида Медиэва.
— Ну и как, не разочаровались? — смеясь, спросил Усеин-оджа.
— Вы, Усеине-эфенди, знаете, в каких условиях живет наш город, — сказал Сулейман Али Молаев, вытирая губы вышитой салфеткой. — Если кто-то хотел напиться воды, брал ведерко, выходил на улицу и бегал в поисках водовоза, и часто найти его было непросто. Воду наше население испокон веков покупало у водовозов. Ведро воды стоило шесть копеек. Не так ли?
— Так! — ответил оджа и кивнул. — Точь-в-точь как в старом Марракеше.
— А что сделал новый городской голова? — Сулейман-эфенди бросил удовлетворённый взгляд на Медиэва.