– Я ещё в здравом уме. Ну, скажем, ваши ученики закончили школу. А дальше что?.. Учёными они ведь не станут! Татары на это не способны. Поэтому, Усейне-эфенди, ваша работа – напрасна.
– Вы, Фикрете-эфенди, учитесь в Петербурге, – воскликнул Усейн. – Но разве вы не татарин? Или, может, француз?
Фикрет покраснел, как помидор, и его лицо расплылось в ехидной улыбке. Усейну показалось, что в него вонзились сотни осиных жал, он в ярости ударил глиняной кружкой о мраморный стол, кружка разлетелась вдребезги, а остатки бузы разлились. Усейн вскочил на ноги, но пошатнулся, задел ногой стул, и тот с грохотом отлетел.
Сандура, дремавший на застланном войлоком топчане, проснулся, моргнул сонными глазами на посетителей, но не увидел ничего особенного и снова заснул.
Усейн уже взялся за ручку двери, но резко обернулся:
– Если татарин не способен освоить науку, то зачем вы сами поехали в Петербург? – закричал он. – Я бы с удовольствием раскроил вам голову, да кто знает, может, она ещё пригодится!..
Фикрет встал, вытер платком заляпанное бузой лицо и пиджак, поправил галстук.
– Вы, Усейне-эфенди, неправильно меня поняли, – виновато пробормотал он. – Я хотел сказать, что...
– Я прекрасно вас понял! – перебил его Усейн. – И очень сожалею, что зашёл с вами в эту бузахане.
Учитель вдруг вспомнил, что не расплатился с хозяином бузахане, вернулся к нему, и тот услужливо встал с топчана и направился ему навстречу.
– За бузу полтора рубля, – сказал хозяин. – Янтыки бесплатно.
– Почему? – удивился учитель.
– Пекарь не взял денег за янтыки, потому что вы для него – авторитет.
Усейн сунул деньги хозяину бузахане и вышел прочь.
...Уложив ребёнка, Суаде-ханум и Аджире вернулись в гостиную и сели за стол. Тут же появилась молодая служанка, положила перед ними горячий черсак, забрала кофейные фильджаны и поставила хрустальные бокалы.
– Дорогие мои гости, Усейне-оджа, Фикрете-эфенди, Аджире-ханум! – громко произнесла хозяйка приятным грудным голосом. Если бы она знала!.. Если бы Суаде-ханум знала, что произошло между этими двумя людьми в бузахане Сандуры, то, наверное, не обращалась бы к ним так весело и беззаботно. Но она об этом не догадывалась и потому кокетливо продолжила свою речь: – Раньше не проходило и дня, чтобы в этом доме не собирались уважаемые люди. Не знаю, чем я провинилась перед Аллахом, что он так жестоко меня наказал: лишил сначала старшего сына, а потом и мужа... Остался у меня только Феми. Вы, его друзья, сегодня пришли к нам в гости, а значит, своим присутствием засвидетельствовали нам свою любовь и уважение. Я очень благодарна вам за это! Пусть Аллах оберегает вас от всех бед. А теперь прошу к столу!
Сладкие, словно халва, слова Суаде-ханум, её сияющие глаза и изысканные жесты смягчили сердца двух молодых людей, которые так долго носили в себе обиду друг на друга.
Феми первым встал с пуфика.
– Прошу к столу, ханум и эфенди! – сделал широкий жест рукой.
Но ни Фикрет, ни Усейн не сдвинулись с места. Оба сидели неподвижно, опустив головы. Суаде-ханум вопросительно посмотрела на сына, затем на его друзей.
– Феми, сынок, почему гости такие мрачные? Я их чем-то обидела?
– Нет, мама, вы их ничем не обидели, – ответил Феми, стараясь казаться весёлым. – Они сердятся друг на друга.
– А я уж испугалась, – приложила руку к груди Суаде-ханум, – подумала: что-то случилось. Может, пустяк? Или кто-то на кого-то замахнулся кинжалом?
– Никто, слава Аллаху, не ранен. Но, похоже, произошло нечто серьёзное, потому что кончики усов Усейна-эфенди загнулись вверх!.. – заметил Феми.
Суаде-ханум весело рассмеялась. Характеры обоих друзей ей были хорошо известны. Хотя она и не могла догадаться, из-за чего поссорились друзья, но была уверена, что между бывшими сохтами не могла пробежать такая чёрная кошка, чтобы они стали врагами на всю жизнь. И потому игриво обратилась к молчаливым гостям:
– Дорогие эфенди, посмотрите на меня! Я не знаю и не хочу знать, что между вами произошло. Но вы находитесь в нашем доме. Фикрет приехал в отпуск. Он, слава Аллаху, уже дважды был у нас. А Усейн-эфенди не появлялся у нас шесть лет. Так не будем омрачать этот прекрасный вечер. Если вам трудно подняться и пересесть к столу, тогда позвольте мне взять вас за руку и поднять, как маленьких...
Хозяйка сделала вид, что встаёт, но сын дотронулся до её руки, и она осталась сидеть. Суаде-ханум так разволновалась, что побледнела. – Прошу к столу! Если не сядете, моё сердце наполнится обидой, от которой исцелить меня будет трудно, ведь если я и дожила до этих дней, то причиной был мой сын Феми и моя любовь и гордость за вас, всех троих. Азиз-эфенди очень любил вас, Усейне-эфенди. Когда вы приходили к нам, ни разу не уходили отсюда обиженным. Пусть и сегодняшний день будет светлым... Фикрете-эфенди... Что мне для вас сделать? Может, поклониться вам?
– Что вы, Суаде-апте! – смутился Фикрет Осман-оглы. – Меня не нужно уговаривать!
Фикрет подошёл к столу и сел рядом с Феми. Суаде-ханум ждала: подойдёт ли Усейн? Сядет за стол или уйдёт из дома? Усейн-оджа поднял голову. Их взгляды встретились. Нет, Усейн не уйдёт. Он не сможет обидеть эту великодушную женщину. Он не из тех.
Усейн медленно встал с дивана, подошёл к столу и сел рядом с Аджире. На лице Суаде-ханум заиграла улыбка. Она пыталась скрыть волнение, но возраст уже был не тот, чтобы при любой ситуации не терять самообладание, и потому на её глазах выступили слёзы.
Феми-эфенди налил в бокалы красного игристого вина.
– Пусть мама успокоится, – сказал он, – а мы займемся делом... Так, мама?
Суаде-ханум поднесла к глазам батистовый платок, а сын продолжил:
– Мы очень рады видеть в нашем доме Усейна-эфенди и Аджире-ханум. С вашего позволения, в их честь...
В этот момент Феми прервал Фикрет Осман-оглы.
– Простите, – сказал Фикрет, медленно поднимаясь с места. До сих пор он молчал, решая, стоит ли ему говорить. И вдруг понял, что либо сейчас он должен высказать всё, что его тяготит, и освободиться от этого окончательно, либо смириться и навсегда расстаться с Усейном Шамилем. – Прежде чем выпить за здоровье гостей, я хотел бы сказать два слова... Наш разговор тогда в бузахане Сандуры начался хорошо... Но, увы, закончился плохо. По моей вине. Я возомнил себя человеком, принадлежащим к высшему миру. Конечно, это было ребячеством. А если не ребячеством, то... заносчивостью, высокомерием... Я много раз вспоминал потом этот разговор, много передумал. И понял, что вёл себя неправильно. Вчера на улице мы случайно встретились с Феми-эфенди. А сегодня я должен был ехать в село. Но, узнав, что вы, Усейне-эфенди, будете вечером в этом доме, отложил поездку и пришёл сюда. Пришёл не для того, чтобы поклясться, что полностью отрекаюсь от своих слов. Просто мне хотелось сказать вам, друг, что я тогда наговорил всякой чепухи и понёс черт знает что.
Фикрет хотел сказать ещё многое. Но не сказал, потому что так разволновался, что его голос задрожал. Он замолчал и сел на своё место.
– Спасибо вам, Фикрете-эфенди! – сказал Феми, довольный поступком своего друга. – А теперь прошу поднять бокалы и выпить этот чудесный нектар в честь Усейна-эфенди и Аджире-ханум! Выпьем за то, чтобы обида, что сушила два сердца, исчезла! Не так ли, дорогая мама?
– Да, сынок, да! – подтвердила Суаде-ханум. – Пусть она испарится, как роса на солнце.
Мужчины встали и чокнулись бокалами. Чей бокал с чьим соприкоснулся, определить было трудно. Чокнулись ли бокалы Усейна и Фикрета, никто не заметил. В конце концов, это уже не имело значения – главное произошло. Фикрет-эфенди взял назад когда-то брошенные в учителя Усейна обидные слова. Они выпили. Что заставило Фикрета-эфенди взять свои слова назад? Может, после института его взгляды на общество изменились? Если бы! Просто Феми, Фикрет и Усейн долгое время жили вместе. Хотя между ними и случались ссоры, и взгляды на жизнь у них были разные, а в чём-то резко противоположные, забыть друг друга они не могли. Это естественно для людей, выросших и учившихся вместе. С намёка, с первого взгляда они понимали друг друга, и, что бы ни случилось между ними, они всегда мирились. Были споры. Теперь их уже нет. Всё забыто. Забыто и то, что Усейн – сын бедного крестьянина Токтаргазы, который едва сводил концы с концами и кормил семью орехами, дикими фруктами, ягодами, собранными в лесах Кок-Коза. У Феми и Фикрета есть деньги, у Усейна нет, зато он богат мыслями. И хотя друзья не во всём с ним согласны, но и не вмешиваются в его размышления. Пусть себе думает, кому от этого вред?
Бокалы опустели. Потом попробовали солёные фаршированные баклажаны, маслины. Бокалы снова наполнились и снова опустели. То провозглашался тост за здоровье Суаде-ханум, то за здоровье Аджире-ханум, то за присутствующих друзей, за каждого отдельно. Пили, собственно, Усейн и Феми. Фикрет же опустошил свой бокал только один раз, в начале. После этого к алкоголю он даже не притрагивался. И в разговоре участия почти не принимал. Сидел красный, как варёный рак, и молчал. Учитель Усейн заметил, что тот чувствует себя не в своей тарелке. Молчаливый Фикрет – это очень непривычно. Молчуном его трудно назвать. Странно.
Несколько раз, поймав на себе пристальный взгляд Усейна, Фикрет вежливо ему улыбнулся. И, чтобы не выдать, что его что-то тяготит, принялся рассказывать о некоторых петербургских обычаях. Потом рассказал о своих встречах с Бораганским, о том, что он преподаёт на восточном факультете Петербургского университета и продолжает заниматься издательским делом, оборудовал свою типографию новыми машинами, печатает брошюры и книги на разных восточных языках.
Вспомнил и Феми о своём недолгом пребывании в столице.
Разговор за столом вёлся сдержанно, осторожно, словно собеседники, сидящие напротив друг друга, боялись ненароком задеть что-то запретное, что могло бы вызвать недовольство кого-либо из них. И всё же эта встреча за щедро накрытым столом не прошла даром – лёд тронулся.
Была уже глубокая ночь, когда гости вместе с хозяевами, вышедшими их проводить, спускались по лестнице во двор.