Нет, спасибо за ласку! Я бы на такое не пошёл.
– Думал я и о другом, да тоже как-то не складывается. Думал через маршалка получить место при уездной кассе, а там как-нибудь добраться до неё...
– Ха-ха-ха! – расхохотался во всё горло Шварц. – Ну, брат, таким наивным я бы тебя не считал.
– Наивным! Это как?
– Через маршалка к кассе! Да разве ты не знаешь, что если бы в кассе было хоть что-то, сам маршалок первым бы выгреб оттуда всё до последнего гроша!
– Маршалок?
– Ну, разумеется, он легально, по векселям, по долговым распискам, под залог своих имений. Но попробуй-ка ты поживись в кассе, когда в ней вместо денег только такие бумаги накоплены!
– Неужели маршалок так в долгах?
– По самые уши. Вот это бы ты спросил! – И Шварц кивком головы указал в сторону Вагмановых окон.
– Вагмана? Разве он одалживает маршалку деньги?
– Э, ещё хуже. Держит его векселя.
– Как это держит?
– Скупил у всех евреев.
– Зачем?
– Видно, хочет держать его в руках. Мол, захочу – помилую, а захочу – сегодня голову скручу. О, вертится пан маршалок в его когтях. Едва выпросил отсрочку до Пасхи. Ведь и всю историю с реформой уездных кас только для того и затеял, чтобы деньгами из крестьянской кассы выкупить у Вагмана свои векселя.
– Вот как! А я и не догадывался! Смотри, как хитро! – восклицал раз за разом Шнадельский. – Ну, значит, мне и нечего на это зубы точить.
– Разумеется, что нет! – подтвердил Шварц.
– Жаль и времени возиться с паном маршалком, – добавил Шнадельский.
– Ну, это не обязательно. Я думаю, это не потерянное время, – заметил Шварц.
– Почему так думаешь?
– Знаешь, у меня есть небольшой план. Если бы ты согласился на него... И пан маршалок мог бы с него получить больше выгоды, чем со своей кассовой реформы.
– Ну, ну, ну! Выкладывай!
– Ведь нам, если где можно поживиться, так только у этого каштана, – сказал шёпотом Шварц, наклоняясь ближе к Шнадельскому.
– Думаешь про Вагмана?
– Да.
– А маршалок...
– Ведь если бы сегодня кто-то выкрал у Вагмана все его векселя и вручил их маршалку или бросил в огонь, то скажи сам, что бы это значило для пана маршалка?
– Новое рождение на свет, – серьёзно сказал Шнадельский, а спустя минуту добавил: – Разве на пять лет, пока не влез бы в новые долги.
– Ха-ха-ха! Верно подмечено. Ну, нам-то всё равно. Но я уверен, что если бы кто-то – ну, скажем, ты сам – слегка подтолкнул его к такой мысли, он бы ухватился за неё руками и ногами.
– Не понимаю тебя, – сказал Шнадельский. – Что же, он пошёл бы красть у Вагмана, что ли?
– Ну что ты! Не об этом речь. Это не нужно. Ведь он может помочь нужным людям и другими способами.
– Какими?
– Странный ты человек, Шнадельский. Ещё и спрашиваешь. Словно никогда не был в суде и не знаешь, как в таких случаях ведутся следствия. Теперь-то понимаешь! Еврей, понятно, не станет молчать, поднимет шум, взбудоражит небо и землю. Ну, следствие, полиция, жандармерия, телеграммы во все стороны... Если бы всё это у нас рассматривали всерьёз, нам даже с деньгами в руках было бы трудно удрать за море. Но если маршалок тут и там конфиденциально шепнёт словечко – совсем общее, не компрометируя себя – quia judaeus1, знаешь, – то всё может пройти так, что нам и волос с головы не упадёт.
Шнадельский слушал внимательно, но все эти комбинации не слишком его воодушевили.
– Вижу, ты выстроил себе план, – сказал он Шварцу.
– Да. Я посвятил ему немало времени и усилий.
– Здесь надо считаться с разными возможностями. Думаешь, вход в дом Вагмана ночью так уж лёгок?!
– Не очень, это верно. Но я надеюсь выловить подходящий момент с помощью этого сумасшедшего Барана. Знаешь, у него такая голова, что если надавить, то скажет всё, что знает, и сделает всё, что прикажешь.
– Ненадёжный путь.
– Нас ничто не гонит. Будем ждать хорошего случая.
– Ну, пусть так. А другое дело. У этого волка в логове, наверное, не всё наличные деньги. Что, если мы придём и застанем, может, кучу векселей да долговых расписок? Что нам с этого за толк?
– Не бойся. Наличные у него теперь всегда есть. Не знаю, сколько, но есть. Впрочем, можно ещё разведать среди еврейских посредников.
– Хм. И ты думаешь, что из этой затеи может выйти толк? – задумчиво спросил Шнадельский.
– Я сам уж хотел пуститься в эту экспедицию, но потом рассудил, что вдвоём лучше. Если ты готов со мной в долю, думаю, дело может выйти.
– Что ж, сделать не сделать, а подумать, подготовить почву не помешает. А вдруг и правда подвернётся удачный случай...
– Лучшей возможности я и придумать не могу. И при этом, знаешь, одна мысль – насолить этой собаке – наполняет меня радостью и охотой.
– Это само собой. Это и у меня разжигает огонь внутри. Ладно, брат! Будем оба пасти глазами этого волка, а в подходящий момент – хвать его!
– Только ты на всякий случай не забудь намекнуть пану маршалку.
– Думаю, это можно будет устроить.
И с этим оба джентльмена вошли в трактир, в котором ещё светилось, вгоняя перед собой через открытые двери огромный клуб морозного воздуха в душную, натопленную комнату, полную ещё весёлых гостей, встречавших здесь новый год.
XLVII
Прогулка Барана по городу в полночь нового года наделала большого шума. Во всех кругах городской публики в новогодние дни ни о чём другом не говорили, как только об этом необычном происшествии. Пан староста сердился на полицию, что допустила до такого скандала. Полицейский комиссар бранил полицейских, что не арестовали Барана. Врачи спорили о том, как назвать род его болезни и не следует ли запереть его в доме для умалишённых. А из простолюдинов одни гадали, что это к пожару, будто бы грозящему городу, другие молили Бога, чтобы отвёл холеру или иную какую-то грозную заразу, а бабушки да служанки у колодцев крестились и шёпотом пересказывали друг другу страшные истории о привидениях и близком приходе антихриста. Даже ксёндз-пробст взял этот ночной случай темой своей проповеди и выжал из грудей своих слушателей множество глубоких вздохов картинами городского разврата и тяжких кар, ожидающих развращённых. Он истолковал барановое тарабаненье как зов больного, безумного, но Божьим перстом тронутого человека – зов ко всем, чтобы пробудились от греховного сна и берегли свои души, готовые попасть в когти адского врага.
Хуже всех в этой истории пострадал Вагман. Пан комиссар, получив нагоняй от старосты, вызвал его к себе и, возложив на него всю ответственность за поступок его сторожа, отчитал его и вдобавок наложил на него штраф в 50 рейнских. С этой новостью Вагман и пришёл к Евгению, прося у него совета, что делать.
– Первое дело – не платите! – сказал Евгений.
– Комиссар грозил взысканием.
– Подадим жалобу. Этот приговор ничем не оправдан. Он это знает и не посмеет взыскать с вас.
– Вай мір! Вай мір! – жаловался Вагман. – Это мне за то, что я принял бедного человека вашей веры. Без меня он погиб бы с голоду, потому что никто не хотел его брать. А теперь плати ещё за него штраф.
– Не бойтесь, пан Вагман! – с улыбкой сказал Евгений. – Надеюсь, что вам не придётся ничего платить. Ну, а что вы сделаете с Бараном?
– Что мне делать? Могу хоть сегодня отдать его пану комиссару или пану старосте. Он мне не нужен. Овва, какая от него польза! Не стоит той каморки, в которой живёт.
– Ну-ну, не говорите так, пан Вагман! Всё-таки он хоть что-то делает. Хоть ворота заперёт и отопрёт.
Разговор шёл в кабинете Евгения на этаже, так как контора из-за праздника была после полудня закрыта. Обсудив дело жалобы на комиссарское постановление, Вагман многозначительно подмигнул Евгению и начал с другого.
– Ну, слышал я, пан меценас были в Буркотине?
– Был.
– И осмотрели вы тот лес, о котором я упоминал?
– Ну так... видел его, проезжая.
– Ну и как вы, пан меценас, его оцениваете?
– Что ж, дубы хорошие. Но я в этом мало понимаю.
– Ах, пан меценас! А я вам говорю, прошу поверить, сам этот лес стоит сто, сто пятьдесят тысяч.
– Может быть, хоть я и сомневаюсь.
– Не верите?
– Говорю вам, пан Вагман, что не понимаю в этом деле.
– Ну, а говорили вы с крестьянами?
– Крестьяне и слушать не хотят о покупке.
– Ну, разумеется. Я так и предполагал. Где им до этого! Им страшно даже подумать о таких деньгах, хоть сами по мелочам тратят ещё больше. Они только тогда будут ахать и причитать, когда кто-то другой у них из-под носа выгребет деньги лопатой. Ну, а вы, пан меценас, сами?
– Чтобы я купил Буркотин?
– А что ж! Почему бы нет? Я вам, пан меценас, сделаю облегчение.
– Нет, пан Вагман. Я обдумал это дело. Не могу браться за этот бизнес.
– Почему?
– Тогда я должен был бы бросить адвокатуру и заняться хозяйством. Мне пришлось бы очищать имение от долгов, сделаться невольником и оставить ту работу, к которой я готовился.
– Зачем бросать? Можно быть помещиком и адвокатом.
– Нельзя, пан Вагман. А может, и можно, да я к этому не гожусь. Это имение стало бы стеной между мной и крестьянами. Как я мог бы защищать их интересы, если бы чувствовал себя паном? То есть – их противником?
– Извините, но я вас не понимаю, – сказал Вагман. – Почему вы, имея имение, должны были бы считать себя паном, чем-то иным, чем крестьяне? Вот я имею имение, а ко мне придёт бедный еврей, оборванец, а я знаю, что он бедный, и всё же чувствую себя таким же евреем, как и он. А когда он нуждается в помощи или совете, то не спрашивает, что я богат, а он беден, а идёт ко мне и к другому такому же, как я.
– Не могу вам сказать, пан Вагман, почему у нас так, а у вас иначе. И не знаю, насколько у вас именно так, как вы говорите. А у нас – будь то натура такая, будь то обычай издавна – достаточно, что кто разбогатеет, тот отворачивает лицо и сердце от того народа, из которого вышел.
– И вы боитесь, что и сами поступите так же? – с улыбкой сказал Вагман.
– Что ж, человек ни за кого не может поручиться, разве за волка из леса. Но главное вот что: хочу быть свободным человеком, хозяином своей воли. А приобретая имение, даже на самых выгодных условиях, я должен был бы сделаться рабом этих условий. Нет, не хочу этого.
– Но ведь на этой спекуляции с лесом вы бы за пару лет сделали хороший капитал.
– Это ещё не так верно, как вам кажется, пан Вагман. А за эти пару лет многое может случиться.
– Ну, как знаете. Но я бы искренне советовал.
– Большое вам спасибо, – сказал Евгений, – но не могу воспользоваться вашим советом. С буркотинскими крестьянами я ещё поговорю.
– Но поторопитесь, потому что у меня намечается хороший покупатель на эти бумаги.
– Ой, подождите немного с продажей.
– Не могу долго ждать.