Никого нет, хата заперта, даже Иванка нет... Ага, куда это ваш Ивась подевался? Коровы вчера сами пришли из леса. Демкову скотину пас его мальчишка, а наших выгнать было некому.
— А ты слышала, что из-за того мальчишки случилось?
— Да слышала и хотела вас про всё подробнее расспросить, но вас не было.
— Я ходила в горы искать Иваська.
— В горы? А что он в горах делает?
— Что в горах? Чёрт их отца знает! Это уже, наверно, твои парни его упаковали! Ну и догулялись же!
— Что, что такое, будьте добры, мама, скажите! — настаивала Матрона.
— Бедная женщина, твои сыновья сегодня уже сидят в аресте в Сиготе, в Венгрии!
— Боже мой, — вскрикнула Матрона, — за что?
— Я им стульчик подставила, и я знаю за что. Но ты, — добавила грозно, подходя к испуганной женщине, — не смей мне об этом ни словечка пискнуть своему мужу, смотри!
И сжатым кулаком погрозила Матроне.
— Не скажу, мама, не скажу, только, будьте добры, скажите, как долго им там сидеть?
— Не бойся, недолго, — утешала её старая, — выпустят их. Но я тебе говорю, женщина, присматривай за ними, они на очень плохой дороге. Если по ней пойдут дальше, то зайдут на...
Старая не произнесла того страшного слова, но у бедной Матроны сжалось сердце, дыхание перехватило... Безмолвно и неподвижно смотрела она на грозную женщину.
— Но где же мой бедный Ивась? — закричала старая, переходя на более резкий тон. — Я пришла у твоего волка спрашивать про него, куда они его упаковали, что с ним сделали?
— А я откуда знаю, мама? Или они мне хоть словом скажут, что делают? Я тут как последняя собака. Меня каждый пинает и толкает!.. Боже милосердный, когда же кончатся мои мучения?
— Не бойся, глупая, всё ещё как-нибудь устроится, — успокаивала Горпина. — Я пойду, вижу, Олексы мне не дождаться. А после полудня придёшь ко мне?
Этот вопрос был, по сути, приказом, так что Матрона не могла отказаться.
Старая стремглав выскочила из комнаты.
VIII
ПОГОНЯ
— Кто там, Демко, не узнаёшь? — спросил Олекса Довбущук брата.
— Мне кажется, это Петрий со своим паничом, — ответил Демко с какой-то, видно, нарочитой безразличностью.
При самом слове "Петрий" Олексу передёрнуло, и, закусив нижнюю губу, он склонил голову вниз, словно собирался весь мир поднять на рога.
— Ага, это они! И идут, кажется, на Чёрную гору!
— Что за счастливая минута! — воскликнул Олекса.
— Это как?
— Они идут туда, к Чёрной горе. В поле пусто, никто не увидит. Там, в леске, наши... — шептал Олекса, а грудь его судорожно вздымалась, голос становился ещё грубее и хриплее.
— Ну и..?
— За ними, брат! Поймаем пташек в свои руки, а Чёрная гора полна укрытий, туда никто не ходит... Спрячем их так, что и белого света не увидят, и начнём понемногу, натощак, допрашивать их, где наша наследственная доля!..
При последних словах голос Олексы стал каким-то железно-холодным и ржавым, а его маленькие серые глаза заблестели демонической радостью.
Демко ничего не сказал, но наклонился и, как лис, побежал межой за Петриями. За ним последовал Олекса.
Но прежде чем рассказать дальше о погоне, нужно упомянуть кое-что, что произошло до этого у Петрия.
Старая Петрийиха немало удивилась, когда увидела, что её муж и сын привели тяжело больного старика. По обычаю всех деревенских хозяек, она начала ворчать, что из её дома делают приют, но, услышав от мужа, где и как его нашли, испугалась, решив, что это какой-то злой дух в этом облике попал в их хату, чтобы принести с собой беду и несчастье. Но Петрий, зная суеверия своей — впрочем, доброй — жены, велел ей присматривать за старым, который всё ещё был без сознания: не говорил, не видел, не слышал, как казалось, ничего и, кроме того, был совершенно без сил. С трудом Петрийиха смогла побороть своё отвращение и взглянуть в глаза несчастному. К своему немалому удивлению, она увидела, что когда-то уже встречала этого человека, это лицо, пусть и в ином, возможно, не столь отталкивающем виде. Но её догадки блуждали туда-сюда и лишь путали ей мысли, так что вскоре она совсем перестала об этом задумываться.
Ночью больной уснул тяжёлым, крепким, почти летаргическим сном, похожим на полную неподвижность. Когда проснулся, почувствовал немного сил, но всё ещё не мог прийти в себя. Он беспокойно метался, дрожал и бормотал вполголоса какие-то дикие, хриплые звуки, которые никак не складывались в слова.
На следующий день Андрей снова начал с отцом разговор о Довбуше. Долго тянулась та беседа, и Андрей узнал от отца почти всё, что он знал сам. В конце концов Петрий договорился с сыном пойти туда, где были спрятаны клады Довбуша. Заинтересованный парень поспешил за отцом тропинкой через поле на Чёрную гору. Но в пути их ждало неожиданное происшествие. Увлечённые разговором, они не заметили, как за ними по двум боковым тропам вполсилы бежали двое мужчин, запыхавшихся и покрасневших от усталости, чьи глаза пылали диким огнём ненависти и злости. Это настигали их смертельные враги, Довбущуки.
Вдруг Демко, бежавший впереди и не глядевший под ноги, споткнулся о острый камень и сразу разбил себе палец. От боли он невольно вскрикнул, и этот голос привлёк внимание Кирилла. Он обернулся и в тот же миг догадался о намерениях своих преследователей.
— Сын, — крикнул он, — бежим, иначе нам конец!
И, не дожидаясь ответа, схватил Андрея за руку и, насильно потянув его за собой, огромными прыжками бросился к леску у подножия Чёрной горы, к леску, что так страшно запомнился Андрею ещё в детстве.
Довбущуки поняли, что выдали себя, что их заметили, причём уже почти у самой цели. Оба они вскрикнули от досады и ярости, но, опасаясь, что кто-то посторонний услышит, молча рванули вперёд и, словно стрелы, помчались за беглецами. Олекса напрягал все силы и быстро обогнал Демка.
— Слава Богу, — шептал он, — что чёрт несёт их прямо в руки нашим! Им не уйти, если доберутся до леска.
И действительно, вскоре его глаза засветились дикой радостью. Петрии не кричали, а, словно напуганные медведи, кинулись в лесок и исчезли в чаще.
— Они у нас! — крикнули оба брата. — Гони!
И вихрем понеслись к леску, всё ещё опасаясь кричать своим товарищам, чтобы не выдать себя и не испортить дело.
До леска им оставалось около двухсот шагов. Петрий, словно догадываясь, что и там может быть засада и что опасно было бы поднимать шум, видел другой спасительный путь впереди. Стремглав он пересекал лесок по узкой тропке всё вверх. За леском, где поднималась высокая гора, торчала масса огромных расколотых камней. Множество закоулков, пещер, щелей образовывало здесь наилучшее место для укрытия. Петрий, всё ещё не отпуская руки Андрея, прыгал с камня на камень, с иглы на иглу, перескакивал щели, как дикая коза, и наконец скрылся в этом хаосе беспорядочно разбросанных скал.
Довбущуки добежали до леска. Как бешеные волки, ворвались на небольшую поляну. Усталость перехватывала им дыхание. Олекса свистнул изо всей силы, и в тот же миг вокруг из чащи раздались пять таких же свистов. Вскоре в пяти довольно удалённых точках послышался треск ломаемых веток... На поляне появилось пятеро мужчин.
— Это ты, вожак? — раздались грубые, мощные голоса.
— Я, — сердито ответил Олекса.
— Что прикажешь?
— Не видели, как сюда убегали супостаты?
«Супостатами» они в своей компании называли Петриев.
— А как же не видели? Вот нет и трёх минут, как туда оба пролетели, словно бешеные.
— Капуста у вас вместо головы! — взревел Олекса. — Почему вы их не задержали?
— Задержать? Зачем, для чего? Разве мы могли знать, что вы вдвоём охотитесь именно на них?
— Да это пустяки догнать этих воробьёв, — сказал один из товарищей. — Они ещё недалеко.
— А ну, за ними! — крикнул Олекса. — Надо закончить всю нашу работу.
И лесные бродяги, так и не поняв, чего именно хочет от них вожак, разбежались по лесным тропам в разные стороны догонять Петриев.
Полчаса прочёсывали лесок, перетряхивали каждый куст, каждую чащу. Полчаса лазили по камням, заглядывали в каждую щель, в каждую пещеру, но напрасно. Петрии будто под землю провалились, след их пропал.
Олекса кипел от злости, кричал на брата и на товарищей, что упустили такую хорошую возможность.
— Не переживай, брат! — утешал его Демко. — Мы ещё своё наверстаем, а эти пташки рано или поздно попадут в наши руки.
— Жди, дед, пока тебе курица яйцо снесёт! Идите на свои места, товарищи, а ночью — ну, вы знаете, что каждому делать!
И Довбущуки пошли домой, а товарищи молча разошлись по чаще.
А Петрии будто и вправду под землю ушли.
Перепрыгивая через щели и камни, они вдруг оказались на дне довольно глубокой балки. На одном её конце, довольно широком, лежал покрытый мхом камень, который, казалось, сдвинуть было под силу лишь сверхчеловеческим усилиям. Но Петрий быстрым шагом подошёл к нему и схватил с одной стороны обеими руками.
— Ну-ка, Андрей, покажи свою силу! Уж вдвоём-то мы этому деду управу найдём.
Андрей тоже ухватился за камень, и оба с небольшим трудом отвалили его. Слабый, тусклый свет мелькнул из широкого отверстия.
— Вот сюда нам дорога, сынок! — сказал Кирилл и пошёл впереди.
Они вошли в длинный каменный коридор, слабо освещённый лишь местами дневным светом, что просачивался сквозь узкие щели. Ходник вился и закручивался в разные стороны. Петрий наконец вошёл в небольшую, чуть более просторную комнатку, и тут оба с Андреем на мгновение остановились.
— Ну что же, сынок? И теперь ещё не веришь, что мои противники на меня озлобились?
Андрей был молод. На мир он смотрел сквозь розовые очки. О каждом думал хорошо до тех пор, пока наглядно не убеждался в его злой воле. Он не мог понять той ненависти и злобы, которой пылали Довбущуки к его отцу и к нему.
— Я ещё, папа, не знаю, что сказать. Кто знает, чего они от нас хотели?
— Того же, чего от меня вчера добивался Олекса на Довбушевом версе, сын. Но думай себе как хочешь, а я покажу тебе причину, почему они нас ненавидят, почему они нас преследуют, покажу тебе клады Довбуша!
Эти слова Петрий сказал таким приподнятым, решительным голосом, что в узких, мрачных коридорах тут же отозвалось эхо, и прошло несколько минут, прежде чем звук стих.
— Но ты должен мне поклясться, сын, что ни места, ни единого слова, что я тебе сказал об этой тайне, ты не откроешь никому, даже если тебя будут пытать самыми жестокими муками. Только тогда ты получишь право открыть всё Довбущукам, если между нами наступит искренняя дружба.