<p>Забыла, какое? Ну же, сердечко, подумай! Десятая годовщина нашего первого сближения. Помнишь? Ну, ну! Вот я и подумал: дай отпразднуем этот памятный вечер! Годовщину такого важного поворота в нашей жизни. Прошу, женушка, не хмурься! Я обо всём позаботился. Будь добра, сходи на кухню, там найдёшь всё, что нужно для нашего сегодняшнего маленького праздника.</p>
<p>Регина всё ещё стояла неподвижно на месте. Евгений настолько пришёл в себя, что мог спокойно присмотреться к ней. Постарела ли? Изменилась ли за эти десять лет страшных моральных мучений, которые прожила в когтях этого нелюдя? Евгений был немного разочарован. Женщина, пережившая такое, должна была бы выглядеть более несчастной, более угнетённой. Регина не очень постарела, даже слегка поправилась, щёки цвели лёгким румянцем, губы были довольно свежими, на лице, на лбу — ни морщинки, ни следа борозды, проведённой внутренней болью. Выглядела, как многие другие женщины, а её спокойствие придавало ей даже выражение какой-то тупости и безразличия. Это болезненно поразило Евгения; это было так, словно кто-то сдирал с алтаря, воздвигнутого в его душе, самые прекрасные украшения.</p>
<p>«Так это она? Она, моя Регина, мой идеал, моё божество? — повторял он в своей душе сотни раз. — Ну, видно, она не слишком нервная, не слишком чувствительная. Живёт себе так или иначе. Недаром говорят: женщина, как ива — где посадишь, там и примется. Над чистой водой — так над водой, а на дурной помойке — так на помойке. Она и там, и там будет расти, найдёт себе какое-то утешение».</p>
<p>Тем временем Стальский вертелся по комнате, придвинул к столу пару кресел, достал из комода красивую скатерть и застелил стол, а затем, обращаясь к Регине, продолжал тем же свободным, сладеньким тоном, ещё слаще, чем раньше:</p>
<p>— Моя милая жена удивляется, что я на такое семейное торжество пригласил постороннего гостя. Ведь так? Ну, пан меценас Рафа́лович для меня вовсе не посторонний человек. Ведь я рассказывал тебе, Региночка, что это мой ученик ещё со времён гимназии. О, старая знакомость, старая дружба… Правда, пан меценас? — Он горячо сжал своими ладонями и потряс руку Евгения. — О, прошу, прошу садиться! Надеюсь, Региночка, что, когда ты поближе узнаешь пана меценаса, то сама признаешь мою правоту, что более дорогого гостя я не мог привести на сегодняшний праздник.</p>
<p>Она всё ещё стояла на месте и не сводила с него взгляда, наполовину удивлённого, наполовину пустого. Стальский подошёл к ней, ласково улыбаясь, и шепнул ей на ухо:</p>
<p>— Не дури, ты, комедиантка! Не строй из себя идиотку! Иди на кухню и проследи, чтобы Онуфрова приготовила нам ужин. Поужинаем все трое. А не устраивай мне спектакль, поняла? Не доводи меня до того, чтобы я при постороннем мужчине устроил тебе скандал.</p>
<p>И он легко взял её за плечи и, делая вид, что провожает к двери, фактически вытолкал из комнаты. Евгений, слух которого был необычайно острым, в тишине слышал каждое слово, которое Стальский прошептал жене. Он даже удивился самому себе, когда, услышав эти грубые слова, ощутил в душе какое-то облегчение. Они, как плеск холодной воды, вернули его к реальности, показали в истинном свете отвратительную комедию, которую разыгрывал перед ним Стальский. А она? Конечно, ему было её жаль, но в глубине души поднималось какое-то дурное, эгоистичное, враждебное чувство, словно говорившее ей: «Видишь, видишь, вот кого ты выбрала! Не хватило воли пойти за голосом сердца, ослушаться тётку — вот и получила!»</p>
<p>Теперь, вспоминая эту вчерашнюю сцену и свои вчерашние чувства, Евгений удивляется, как его сердце не разорвалось при таком унижении и попрании любимой женщины. Ещё вчера утром он не допустил бы и мысли, что сможет быть свидетелем такого оскорбления своего идеала. Он бы разорвал, зубами загрыз мужчину, который осмелился бы даже мысленно оскорбить его идеальную Регину. А вечером он слышал этот мерзкий шёпот Стальского — и не сдвинулся с места, и рука его не сжалась в кулак, не разбила ему физиономию, не сжала горло! Как это могло случиться? Разве ему преградил путь брак, соединивший этих двоих на неразрывную судьбу, на неразрывную муку? Кажется, нет. Что-то другое останавливало его, парализовало его волю. Эта Регина — это уже не была его Регина. Это была какая-то поблёкшая, неудачная копия его идеала. В ней не было того чарующего блеска, который когда-то так внезапно, безотказно пленил его душу. От неё — Евгений это чувствовал — не исходила та магическая сила, что тянула его и отдавала ей во власть тогда, в счастливые дни их совместных визитов в школу игры на фортепиано. Ему казалось порой, что эта долгая жизнь в унижении искалечила, обессилила её душу, а иной раз он с чувством глубокой горечи представлял себе, что это его собственные страдания после разлуки, его собственная тоска, скорбь и печаль по ней становятся стеной между ним и ею, словно терновый плетень, через который не перебраться, не поранившись больно.</p>
<p>А Стальский тем временем сел напротив и совершенно спокойно, словно ничего и не произошло, начал развлекать его разговором. Полились потоки обычных сплетен. Слыхали ли пан меценас? Старшая дочь пана директора сбежала с каким-то отставным подпоручиком? А судью Страхоцкого, того идиота, назначили уездным судьёй в Гумнисках, в нашем округе высшего суда. А паны Шварц и Шнадельский — помните, пан меценас? — те многообещающие молодчики, которых за кражи выгнали с судебной службы, ездят по деревням, будто бы имеют агентство краковской страховой компании, а на деле занимаются — Господи милостивый, Ты один знаешь чем! Пан прокурор когда-то чуть волосы на себе не рвал, читая рапорты жандармов о их проделках. Да что там — пан Шнадельский кузен пана президента суда, а пан Шварц был когда-то канцеляристом у пана президента, да к тому же он протеже судьи́хи Могульской — знаете, пан меценас, той обыкновенной мазурки? Она бы глаза выцарапала каждому, кто осмелился бы сказать худое слово о её любимом Шварце, и не только… И представьте себе, эти господа могут безнаказанно разгуливать по уезду, и волос с головы не упадёт. Слыхал я, и к пану маршалку захаживают, пане маршалковой комплименты делают, на домашних балах барышень отплясывают и всё жалуются, что в суде им учинили страшную несправедливость, оклеветали, не дали возможности оправдаться.</p>
<p>— Но, но! — перебил сам себя Стальский. — Тут болтаю, да и забылся. А моя жена что-то не идёт. Извините, пан меценас. Я на минутку.</p>
<p>И, не дожидаясь ответа Евгения, Стальский вскочил с места и выбежал на кухню. Вернулся через минуту, а за ним служанка несла на подносе тарелки, нарезанную ломтиками ветчину, булку, пару бутылок вина, бутылку коньяка и несколько рюмок. Она поставила это на стол и принялась расставлять.</p>
<p>— Ступай, присмотри за самоваром, — сказал ей Стальский, — мы здесь сами управимся.</p>
<p>Служанка вышла.</p>
<p>— Моя жена сейчас придёт. Не ожидала гостей. Пошла переодеться.</p>
<p>— Но ведь, пан, — сказал ему Евгений, — мне кажется, что вы вместо настоящего праздника устроите себе и вашей жене сегодня больше огорчений и хлопот.</p>
<p>— Не бойтесь! — весело сказал Стальский, откупоривая бутылку коньяка. — Вот выпьем только! И всё будет иначе!</p>
<p>— Но без жены… без настоящей виновницы торжества… — с каким-то болезненным беспокойством сказал Евгений.</p>
<p>— Ха-ха-ха! Вот вы хорошо сказали! — грубо расхохотался Стальский. — Настоящая виновница торжества! Ха-ха! Ну да, так сказать unter uns gesagt, как она вам нравится? Очень похожа на бедную жертву домашней тирании?</p>
<p>У Евгения сердце сжалось, и рука зачесалась, но в эту минуту вошла Регина, и внимание обоих мужчин обратилось на неё.</p>
<h2>XXIII</h2>
<p>Боже! Что она с собой сделала! То ли обезумела, то ли ради какого-то диковинного зрелища, то ли в шутку надела своё залежавшееся, помятое свадебное платье? Белая шёлковая юбка, такой же, спереди вышитый искусственным жемчугом и окаймлённый белым кружевом корсаж, волосы распущены, на руках перчатки телесного цвета до локтей, на ногах белые атласные туфельки — вот так вошла Регина в салон. Шла медленно, словно полусонная, с опущенными глазами, как будто и вправду невеста к венцу. Только её открытое лицо на фоне этого белого наряда казалось пожелтевшим, на шее под ушами виднелись морщинки, под глазами залегли синеватые тени. В остальном лицо её было серьёзным, задумчивым.</p>
<p>— Побойся Бога, Региночка! Что ты с собой сделала? — воскликнул Стальский, увидев её в таком костюме.</p>
<p>— Сегодня мой юбилей, — сказала Регина. — Десятилетний юбилей моей замужней жизни. Это платье, — сказала она, повернувшись к Евгению, — было символом моего величайшего несчастья. Его десять лет назад надела на меня тётка, которая с детства была моим злым демоном. В него, в это платье, она закляла всех злых духов, что должны были мучить меня. Они сделали своё дело. Десять лет прошло (она при этих словах снова повернулась к мужу), — мои злые демоны либо покинули это платье, покинули меня, и тогда сегодняшний день будет новым поворотом в моей жизни и достоин того, чтобы встретить его празднично. Либо они всё ещё подстерегают меня, и тогда, надев это платье, я вызвала их. Что ж, коли они здесь, коли подстерегают, так пусть поднимаются, пусть мучат меня до конца! Я пережила столько, что крошка больше или крошка меньше для меня уже не имеет значения.</p>
<p>— Но, Региночка, — сказал Стальский, меняясь в лице, — что это ты говоришь? Не компрометируй меня и себя перед гостем, перед посторонним мужчиной!</p>
<p>— Пан Евгений не посторонний мужчина ни для тебя, ни для меня, — спокойно ответила она.</p>
<p>— Как это, ты разве знаешь пана Евгения?</p>
<p>— Да.</p>
<p>— Ещё с прежних, добрачных времён?</p>
<p>— Мы познакомились на совместных уроках музыки, — поспешил пояснить Евгений.</p>
<p>— И ты с тех пор не забыла пана Евгения? — допытывался её Стальский, не обращая внимания на слова Евгения.</p>
<p>— Нет, не забыла.</p>
<p>— А, так ты, наверное, чуточку любила его? У вас, женщин, такое знакомство обычно равносильно романчику.</p>
<p>— Чуточку… нет, — с нажимом ответила Регина.</p>
<p>— Ах, браво! — радостно воскликнул Стальский. — Не чуточку, значит — сильно! Вот это да! Пане меценас! Дорогой мой! Позвольте поздравить вас как идеал моей жены! Какая неожиданность! Вот настоящий праздник для меня!</p>
<p>И он кинулся обнимать Евгения, который стоял, оглушённый этой неожиданной сценой.</p>
<p>— А я, идиот, и не знал, что когда-то разлучил два влюблённых сердца! Ну, поприветствуйтесь хоть теперь как следует! Региночка! Прошу, не стесняйся! Пане меценас! Я человек либеральный.</p>