Воспоминания о годах юности, проведённых в Париже, и разговор с Токтаргазы — таким же юным и пылким, каким он сам был когда-то, — сильно его взволновали. Его пальцы дрожали, табак рассыпался. Наконец ему удалось прикурить сигарету. И тут тихо приоткрылась дверь, и вошла пожилая женщина с подносом. Её волосы, окрашенные хной, отливали медью. Она поставила на стол три фиджана, джезву с кофе, плетёную вазу с золотистой пахлавой и так же тихо вышла из кабинета, как и вошла.
– Прошу, дорогие гости! – сказал издатель и разлил кофе. – Увлёкшись беседой, я забыл об обязанностях хозяина. Простите, Усеин-эфенди. Мы с Эскендером-эфенди недавно перекусили, а вы, может, хотите поесть? Не стесняйтесь, заказывайте.
Усеин, конечно, уже успел проголодаться, и пить кофе ему не хотелось. Но удобно ли есть за одним столом с Исмаилом-эфенди и Александром Николаевичем, если они пьют только кофе?..
– Уже много времени прошло с тех пор, как умерла Зоре-ханум, – с грустью произнёс Исмаил-эфенди. – Я женился на её родной сестре Зейнаб. Но она уже тогда была больна, долго не прожила, бедняжка, с тех пор я живу вдовцом. Такая уж моя судьба... Стар я уже. Но в отчаяние не впадаю, ведь уйду из этого мира не с пустым вёдром, подвешенным к телеге.
Последние слова он произнёс дрожащим голосом, и из его глаз покатились по морщинистым щекам две крупные слёзы. Он не прятал своих слёз, даже не вытер глаза платком. Усеин-оджа растерялся, встал, обнял руками его плечи и замер в этой позе, хотел сказать что-то утешительное, доброе, но не находил слов.
– Садитесь, садитесь, сынок! – сказал ему издатель. – Такое со мной бывает. С возрастом становлюсь сентиментальным.
Усеин Шамиль медленно сел. Задумчиво смотрел перед собой и маленькими глотками пил кофе, затем поблагодарил и поднялся. Подошёл к письменному столу, взял свою тетрадь, сложил её и сунул в карман. Вернулся к Гаспринскому, чтобы попрощаться. Но тот поднял руку над головой и щёлкнул костлявыми пальцами.
– Подождите, – остановил Исмаил-эфенди, – стихотворение "Живи с русскими в согласии" оставьте! И ещё... – пытался вспомнить название стиха. – Как же там?.. "Кто про нас слово худое промолвит?..", кажется, так. Его тоже оставьте. А остальные... извините, напечатать не могу! Пусть немного полежат у вас!
– Сколько, муалим?
– До лучших времён, – вздохнул он.
Самойлович улыбнулся и сочувственно покачал головой.
Усеин-оджа вырвал из тетради листы с двумя стихами и положил их на стол. Пожал руку Исмаилу-эфенди и взволнованно направился к двери, но вспомнил о Самойловиче, вернулся, снова молча пожал ему руку и вышел из комнаты.
Усеин-оджа, улыбаясь, спускался по широким каменным ступеням во двор, всё ещё под впечатлением от беседы с муалимом. Он вышел за ворота и по пыльной дороге направился к Орта-медресе, мысленно благодаря сегодняшний день за встречу с такими замечательными людьми.
Я, Асан Кара, автор этого рассказа, хочу сделать небольшое отступление, чтобы объяснить моим уважаемым читателям, кем был Исмаил Гаспринский для Востока в конце прошлого и в начале нынешнего века.
Я не политик и не государственный чиновник, поэтому не беру на себя смелость оценивать политическую и общественную деятельность Исмаила-эфенди. Я пишу о нём как о человеке, который делал всё возможное и даже невозможное, чтобы народ, сыном которого он был, стал одним из народов высокой культуры.
Вчера унтер-офицер Сеит-Нафе Чаланов напомнил мне, что прошло уже два года с тех пор, как умер Исмаил Гаспринский. Советую перечитать газеты, выходившие на русском языке и на языках народов Азии и Европы, чтобы узнать, кем был Гаспринский! Стоит хотя бы прочитать статью доктора Наримана Нариманова «Арена экзамена» или стихотворение Садриддина Айни, посвящённое памяти Гаспринского. Пройдут годы, много лет, и, как это часто бывает, найдутся люди, которые начнут отрицать ту бесценную работу, которую проделал этот человек при жизни. Что я могу сказать? Только предостеречь: личность Гаспринского нельзя отделять от того государственного строя, в котором он жил и работал. Это обязательно нужно учитывать.
Приведу мысли, которые Исмаил Гаспринский ясно выразил в одной из своих публикаций на русском языке. Он писал: «Если учитывать, что обрусение татар в России невозможно, то для достижения гражданского мира необходимо взаимопонимание на уровне морали, социальной справедливости и образования, поэтому крайне важно признать за татарским языком право гражданства.
Существование "Терджимана", который я издаю уже пятый год, доказывает, что общественное сознание к этому уже подготовлено; газета получила право гражданства. И "Терджиман" по числу подписчиков прогрессирует, сейчас у меня они есть по всей России...»
– И сколько же у вас их? – однажды, когда зашла речь о подписчиках, спросил Алексей Филипов, российский учёный, приехавший к нему в гости из Петербурга.
– Уже более трёхсот, – ответил издатель и покраснел из-за маленького тиража. – Мне трудно не только материально, условия, в которых выходит газета, тоже сложные. Российское мусульманство во многом отличается от своих восточных и западных единоверцев. Российское мусульманство не чувствует интересов Российской империи, оно далеко от российских общественных стремлений, идей. Незнание русского языка изолирует его от русской мысли и литературы. Российское мусульманство живёт в сфере своих старых понятий и предрассудков, оторвано от остального человечества и не имеет другой заботы, кроме как добыть насущный хлеб. В то время как мусульмане других стран живут относительно полноценной культурной жизнью, быт нашего народа остался на уровне времён Чобан-Гирея. Что же остаётся делать? Я работаю как могу. Я стараюсь сделать газету проще и интереснее, усложнять её буду постепенно и незаметно, чтобы приучить к ней читателей и, главное, не напугать их. Сначала я давал в газете самую элементарную информацию о том или ином событии. Так продолжалось три года, на четвёртый я немного расширил содержание газеты, на страницах появились элементы критики. Но для этого мне пришлось сначала объяснить своим подписчикам, что такое критика, чтобы они не путали её с насмешкой или злословием. Эти разъяснения длились долго, продолжаются и сейчас. И сейчас ещё многие мои читатели часто думают, что у меня чешется язык и я хочу кого-то высмеять, поэтому приходится им доказывать, что у меня не было и нет такого желания. Насколько они мне верят – не знаю. По крайней мере, делают вид, что верят.
– Да, – согласился Филипов, – с такими читателями вам действительно тяжело.
– Но это ещё не всё, – сказал Гаспринский. – Вы ещё не знаете, сколько хлопот мне стоило убедить своих единоверцев в том, что у меня не было никакого скрытого умысла, когда я в газете призывал к европейскому образованию. Меня обвинили в предательстве своего народа, в предательстве ислама, в заискивании перед всем русским. Тогда я категорически заявил, что я – гражданин империи, но при этом остаюсь мусульманином и татарином, потому что интересы российских мусульман на данном этапе исторического развития связаны с развитием империи.
Согласитесь, что моя газета полезна уже тем, что может служить для информирования и разъяснения татарским читателям новостей и правительственных распоряжений.
– Скажите, господин Гаспринский, вы действительно татарин? – спросил Филипов.
– Чистокровный. И зовут меня Исмаил, – ответил издатель. – Мой отец служил в российской армии, и образование я получил в Москве. Окончил военное училище. Работал в издательстве Каткова. Потом много путешествовал, внимательно присматривался к жизни мусульман в разных странах. И решил...
– Стать публицистом у российских мусульман? – подхватил господин Филипов.
– Да... если хотите! Но эта ноша нелегка.
– Чего вы хотите достичь для своего народа?
– Я забочусь не только о своём народе, но и обо всех мусульманах, которые в основном живут плохо и бедно. Мусульманские народы крайне культурно отсталые. И главной причиной их отсталости является их необразованность. Поэтому я хочу добиться просвещения, повышения культурного уровня этих народов. Эти идеи должны доноситься до них на понятном им языке. Конечно, мои стремления тревожат кое-кого в Петербурге. Ильминский постоянно доносит Победоносцеву и кричит: «Зачем мусульманам европейская культура?.. Их обязанность – подчиняться могуществу империи!»
– А скажите, по силам ли одному человеку вся эта затея? Ведь реализация ваших задач требует большой дипломатии. Не получится ли так, что каждое мусульманское племя в России станет читать и писать на своём родном диалекте, а ваш, как вы считаете, доступный язык забудется?
– Если такое случится, то я буду этому очень рад. А пока у нас 1889 год и «Терджиман» – единственная мусульманская газета России.
Перед вечерней молитвой, которая ежедневно звучит одновременно в тридцати двух мечетях города, Усеин-оджа вернулся в кофейню «Вели-Баба». Он сразу заметил на постоялом дворе прибывшие гарбы. Одни были загружены ящиками и корзинами с дикими грушами, кизилом, фундуком и другими лесными плодами, привезёнными на продажу, другие – купленными в лавках железными вилами, граблями, мотыками.
Кони и волы стояли в пропитанной запахом навоза конюшне и жевали сено. Усеин-оджа решил подойти к людям, суетившимся возле гарб, надеясь встретить среди них своих односельчан. На головах у крестьян были дешёвые каракулевые шапки из тонких шкурок, на ногах – чарики, крестьяне были подпоясаны длинными тканевыми поясами в красную и голубую полоску. Эти светловолосые, зелёноокие, жилистые, подвижные крестьяне прибыли из горных деревень из-под Ай-Петри. Одни собирались завтра утром продать на базаре свои товары и купить необходимые для семьи продукты и вещи для хозяйства, а другие уже успели это сделать и готовились к отъезду.
Усеин-оджа обменялся с крестьянами парой фраз и, не найдя среди них знакомых, зашёл в дом. Во время его отсутствия Даниял вёл себя беспокойно, весь день не спал, скучал. Аджире-ханум с ним намучилась. То выносила ребёнка на улицу, то возвращалась в комнату, чтобы покормить, а он всё не мог успокоиться, капризничал. Только недавно уснул, и она уже еле держалась на ногах. А тут ещё и мужа нет. Уже и сумерки опустились, а он всё не возвращается. Обеспокоенная его отсутствием, Аджире спустилась в кофейню, и как раз вошёл муж.