Тот просил его сесть рядом, но старик не захотел.
– Нет, нет, и тут мне хватит! И за это вам большое спасибо! – сказал он, ставя свою палку между колен, опирая жилистые, натруженные ладони на её набалдашник, а бороду – на ладони. Его серые умные глаза начали пристально всматриваться в Евгения. Берко тронулся с места.
Евгений пока молчал. В голове у него мелькнуло странное сравнение. Этот старик, заблудившийся вблизи родного села, стоящий посреди ровной, гладкой дороги и не знающий, в какую сторону ему домой, – разве это не символ всего нашего народа? Измученный тяжёлой долей, он блуждает, не находя своего пути, и стоит, словно этот заблудший крестьянин, среди дороги между прошлым и будущим, между широким, свободным развитием и жалким угасанием, и не знает, куда идти, не имеет ни сил, ни надежды дойти до цели. "Кто же укажет тебе дорогу, кто поднимет тебя, мой бедный народ?" – вздохнул Евгений.
XXXVI
Лицо старого крестьянина просветлело.
– А я вас знаю, пан, – сказал он.
– Каким образом?
– Так ведь вы нас защищали тогда в суде. Вы пан адвокат Рафалович, правда?
Евгений присмотрелся к старику и узнал своего бывшего клиента.
– А вы Демко Горишний.
– Дай Бог вам здоровья, пан! Как вы меня запомнили! А куда вы едете?
– Был в Гумнысках на заседании, а теперь, возвращаясь, заехал в Буркотин, хотел посмотреть ваше село.
– Ох, есть на что смотреть! – печально ответил Демко. – Беда нас придавливает, паночек, всё сильнее да сильнее.
– А вы знаете, зачем Господь Бог сотворил беду? – спросил Евгений.
– Ну и зачем?
– Чтобы люди с ней боролись.
– Так-то оно так. Но, как тот говорил: bijmy się, chłopie, moja szabla, a twój kij.
– Конечно, это неравно, но это ещё не причина, чтобы и палку из рук бросать и идти с голыми руками. Ну, а как же ваше дело с паном за пастбище?
– Да не знаю. Что-то наши уполномоченные от вас отказались.
– Якобы от меня?
– А так. Говорят – извиняйте, паночек, – что вы не хотите вести наше дело, что советовали им выкупить у пана помещика то пастбище.
– Это неправда! Ну, да как хотят. Не верят мне – я им отдал бумаги. Пусть себе ищут другого адвоката.
– Так уже нашли, – вполголоса, наклоняясь к Евгению, сказал Демко.
– И кого?
– Да пана Шнадельского.
– Что?
– Пан Шнадельский – пан, конечно, знаете его, – он сам к нам явился, говорит: я вам всё сделаю, не поддавайтесь на уговоры тому пану в городе, потому что он подкуплен и погубит ваше дело.
– И давно это было?
– О, уже пару недель назад. Пан Шнадельский часто бывает у нас в селе – он ездит по деревням и повсюду берёт крестьянские дела. Наши люди к нему тянутся, говорят, что он очень большой адвокат и имеет доступ к самому императору.
– Побойтесь Бога, люди! – воскликнул Евгений. – Да ведь это мошенник! Это не адвокат! Он не имеет права вести никаких дел.
– Что вы говорите, пан! – с испугом вскрикнул Демко.
– Можете мне верить. Говорю вам как честный человек, а не потому, что он роет подо мной.
– Ой Господи! А наши люди к нему, как к Богу, молятся! Да он ведь умеет с людьми говорить! Так умеет подольститься, что, кажется, сам святой с неба сошёл.
– Я вам говорю правду. Впрочем, можете пойти хоть к старосте, хоть к кому хотите и спросить его, адвокат ли пан Шнадельский или нет?
– Да, это верно.
– А теперь скажите, знаете ли вы, у вашего пана есть дубовый лес?
– Есть.
– И красивый?
– О, чудо, а не лес. Там дубы вот такие толстые, а ровные, как свечи.
– И много их?
– О, это большой кусок леса, будет около двухсот моргов.
– А мы будем ехать мимо него?
– Нет, с этой стороны села – нет. Только если проедете за село и потом в гору, то там поедете через дубраву. А зачем пан об этом спрашивает?
– Так, интересно, не собирается ли пан его рубить.
– Э, давно бы уже вырубил, но запретили из наместничества. А другие говорят, что банк не позволяет рубить. Потому что наш пан задолжал в банках, а на тот лес взял больше десяти тысяч. И без банка не смеет трогать.
Тем временем бричка миновала лес и въехала в село, что лежало в долине над рекой. Посреди села, среди высоких лип и ясеней, стоял двор пана маршалка Брыкальского.
– У пана маршалка сегодня охота, – сказал Демко, показывая глазами на двор. – В дубраве кабаны стадами ходят, страшный вред приносят в поле. На одном только картофеле люди понесли тысячи убытков. А пану было всё равно. Только когда ему самому кабаны весь холм с картофелем разрыли, тогда он устроил охоту. Слышите, как там трубят и кричат?
И в самом деле, с широких холмов, покрытых высоким дубовым лесом, который теперь, под пожелтевшей листвой, выглядел как поле гигантского спелого хлеба, доносился гул охотничьих рожков, крики и визги облавщиков и где-где выстрелы ружей.
Въехали в село. Проехав крутой улочкой между огородами, выбрались на широкий майдан, раскинувшийся перед корчмой. Большая каменная корчма с постоялым двором своими обшарпанными стенами и неприглядным видом вполне соответствовала болотистому майдану. Перед корчмой стояла довольно большая группа крестьян; ещё больше их толпилось в сени, а из шинка доносился глухой шум, и через распахнутые окна было видно плотное скопление голов.
– Ого, а это что за ярмарка? – сказал удивлённый Демко. – Может, пан здесь немного отдохнёт?
– Надо будет коней попасти, – отозвался с козел Берко. – Отсюда и до города уже не будет заезда.
– Ладно. Попасём и посмотрим, что там.
Бричка повернула к корчме. Крестьяне разошлись в две шеренги, а, увидев какого-то пана в бричке, поснимали шляпы. С грохотом бричка въехала в корчемные дощатые сени.
XXXVII
В корчме было целое вече. За столом сидел молодчик лет тридцати, высокий, статный, с густыми усами и гладко выбритым, слегка заплывшим лицом, а вокруг него со всех сторон сидели и стояли, тесно жмясь головами, крестьяне. Перед паном стояла кружка пива; среди крестьян ходили две квартовые бутылки водки; чарки и бутылки переходили из рук в руки. В корчме стоял духан, запах водки, мокрых кожухов, человеческого пота и крепкого табака смешивались воедино. Пан за столом, уставившись в кружку пива, говорил громко:
– Предостерегаю вас, братцы-хлопы, не верьте никому! Не верьте панам, не верьте попам, не верьте чиновникам, не верьте адвокатам, не верьте профессорам, потому что все лгут. Все до одного. Все только и думают, как бы поживиться крестьянским добром, сдереть с мужика семь шкур, а потом смеяться над ним, как над дураком.
– Ой, правда, правда! – вздыхали крестьяне. – Пьют нашу кровь, ещё и смеются над нами.
– Ни на кого не надейтесь! – продолжал пан. – Ни у пана, ни у попа, ни у старосты, ни в суде нет вашей правды. Там везде купленная правда, везде ложь, везде кривда. Только один император наш отец, только от него одного можно ждать справедливости. Лишь он один заботится о нас, потому что мы все его дети.
– Так, так! – подтвердили те, что сидели за столом.
– Ищите себе человека, чтобы был искренне крестьянской души, крестьянской кости, и такого человека пошлите к императору, чтобы он передал ему всю вашу беду и всю вашу обиду. Только он один может вам помочь, может укоротить руки и панам, и попам, и жидам.
– Ох, то-то! Лишь бы жидам укоротил. Жиды мир захватили, жить нам не дают! – вздыхали крестьяне.
– Не верьте жидам, не верьте никому, потому что все вас обманывают! Каждый только и думает, как бы своё горло залить, свой карман наполнить, а как мужик бедствует да горбатится – ему до того дела нет.
– Ой, бедствует! Ой, горбатится, что и божьего света не видит! – разом загудело по всей корчме.
– А адвокат что? Сидит себе в городе в роскошных дворцах, удобно, светло, тепло и чисто, скребёт в канцелярии пером, болтает в суде языком, а ты, мужик, плати ему, и плати щедро!
– Да хоть бы помог! – отозвался кто-то из толпы. – А то я три года судился за своё наследство, и что из того? Пропало моё поле, ещё и издержки пришлось платить.
– А видите. И не одному такое случается! Ведь в каждом деле, что есть в суде, всегда хотя бы один должен проиграть. А кто проигрывает обычно? Кто слабее, кто не умеет защищаться, кто не имеет чем смазать. Ну, а кто у нас самый слабый, самый бедный? Мужик. Вот мужик и должен всё проиграть. И потому говорю: не верьте панам, не верьте попам, не верьте адвокатам – никому не верьте.
– А особенно не верьте вот этому пану, который выдаёт себя за вашего друга, а заботится только о том, чтобы обмануть, ободрать и высмеять вас, – раздался резкий, смелый голос от дверей корчмы.
Пан за столом поднял голову и встал с места при этих словах.
– Что за дурак там пасть разевает? – крикнул он.
– Люди, – сказал Евгений, выступая в середину корчмы, где ему расступились, – вы знаете меня, хоть и не все. Я адвокат Рафалович, тот, что защищал вас в суде. Предупреждаю вас, что этот пан Шнадельский вовсе не адвокат, и никакой защитник, он не имеет права вести никакие дела, а кто доверит ему какое-то дело, может быть уверен, что оно пропадёт, а вместе с ним и деньги, которые вы ему дадите. Должен вам ещё сказать, что пан Шнадельский служил в суде, и оттуда его выгнали за кражи и поддельные векселя.
– Врёшь, подлец! – рявкнул Шнадельский, вскакивая из-за стола.
– И должен вам ещё добавить, – продолжал Евгений, не обращая внимания на Шнадельского, – что этот пан давно уже должен был бы попасть в тюрьму за те мошенничества, которые он совершил над людьми и которые, надеюсь, ему с рук не сойдут.
– Нахал! Мразь! – бесился Шнадельский, но Евгений стоял к нему спиной и говорил дальше:
– Остерегаю вас, люди, не давайте ему никаких дел и никаких денег, иначе будете жалеть, когда будет поздно.
– Бейте его! Бейте, я отвечаю! – завопил Шнадельский и, схватив кружку, со всей силы метнул её в Евгения. Но вместо Евгения кружка ударила в голову старого Демка, что стоял рядом с адвокатом.
– Пан! Что делаешь? За что бьёшь? – крикнул Демко, выпрямляясь и поднимая окровавленную голову.
– Эй! Стойте! Что тут такое! – кричали одни, услышав звон стекла.
– Бейте его! Бейте эту человеческую пиявку! – ревел Шнадельский. – Я за всё отвечу!
– Смотри, как бы за себя ответить, мошенник! – крикнул Евгений.
– Как смеешь драться? – ревел Демко и подался к столу. Поднялся страшный шум и суматоха. Одни стояли за Шнадельского, другие за Евгения. Но окровавленная голова Демка пугала сторонников Шнадельского, а его неожиданная команда "бейте" произвела совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал. В корчме поднялся крик. Одни теснились к столу, другие от стола, Евгения толкали в тесноте туда и сюда, пока, наконец, чья-то сильная рука не схватила его за плечи и не вытолкала в сени.
– Пан, побойтесь Бога, уезжайте скорее! – шепнул ему Демко.