Пока мальчишка-ямщик разыскивал хозяина, усатый щеголь стоял, облокотившись одной рукой на фургон, а другую держал на изящной инкрустированной трости. Откинулась занавеска, из-под неё показалась молодая женщина и протянула щеголеватому мужчине годовалого ребёнка. Затем, как и муж, ступила на спицы колеса, сошла на землю, подошла к стене, поправила измятый и прилипший к телу подол платья и осторожно разгладила его на едва округлившемся животе. Взглянув на неё, несложно было догадаться, что она уже ждёт второго ребёнка.
Её движения были спокойными и плавными. Она сняла с головы фирланту, встряхнула, заколола растрёпанные волосы и снова повязала голову. Ребёнок увидел отца и протянул к нему ручки, что-то забормотал, а женщина, говоря те нежные слова, что каждая мать бережёт только для своего ребёнка, взяла младенца и прижала его к себе, укачивая на руках.
– Умере, распрягай лошадей, – сказал мужчина мальчику. – Когда обсохнут — напои, дай сена!
Распрягая коня, подросток улыбнулся.
– Знаю, – буркнул он, обидевшись, что дядя считает его ребёнком. Расстегнул упряжь, снял шлеи, узду, надел недоуздок: – Займитесь лучше своими делами, дядя Усеин, я всё сделаю.
– А про то, что ночевать будешь под тентом, знаешь?
– Знаю.
Для Умера это не новость. Каждую неделю он приезжает из села во двор кофейни «Вели-Баба». Все здесь — сторожа, смотрители, повара, весовщики — ему знакомы. А знакомства в жизни — это немало. Накормить и напоить лошадей несложно. У Умера есть дела поважнее. На фургоне — две большие корзины слив и одна с грушами, прикрытые увядшими лопухами. Их нужно как можно скорее отвезти на базар и сдать постоянному покупателю отца, Кериму-уста. Но уже поздно, он сделает это утром. Потом купит в бакалейной лавке кофе, сахар, керосин, халву, а послезавтра, ещё до захода солнца, ему нужно будет вернуться в село. Так велел отец. А кроме отцовского поручения, думаете, у него нет других дел? Полно! И на цыган с дрессированным медведем хочется посмотреть, и с новыми друзьями встретиться... К тому же, дядя Усеин и Аджире-апте послезавтра уезжают поездом в Феодосию. Их надо будет отвезти на вокзал.
– Если знаешь — хорошо, – улыбнулся дядя. – Мы будем в кофейне. Как закончишь дела — заходи. Поужинаем.
Молодой щеголь пригладил усы, поправил на голове шапку и, опираясь на трость с серебряным набалдашником, направился к известняковой арке в кирпичной стене. Женщина молча пошла за ним, переложив ребёнка с одной руки в другую.
Пройдя арку, они свернули к большому зданию. Гость распахнул двустворчатую дверь, придержал, пропуская жену. Они прошли узким тёмным коридором и вошли в зал. Там на чугунных подсвечниках, прибитых к стенам, потрескивая, горели толстые восковые свечи. От них исходил тяжёлый, но приятный аромат. За столами сидели пожилые мужчины и всего три-четыре женщины. У окна, выходящего в сад, весёлая компания играла в домино. Кто выигрывал, а кто проигрывал, было трудно понять. Но весёлый смех говорил о том, что игра была интересной. После очередного взрыва смеха люди притихали и поворачивали головы в тот угол. Увлечённые игрой купеческие сынки ни на кого не обращали внимания. Им было очень весело.
Из граммофона на тёмном комоде лилась романтическая песня Ашир-уста «Ох, что сделала ты со мной, что сделала?..»
Над головами висел табачный дым, смешанный с запахом пота и кофе.
Наши гости тоже сели, выбрав место у стены. И сразу перед ними появился сухощавый, длинный как жердь слуга в красной феске.
– Что изволите, господин? – низко поклонился он, приложив руку к левой стороне груди. – Вам что-то поесть или кофе?
– Пока что два кофе, – сказал Усеин, решив, что ужин закажут, когда придёт Умер.
Он снял шапку, немного её пригладил, и на колени ему упал сорный стебелёк. Жена улыбнулась. Муж весело подмигнул ей, ущипнул пухлую щёку малыша. И подумал: «Чего только не прилипнет к человеку, который полдня трясся в фургоне!» Он уже потянулся к усам, чтобы подкрутить их вверх, но тут подошёл слуга с кофе. Он поставил поднос с джезве, сахарницей и чашками на стол, затем наклонил голову, отступил на два шага и замер. Гость подумал, что тот ждёт чаевых, сунул пальцы в нагрудный карман жилета, но в этот момент рядом возник мужчина в белом шёлковом костюме и очках.
– О Аллах! Да это ли не Усеин-эфенди?! – воскликнул он, раскрыв объятия.
Гость молча встал, внимательно всматриваясь в пришедшего, и, наконец, радостно воскликнул:
– Афизе!.. Мой дорогой Афизе! Воистину, мир тесен, раз мы встретились в «Вели-Баба»!
Они обнялись, громко хлопая друг друга по плечам, по спине.
– Сколько лет мы не виделись? – спросил Афиз, отстранившись и весело рассматривая друга. – Я уже сбился со счёта. Из каких краёв прибыли?
– Из деревни, – ответил гость и указал на жену: – Познакомьтесь! Моя жена Аджире-ханум!
Афиз наклонился было, протянул руку, но тут же выпрямился. Он растерялся, не зная, приветствовать ли её по-европейски за руку или придерживаться своих обычаев.
– Очень рад... – поклонился он Аджире-ханум и, указывая на ребёнка, спросил: – Мальчик или девочка?
– Наш сын Даниял, – улыбнулся Усеин-эфенди.
– Машаллах! Ну и молодец! Прекрасный мальчик. Возможно, ему суждено жить в удивительную эпоху! – улыбнулся Афиз.
Малыш начал капризничать — захотелось спать.
Аджире-ханум поблагодарила Афиза за добрые слова и начала укачивать ребёнка.
Афиз огляделся по сторонам, ища свободный стул. Проворный слуга тут же подал ему стул, затем снова отступил на два шага и замер.
Афиз сделал ему знак подойти ближе.
– Скажи Гарозу Мемету, чтобы он для гостей... – движением бровей указал на Усеина-эфенди и подчеркнул: – Для уважаемых гостей пусть приготовит лучшую спальню и хороший ужин. Ты понял меня, Муса?
Последние слова Афиз-эфенди имели особый смысл. Они приказывали исполнить требование с особым усердием и точностью.
– Будет исполнено, шорбаджи.
Слуга, беспрестанно кланяясь, удалился и растворился в табачном дыму.
– Представляете, Афизе, я вас сразу не узнал, – сказал гость. – Вы так изменились!..
– Все так говорят, но никто не скажет, в чём я изменился! – весело рассмеялся Афиз-эфенди. – Похудел или поправился? Неужели и вы, мой старый друг, не скажете, в какую сторону я изменился? В лучшую или худшую?
– Стали солиднее. Да… Но это естественно — столько лет прошло!
– Значит, постарел, – усмехнулся Афиз и переспросил: – Я постарел?
Усеин почувствовал неловкость. Не обидел ли он друга своей откровенностью?
И всё же кивнул, подтверждая слова.
– Вот это правильно! Вот это по-дружески! – воскликнул Афиз и рассмеялся, сверкнув ровным рядом крепких зубов. – Да, действительно постарел!
– Вы женаты, Афизе-эфенди?
– Нет, не женат. Все красивые девушки в городе вышли замуж за тех, у кого большое наследство и европейское образование. А я, знаете... – ожидая, что скажет гость, Афиз посмотрел на него поверх серебряной оправы очков. Но гость промолчал, и Афиз повторил: – А я так и остался старым холостяком. Я всегда пугался, когда дело доходило до женщин. Помните?
Они учились вместе в медресе. Жили в одной комнате, правда, втроём. О третьем мы ещё поговорим. После медресе Усеин стал учителем. А вот чем занимался в последние годы Афиз — Усеину было неизвестно. Когда они поступали в медресе, его звали Феми. Позже, за то, что Феми знал Коран наизусть и умел выразительно читать, учитель стал называть его Афизом.
– Я слышал, вы учились в Петербурге, – сказал Усеин и почувствовал, что узел галстука сдвинулся, поэтому быстро поправил его. Галстук был на резинке, и каждый раз, когда приходилось поворачивать голову, он сползал набок. – Вы закончили университет?
– Нет, не довелось, – с грустью ответил Афиз. – Только мечтал… Вместе с Фикретом Шерифом мы сдали экзамены. Были зачислены. Но, увы, мне не суждено было доучиться. Отец заболел, и я был вынужден оставить учёбу и вернуться домой.
– А Фикрет Шериф?..
– Он доучился. Сейчас в одном из степных уездов… Кажется, строит железную дорогу… – Афиз, будто что-то вспомнив, замолчал, и его лицо стало отстранённым. После паузы он спросил: – А вы хотели бы с ним встретиться?
– С Фикретом? – Усеин-эфенди пожал плечами и вздохнул. – Знаете... отказаться от такого человека, как Фикрет, забыть его... невозможно! Но стрела, пущенная им когда-то, до сих пор торчит в моём сердце. – Помолчал и добавил: – Не знаю. Пожалуй, наши пути разошлись навсегда…
Упоминание о Фикрете Шерифе взволновало Усеина. Он вынул из кармана табакерку. Свернул самокрутку, жадно затянулся.
– А как себя чувствует Азиз-эфенди? – спросил он, чтобы сменить тему. – Жив-здоров?
Афиз-эфенди вздрогнул, пристально посмотрел на собеседника и отвёл взгляд, будто был чем-то смущён. Учитель заметил, что он побледнел, и обеспокоенно спросил, положив ему руку на плечо:
– Афизе, что с вами?
– Отец… умер, – ответил тот.
– Умер?.. – эта весть потрясла Усеина-эфенди. – Азиз-эфенди… умер? – переспросил он сдавленным голосом, словно не верил услышанному. – Но ведь он никогда ничем не болел.
– Если Аллах решает забрать кого-то к себе, он найдёт способ.
Азиз-эфенди был Усеину как отец. Когда Усеин учился в медресе — а в селе Кок-Коз, откуда он приехал, не нашлось ни одного человека, способного оплатить его учёбу, — то за него всегда платил Азиз-эфенди. А после окончания учёбы, когда Усеин обивал пороги ведомств просвещения, и чиновники, сидевшие там, даже не хотели его слушать, Азиз-эфенди поговорил с влиятельным лицом и добился назначения Усеина в коммерческую контору, торговавшую фруктами. Правда, там он надолго не задержался. Вскоре Азиз-эфенди устроил его школьным учителем в селе Беш-Палав, и Усеин-эфенди начал преподавать детям. Но так случилось, что одна из учениц старшего класса влюбилась в молодого учителя и, вероятно, призналась в этом своей матери.