От автора
Теплоход «Сулико» плавно причалил к пристани. Пассажиры не сразу это заметили. Смеркалось. Все сидели в каютах. Даже если кто-то и смотрел через иллюминатор на берег, города всё равно не видел — шёл сильный дождь, барабанил по палубе, по гранитной набережной, по железным крышам домов, заливал тротуары мутной водой.
На площади у пристани ни одного такси. Почти первым оказавшись на берегу, я не мог рассчитывать в ближайшее время снять номер в гостинице. Пришлось обратиться к водителю голубого фургона с надписью «Горпродторг», стоявшего у глухой стены высокого здания из белого ракушечника. Он согласился довезти меня до «Астории». Уже сидя в кабине, я с тревогой подумал: «Неужели придётся провести всю ночь на ногах или, в лучшем случае, вздремнуть в кресле гостиничного вестибюля?..»
Я вышел из машины, бегом поднялся по ступеням и зашёл в гостиницу. Стряхнул с себя капли дождя, подошёл к стойке, за которой сидела молодая женщина с седыми голубоватыми волосами. Но не успел я и рта раскрыть, чтобы спросить о свободных номерах, как она сказала:
— На втором этаже, восемнадцатый номер…
Я не понял, к кому она обращается, и оглянулся. Позади никого не было. Женщина, не отрывая глаз от журнала регистрации, протянула руку. Я вложил в неё свой паспорт.
— Два рубля семьдесят копеек, — сказала она. А потом щёлкнула пальцами и добавила: — Как говорят крымские татары: «Парайи вербен дюдюги чалыр».
Женщина в голубом парике громко зевнула и, неожиданно смутившись, прикрыла рот ладонью, записала мою фамилию и вернула паспорт.
Я был удивлён, что в разгар курортного сезона в такой фешенебельной гостинице оказалось свободное место.
Дежурная на этаже проводила меня до номера. Тихонько открыла дверь, я вошёл. На одной кровати кто-то спал. Вторая была свободна. Я сразу почувствовал сильную усталость. Быстро разделся и лёг.
Утром проснулся от сухого шуршания. Мой сосед, уже пожилой мужчина, одетый, сидел на кровати и читал газету. Его лицо было загорелое, почти медного оттенка, волосы длинные и седые, усы короткие и тоже седые. А брови — чёрные. Это, конечно, любопытно, что брови у него чёрные, но ещё любопытнее — кто он такой? Ветеринар? Винодел? В любом случае, глядя на него, не скажешь, что занимает высокую должность. Утром он уже успел обойти весь город и вернуться. Газету читал без очков, правда, держал её слишком близко к глазам.
Я побрился, умылся. После этого мы познакомились. Он представился Георгиосом Монолуполосом. Приехал из Кокчетава. До войны жил в этом городе. Вчера искал свой дом, но не смог найти. На месте, где он раньше стоял, теперь трёхэтажный универмаг. А из старых знакомых никого не осталось.
— А вы здесь по делам или как?.. — спросил меня Георгиос Монолуполос. — Собираетесь отдыхать?
— Отпуск у меня уже закончился, — вздохнул я. Почему вздохнул? Пожалел, что быстро пролетело время? И сам не знаю. — Пора уже возвращаться домой.
— Простите, — сказал Георгиос, бросил газету на кровать и внимательно посмотрел на меня. — Вы очень похожи на одного моего знакомого. Очень близкого.
— Вы жили на Фенер-Буруне?
— Нет, на Фенер-Буруне я не жил.
Мы разговорились. Правда, больше говорил Георгиос, а я слушал и отвечал на его вопросы, хотя были и такие, на которые я не отвечал — просто не хотел, делал вид, что не услышал. Он представился работником финансовой сферы. Уже сорок лет работает в бюджетном отделе банка. Его жена умерла в прошлом году. Дочь замужем. Она врач. Сейчас Георгиос одинок и, кажется, из-за этого на кого-то обижен. Он помолчал, ожидая ответа на очередной вопрос о смысле бытия и человеческой суеты, но не получив его, продолжил:
— Когда люди молоды, они не могут жить без отца и матери, а став взрослыми, забывают о них, — сказал Монолуполос печальным голосом и опустил голову. — Вот я и ушёл. Просто взял и ушёл! Сказал: до свидания! И всё! Теперь пусть делают что хотят — без меня.
Когда Георгиос жил в Кокчетаве, он выращивал во дворе баклажаны и помидоры. А когда заболел, отказался от всего этого. Здесь он надеется найти тихий уголок, чтобы спокойно провести остаток жизни.
— И всё-таки у меня ощущение, что я видел вас на Фенер-Буруне.
— Нет, я там не жил. И вас вижу впервые.
Георгиос бросил на меня грустный взгляд, хотел ещё что-то сказать, но передумал.
Я оделся, извинился перед ним за то, что вынужден его покинуть.
— Хотите купить билет на поезд? — спросил Георгиос.
— Мне нужно получить один документ из архива.
— Из архива?! — лицо Георгиоса стало сосредоточенным, он поднял вверх указательный палец. — До войны здесь, в архиве, работал один старый караим. Мы были соседями.
Я кивнул. Это, конечно, никоим образом не означало ни согласия, ни несогласия. Просто знак внимания к его словам. А он воспринял это как желание продолжить разговор. И, кажется, очень загрустил, когда именно в этот момент я вышел из комнаты.
В коридоре я на секунду задержался у зеркала. Собственное лицо, успевшее загореть за две недели отдыха в Ялте, показалось мне болезненным и чужим. Видимо, потому что прошлой ночью я плохо спал.
На бывшей Итальянской улице прогуливались беззаботные люди — загорелые женщины и мужчины в шортах. Кто есть кто — с первого взгляда трудно было определить. Дождь закончился, земля подсохла, солнце припекало, обещая тёплый день. Я пересёк улицу и энергично зашагал по узенькому переулку, ведущему к Генуэзской крепости. Вскоре мой взгляд отыскал табличку архивного управления. Именно оно мне и было нужно.
Дежурный посоветовал пройти в конец коридора и повернуть налево. Я шёл, читая таблички на дверях. И чуть не столкнулся с пожилой женщиной с ярко окрашенными хной волосами. Она предупредила, что в конце коридора мне нужно подняться по лестнице на второй этаж. Так я и сделал.
У двери с железными решётками меня остановил сержант милиции.
— Вы к кому? — спросил он.
К кому? Увы, я и сам этого не знал. Знал только, что мне надо.
Сержант — молодой парень. Похоже, недавно вернулся из армии. В его интонациях и жестах всё ещё ощущалась армейская выучка. На столе, за которым он сидел, два телефона: один — внутренний, второй — для связи с внешним миром. Стоит только зазвонить — он тут же хватает трубку и чётко отвечает. А кто войдёт — вскакивает, делает два шага навстречу:
— Вы кто? По какому вопросу?
По какому вопросу?
— Дело в том, — сказал я, — что мне нужен документ. Такой документ, в котором…
Из дверей вышел мужчина в синем халате без рукавов. Сержант прервал меня и потребовал удостоверение личности. Я подал паспорт и нужную бумагу. Изучив мои документы, сержант приоткрыл дверь и кому-то что-то сказал.
— Пойдёмте! — пригласил он меня и большими шагами двинулся по коридору.
Я едва за ним поспевал.
— Если директор на месте — он всё решит. А если нет…
Он не договорил. Видимо, его что-то тревожило. Он на ходу почесал лохматую голову и задумчиво сказал: — А если его нет — тогда ничем не…
Схватившись огромной рукой за медную ручку, он сильно на неё нажал. Дверь открылась. Бородатый замер в нерешительности на пороге.
Директор был погружён в чтение каких-то бумаг. Мы вошли тихо. Казалось, он даже не заметил, как мы подошли к его столу. Мы стояли и ждали. А он читал.
Наконец бородач решился.
— Павел Тарасович! Человек приехал издалека, — кивнул он на меня. — У него к вам дело.
Но директор не отрывал глаз от бумаг.
— Издалека? — переспросил он, не поднимая головы. — Ну, пусть зайдёт…
— А он уже тут, перед вами.
Бородатый положил мой паспорт на стол и, дав понять, что выполнил свой долг, чуть поклонился и вышел из кабинета.
Стук двери заставил Павла Тарасовича поднять голову. Увидев перед собой человека, похожего на местного южанина, он, как мне показалось, удивился. Его скулы дёрнулись, зашевелились, словно плохо вылепленные скульптором. Синеватая кожа с синеватой сыпью, как от пороха, ожог под правым ухом… Наверное, этот человек когда-то служил в танковых войсках. Возможно, горел и чудом спасся. На войне таких случаев хватало.
Он протянул руку, и я крепко её пожал.
Павел Тарасович спросил, где я работаю. Я удовлетворил его любопытство и сказал:
— Я разыскиваю материалы об одном событии в селе Харджибие. Это случилось много лет назад.
По выражению его лица было видно, что он меня не понял. Кажется, он уже собирался спросить: «А что такое Харджибие?» — но я его опередил:
— Харджибие — это название села.
— Ага! Вот как! В таком случае вы попали не по адресу. Мы — город, а сёла — в областном архиве…
Павел Тарасович поднял своё квадратное подбородок, долго смотрел в окно на белое судно, что причаливало к пристани, и наконец отрицательно покачал головой:
— Такого села, насколько помню, нет…
Однако Павел Тарасович не похож на сухого и бездушного бюрократа. Я это сразу заметил, как только наши взгляды встретились, поэтому не торопился уходить.
Директор, потеряв терпение, взял со стола какой-то металлический предмет и дважды ударил по трубе центрального отопления. Вскоре на пороге появилась женщина в коротком красном платье. Павел Тарасович попросил позвать заведующего отделом Шабшала. До его прихода хозяин кабинета не пытался завести со мной разговор. Я же, в свою очередь, воздержался от ненужных вопросов, не касающихся дела. Так мы и просидели минут десять молча.
Наконец появился худощавый мужчина с редкими пепельными волосами, сквозь которые просвечивала розовая макушка.
— Вот и сам Илья Исакович, — сказал директор, — кандидат исторических наук. Его отец, Исак Гарипович, тоже долго работал у нас. Простите, как называется то село, о котором вы только что говорили?
— Харджибие, — повторил я.
Руководитель архива при этом бросил вопросительный взгляд на старшего научного сотрудника.
— Я говорил, что такого села нет.
И Павел Тарасович в нескольких словах изложил Шабшалу суть моей просьбы.