Не моя воля была при этом, но я согласился, не зная, какое тяжёлое испытание меня ждёт.
Довбущук слушал этот рассказ, опустив голову. Поседевшая и сгорбленная фигура Петрия и его измученное заботами лицо свидетельствовали о том, что он не врёт и не обманывает своего противника. Он тяжело вздохнул и после долгого молчания сказал:
— Ну, так что же мне теперь делать?
— Не знаю, — ответил Петрий. — Я принял к себе одного из ваших, Иванка, и он у меня хороший и верный слуга. И вас не выгоню из хаты, хоть вы и непригодны к работе. У меня ещё хватит средств, чтобы прокормить непригодного человека, авось бог даст, что мы оба со временем поправимся. А где же ваши сыновья?
Довбущук махнул рукой.
— Не напоминайте мне о них!
— Они всё ещё в тюрьме?
— Нет, мы вышли все трое вместе, но они пошли искать себе собственного хлеба.
— Это недобро, — сказал, подумав, Петрий. — Могу догадаться, какого хлеба они теперь будут искать. Но что я могу сделать? Оставайтесь у меня, пока вам здесь будет удобно, а там посмотрим, что можно будет придумать дальше. Ведь у вас есть свои земли и места под дома. Если бы сыновья захотели, то могли бы построиться и начать хозяйство заново, и им бы не понадобилась моя помощь.
На этом закончился разговор недавних врагов. Петрийха дала Олексе немного пообедать, и он, утомлённый дорогой, пошёл в амбар, где Петрий постелил ему на току солому и простыню, принёс подушку и одеяло, чтобы он мог укрыться и отдохнуть.
Сыновья Олексы ещё несколько дней бродили по горам, отыскивая свои прежние тайники, в которых было спрятано разное краденое добро, а потом, немного обеспечив себя, решили отправиться во Львов, разыскать там некоторых своих тюремных товарищей, с которыми в тюрьме они договорились создать воровскую шайку для успешного совместного занятия преступным ремеслом.
VII
СРЕДИ ЧЕСТНЫХ ЕВРЕЕВ
Исак Бляйберг уже несколько лет ходил по краю, знакомился с разными евреями, о которых ему говорили, что они более образованные и честные, чем прочие, выступал в еврейских синагогах после обычных молитв с речами о необходимости большего просвещения евреев и большего сближения их с христианскими народами по примеру того, что он видел в Германии и других австрийских краях, и вызывал этими своими речами и разговорами то смех, то возмущение, то удивление, а то и интерес. На вопрос о гешефте, которым он занимается и за счёт которого живёт, он обычно отвечал шутками, потому что, по правде, у него не было никакого определённого занятия, а был полученный по матери небольшой капитал, которым он удовлетворял скромные потребности своей страннической жизни. Не раз случалось, что некоторые евреи с интересом расспрашивали его о его взглядах и жизненных приключениях, и таким он подробнее объяснял нужды еврейской массы, а из разговоров с более разумными среди них и сам всё яснее понимал возрастающую потребность в большем образовании для евреев сверх того, которое они получали в хедерах, в большем сближении их с христианской цивилизацией, а особенно с народной массой польской и русской. Он чувствовал вместе с другими евреями, что среди этой массы живёт глухая ненависть к евреям как к эксплуататорам человеческого труда, и ему хотелось довести, с одной стороны, евреев до того, чтобы они перестали быть паразитами на теле тех христианских народов, среди которых им приходится жить, а с другой стороны, показать также и этим христианам, что в духовной жизни и историческом развитии евреев есть кое-что такое, что стоит узнать и что могло бы способствовать улучшению взаимных жизненных отношений. Всё это постепенно прояснялось для Бляйберга, но ему трудно было найти среди евреев таких друзей, которые могли бы помочь ему в каком-то полезном деле, а наоборот, к нему часто подходили и приближались евреи довольно сомнительного поведения, которые из его рассказов и сведений о разных местах, где он бывал, старались извлечь для себя выгоду, найти возможность сделать удачный гешефт.
В небольшом городке Жидачеве на Днестре как раз был ярмарочный день. Из окрестных сёл и городков съехалось много народу, собралось также немало евреев — арендаторов, агентов, купцов и разных ремесленников. Значительное их число, знакомых и незнакомых, собралось в доме Арона Вайнреба, владельца единственного постоялого двора в этом местечке, и в отдельной комнате его просторного жилища устроили себе «на почеканье» небольшую чёрную биржу. Среди непрекращающегося шума шли разговоры о разных делах, а время от времени одни выходили, а другие входили, кому как нравилось.
В одном углу, под стеной, на двух деревянных стульях сидели два приехавших еврея средних лет, один солидный арендатор с большой седой бородой, а другой худой, высокий, с рыжими пейсами и рыжей тонкой бородой, известный фактор из Тернополя.
— Ну, Хаим, что скажешь? — спросил арендатор фактора, когда тот, войдя в комнату и осмотрев собравшихся, наконец незаметно подошёл и сел рядом с ним.
— Alles gut*, — коротко ответил Хаим.
— Пан приехал? — спросил арендатор.
— Нет, не приехал, только слуги пригнали лошадей на ярмарку.
— Много их?
— Десять пар.
— А слуг много?
— Всего двое, а третий — эконом. Он должен продавать лошадей на ярмарке.
— А купцы есть?
— Наши сразу их обступили и торгуются.
— Alles gut. Ступай сейчас и заговори с экономом, а я потом подойду.
В эту минуту в комнату вошёл Бляйберг и, поздоровавшись с собравшимися и не увидев среди них никого знакомого, медленно подошёл в тот угол, где сидел арендатор. С ним Бляйберг несколько лет назад познакомился в Тернополе и признал в нём очень умного и, как ему казалось, честного еврея, с которым потом встречался весьма приятно. Теперь он обрадовался, увидев его, и сразу сел рядом на тот же стул, с которого только что вскочил Хаим, чтобы бежать на ярмарку.
— Guten Tag, Abrum!* — поприветствовал он арендатора.
— А, как поживаете, пан Бляйберг! — дружелюбно ответил арендатор и протянул ему руку для приветствия.
— Что привело вас сюда? — спросил Бляйберг.
— Так, дело. У меня там большое хозяйство, а здесь хороший торг лошадьми. А как у вас дела?
— Всё по-старому. Не могу найти себе такого дела, чтобы могло меня занять, а тем временем ищу и ищу честных и умных людей среди наших, чтобы как-то собрать их вместе.
— А зачем вам это? — с улыбкой спросил арендатор.
— Может, что-то бы из этого вышло, — тоже улыбнувшись, ответил Бляйберг.
— Что из этого может выйти? — снова спросил арендатор и добавил: — У нас честные люди ничем не занимаются, кроме святых книг, а умные заботятся о своих делах. А таких, кто был бы одновременно и честен, и умен, вы среди наших не найдёте.
— Ну, — улыбнувшись, ответил Бляйберг, — надеюсь на бога, что у нас не так всё плохо. Вот и в вас самом я признал умного человека и не сомневаюсь, что вы также честный человек. А таких я имел случай узнать ещё немало. А к тем, кто занимается только святыми книгами, я и не подхожу, потому что с ними не о чем говорить. Я считаю их тунеядцами, которые святыми книгами прикрывают свою праздную жизнь. Думаю, что нам нужно вырваться из этого заколдованного круга: или святая жизнь без дела, или гешефт да гешефт, и совместить справедливую и добродетельную жизнь с практической деятельностью.
— Wie meint ihr dus* практическая жизнь? — вмешался в разговор третий еврей, слушавший со стороны слова Бляйберга. — Я тоже практик, но никогда не думал о том, чтобы совмещать свою практику с какой-то справедливостью. Geschäft ist Geschäft*, а всё остальное — это только на шаббат.
— Извините, но я должен с вами проститься, — сказал Абрум Бляйбергу. — Нужно пойти взглянуть на ярмарку.
— Пойду и я с вами, — сказал Бляйберг, и оба сразу поднялись со своих мест. Вышли, не прощаясь ни с кем, потому что среди общего шума никто на них не обратил внимания.
Всё местечко было заполнено ярмаркой. Сошлось и съехалось необыкновенное множество людей, пригнали очень много лошадей, которые были главным товаром, привлекавшим в Жидачев многочисленных купцов и продавцов даже из дальних уголков Галиции. Привезли также много разного товара, который в разных городах ремесленники заранее готовили к ярмарке: крестьянских расписных сундуков, горшков, мисок и всякой глиняной утвари вплоть до глиняных лошадок, свистулек и погремушек для детских игр; пекари и пекарки привезли много пшеничных гусок, баранков, калачей и лошадок из пшеничного теста, а иконописцы под большим полотняным шатром разложили на длинных столах много святых образов, крестиков, медальонов и развесили над ними на жердях множество разноцветных ленточек и металлических цепочек. Были здесь и сапожники с ременными и простыми сапогами, связанными попарно и развешенными на жердях, и скорняки с тулупами, шубами и смушковыми шапками. Не обошлось и без того мещанина из Старого Места, который продавал женские чепцы, искусно сплетённые из зелёного шёлка и навешанные на палочку, имевшую колокольчик на верхнем конце; за другой конец он держал её в руке, словно свечу, время от времени поднимал высоко вверх и потряхивал ею, звоном колокольчика привлекая к себе сельских хозяек. Между возами бегали смолильщики с коновками чёрной смолы, которую покупали у них возчики и которую из коновки наливали в деревянную смоляницу, подвешенную сзади телеги посередине задней оглобли.
Солнце уже клонилось к полудню. На главной площади местечка, переполненной людьми и товарами, стоял непрерывный шум, а снизу то и дело поднималось в воздух огромное густое облако пыли. В одном месте вокруг пяти пар красивых молодых лошадей столпилась целая толпа не столько купцов, сколько перекупщиков и любопытных зрителей из крестьян. Лошади время от времени должны были гарцевать по площади, среди которой толпа образовывала коридор, и каждый их проезд вызывал громкие крики и гиканье. Дворский эконом, наблюдавший за продажей этих лошадей, сидел спокойно на лавке возле постоялого двора, примыкавшего к площади, внимательно следил за движениями лошадей и прислушивался к тому, что говорили желающие купить, а два дворских слуги стояли возле лошадей, привязанных к деревянным столбам, и выпускали для пробы только тех лошадей, которых кто-то торговал.
Сюда направился арендатор с Бляйбергом. Они, пробираясь сквозь толпу, не могли разговаривать и шли один за другим: арендатор, издалека заметив группу дворских лошадей и незаметно направляясь к ним, а Бляйберг, рассматривая всё вокруг. Незаметно к арендатору подошёл Хаим и шепнул ему на ухо, чтобы он не подходил к эконома и не вступал с ним в торг, потому что всё дело уже подготовлено.