Поэтому он связался с шайкой лесных разбойников, а теперь, увидев, что их союз может скорее повредить, чем помочь ему, решился на страшное дело — всех отравить! Демко опустил голову, услышав эти ужасные слова.
Оба брата долго молчали, не решаясь взглянуть друг на друга.
Наконец, с криком и шумом вошли товарищи, и начался совет.
Олекса рассказывал им о своих планах, как заполучить Петрия в руки, как его допрашивать и мучить, чтобы он показал место, где спрятаны Довбушевы сокровища, но ни слова не говорил о деньгах, которые с помощью этих же товарищей ему удалось выследить и украсть.
— Послушай, ватага, — отозвался один низенький, живой и довольно хорошо одетый бездельник, — ведь, кажется мне, главная цель, по которой мы сегодня собрались, была разделить найденные деньги! Где же они? Давайте сюда, поделим!
На лице Олексы не отразилось никаких перемен. Он спокойно ответил:
— Ещё нет сыновей; они стерегут деньги в горах, и я велел им сегодня принести их сюда. Они придут скоро.
— А кто их знает? Может, с ними там случилась какая беда, — сказал неуверенным голосом Демко, которого всё ещё душили в груди страшные слова, услышанные от брата.
Разбойники начали ворчать на опоздание. Они рассчитывали застать всё готовым, а тут скоро и утро. Олекса сидел тихо. По избе шла громкая беседа о разных воровских проделках, как вдруг заскрипела дверь хаты, и, словно привидение, внутрь вплыла старая Горпина в длинной белой сорочке и белом намитке. Она медленно подошла к середине избы, и в этот момент каганец осветил её страшное лицо. Её глаза блестели диким огнём, а красные обводы век придавали им ещё более жуткий вид.
— Да подохли бы вы все! Чтобы ваши дети перевелись, и чтобы вашу работу Бог проклял! Я давно слежу за вашими делами, сынки милые, и только вам скажу: "Пусть Бог вас проклянёт так, как вас проклял отец, которого вы, избитого, выкинули в лес, как вас вот тут проклинает мать! Чтобы вы на виселице ноги задрали, а вороны чтобы вам пропели похоронную песню, чтобы выклевали ваши тела! Чтобы всё, за что возьмётесь, обернулось вам погибелью!"
Олекса без слов выхватил нож из-за пояса и замахнулся им на мать, но Демко удержал его за руку.
— Пусти! — крикнул Олекса.
Тем временем старуха, словно ведьма, исчезла из их виду.
— Стой, — одёрнул его Демко, — оставь в покое глупую бабу! У них у всех такая натура — кричать! Но этот крик — пустой ветер!
Олекса снова сел. И снова начались советы, снова раздавались смех и шутки, но все с растущим беспокойством поглядывали на обоих братьев, которые не вмешивались в их разговоры и молча сидели на лавке.
— Похоже, мы зря ждём ваших сыновей и наши деньги, ватага, — сказал тот же низенький человечек, что говорил раньше. Его прозвище было Невеличкий.
— Ну, тогда расходитесь сейчас, а через три дня жду вас тут снова. Думаю, к тому времени мои сыновья вернутся.
— Эх, пусть чёрт заберёт твоих сыновей, лишь бы наши деньги вернулись! — пробурчал себе под нос Невеличкий и вышел.
Довбущук не слышал этих слов, он погрузился в тяжёлую задумчивость.
Вскоре все товарищи вышли и исчезли в близком лесу.
— Слава Богу, на этот раз пронесло! — с облегчением вздохнул Олекса.
— Зачем ты их на три дня сюда созвал?
— Я уже знаю зачем! Пойдём, расскажу тебе по дороге! Пора спать!
Демко взял каганец, и оба брата вышли, заперев за собой дверь.
А товарищи, едва войдя в лес, сразу остановились и образовали круг вокруг Невеличкого. Тот стоял серьёзный посередине.
— Что, что? Что они между собой говорили? — спрашивали все разом.
— Тс-с! — прошептал Невеличкий, приложив палец к губам.
Товарищи поняли знак и замолчали.
Невеличкий тихо рассказал им разговор двух братьев, который подслушал. Все аж хлопнули себя по бокам.
— Вот оно что! А мы им верили!
— Мы их разорвём на куски, мы их изрубим! — кричали некоторые.
— Стойте! — сказал Невеличкий. — У меня есть хороший план, расскажу вам потом. А сейчас нам нужно ещё следить за ними; только не дайте им ничего заподозрить! Надо ведь заполучить в руки Петриевы деньги! А теперь — каждый на своё место!
— Отлично, отлично! — закричали товарищи и мигом, словно ночные совы, разлетелись по лесу.
XIII
АНДРИЙ У ДОВБУЩУКА
На следующий день утром, после завтрака, не сказав даже матери ничего о своём намерении, отправился Андрий, полный надежды, на Довбущуковку. Сердце его невольно сжималось от зловещего предчувствия. По дороге он зашёл к Батлану. Старому было уже гораздо лучше, а Олесе снова снились тревожные сны. И ей ничего не сказал Андрий о своём замысле. Но она была так неспокойна, так рада была подольше задержать его у себя, что старики даже удивлялись. Мать даже пожурила её за то, что так долго удержала Андрия. Расставшись с ним, Олеся почувствовала себя такой одинокой, такой тревожной, что слёзы сами по себе выступали на глаза и катились по её красивому лицу. Она вышла из дома, чтобы в одиночестве выплакаться, хоть и сама не знала, что с ней происходит.
Андрий с тяжёлым сердцем шёл дальше. Его пыл, казалось, постепенно остывал, но он всё же решился во что бы то ни стало настоять на своём и попробовать, нельзя ли мирным способом примирить враждующие семьи.
— Слава Иисусу Христу! — произнёс он, входя в хату Олексы.
Матрона, хлопотавшая у печи и варившая картошку на обед, оцепенела при виде молодого человека, о котором её муж не раз упоминал с такой злобой. Она не нашла в груди голоса, чтобы ответить на его приветствие, и лишь испуганным, почти мёртвым лицом смотрела на него. Олекса ещё спал после ночного совета, и Матрона не решалась предостеречь Андрия при нём. Она боялась мужа даже тогда, когда он спал.
Андрий с удивлённым, но спокойным взглядом осматривал это неприветливое жилище. Его глаза останавливались то на несчастной женщине, что, словно тень, стояла у печи, то на убранстве избы. Всё было запущено, давно не чищено и грязно, что вызывало непреодолимое отвращение. Олекса, в грязной, давно не стиранной рубахе, лежал на постели, имея под головой охапку соломы, накрытую грязным одеялом. В верхней части хаты клубился дым, как это бывает в курных избах. Андрий, сколько жил, не видел такого убогого жилья.
В этот момент Олекса пробормотал что-то сквозь сон и проснулся. Повернулся, увидел гостя — и его глаза засияли дикой радостью.
— Матрона, а это кто у нас? — спросил он своим медвежьим голосом, словно не веря своим глазам.
— Я, Олекса, я, Андрий Петриев. Хочу с вами кое-что обсудить, — сказал Андрий, видя, что Матрона стоит неподвижно, словно одуревшая, и не может перевести дух.
— Это вы, панич? — ответил Олекса, на вид безразлично, но в душе его охватила дикая радость. Он лениво поднялся и сел на лавке напротив Андрия.
— А слышали ли вы, панич, что к нам, на Довбущуковку, никому из вашего села заходить нельзя? — спросил он как-то небрежно.
— Слышал кое-что, но думаю, что для нашего разговора это совсем неважно.
— А может, и важно, — ответил Олекса. — Но мне любопытно, — добавил он снова медленно и холодно, — почему вы, панич, так настойчиво захотели поговорить со мной, что даже здесь меня нашли?
— Дело очень важное, Олекса! Придя сюда, я ужаснулся вашей нужде... Я и раньше слышал о ней, но не верил!
— Ого! Все вы такие. Не можете поверить, что кому-то тесно, и ещё сильнее прижимаете! Любопытно, чего он хочет от меня добиться своим милосердным голосом? Что-то его сильно прижало или, может, хочет меня и из моей хаты выгнать, как выгнал меня из села! — ворчал полушёпотом, будто сам себе, Довбущук. А Андрий, делая вид, что ничего не слышит, продолжал:
— Мой отец вчера ушёл в Венгрию по какому-то срочному делу, поэтому я решил сам пойти к вам и подать руку для примирения.
Эти слова Андрий произнёс совершенно спокойно, не подозревая, сколько несчастных последствий они повлекут для него.
— Куда, говорите, ушёл ваш отец? В Венгрию? — переспросил Олекса. — А нельзя узнать, зачем ему туда?
— Не знаю! Что же до того, что я вам сказал, то я...
— Простите, что перебью, панич, — сказал, вставая, Олекса и, взяв жену за руку, вышел с ней в сени, заперев за собой дверь.
Андрий остался один. В его голове всё яснее выстраивался план разговора с Довбущуком. Но вот Олекса вернулся, один, без жены.
— Знаете что, панич? Здесь не место для такого важного разговора. Не лучше ли нам пойти в нашу "общественную канцелярию"?
— О, у вас и канцелярия есть? Ну, пойдём, пойдём! Моё дело всё равно касается всей вашей "громады"!
Доверчивый и добродушный Андрий и не подозревал, что ждёт его в этой "канцелярии", и пошёл за Довбущуком к пустыне. По дороге он увидел лицо старой Горпины, которая, завидев их обоих, захлопнула дверь своей хаты и заперла её изнутри.
В самих дверях пустыни они встретили Матрёну, всё ещё бледную и испуганную, как её рука дрожала, закрывая дверь, а сама она боковой тропинкой ушла домой.
Когда вошли в сени, Андрия вдруг охватил страх при виде этой пустоты, этих уединённых, глухих стен, при виде колоды посреди избы, а на ней — верёвки, грубого полена, обтёсанного и надсечённого на обоих концах, и топора.
"Что это будет?" — спросил он сам себя, но не смог найти в голове хорошего ответа.
— Садитесь, панич! — приказал спокойным, но твёрдым голосом Довбущук.
Андрий сел на лавку и стал рассматривать старую хату.
— Так вы, панич, хотите, как я слышу, говорить о мире? Да? А это очень хорошо, если вы уже вспомнили отдать настоящим владельцам то, что их, — потому что я думаю, что ни на каких других условиях вы со мной мириться не собираетесь!
— Как это понимать?
— А так, что вы отдадите нам добровольно Довбушевы сокровища, все до последнего гроша, а тогда можно говорить дальше.
— Этого я сделать не могу, — живо отозвался Андрий, — потому что это не в моей власти. Мои условия такие: вы клянётесь, что будете жить в искренности и братском единстве с нами, а через какое-то время, когда мы убедимся, что это правда, начнём вместе работать Довбушевыми сокровищами на благо народа.
— Вот ты запел! — крикнул Олекса. — А знаешь ли ты, молокосос, что тот, о чьих сокровищах ты так спокойно говоришь, словно о своей собственности, этот Довбуш родился здесь, в этой хате, которую ты теперь позоришь своей проклятой особой? А знаешь ли ты, что ты сейчас полностью в моих руках, и что это как раз поможет мне узнать тайну, где вы, бешеные псы, спрятали моё наследство?
Андрий невольно вздрогнул, взглянув на лежавшие на колоде верёвку, топор и странную дубинку.