Встав в восемь, он позавтракал дома, потом написал несколько писем знакомым во Львов, а также в Буркоты, тем крестьянам, что обычно бывали у него по делу процесса с паном и казались ему более интеллигентными и влиятельными, чем другие, а, отнеся письма в канцелярию с поручением отправить их на почту и дав некоторые распоряжения конципиенту, снова поднялся наверх, в свою комнату, чтобы прочитать что-нибудь из недавно изданных книг, полученных им из Львова. В то время новая русская книга была редким гостем в провинции, и Евгений внимательно следил не только за политическими и экономическими делами, но и за художественной литературой, причём не только русской. Он принадлежал к тому поколению, что воспитывалось уже под влиянием европеизма, которому в Галицкой Руси добился гражданства Драгоманов*, и интересовался многим таким, чем совершенно не интересовались его польские и еврейские товарищи — адвокаты и судебные деятели.
Прочитав несколько десятков страниц книги, Евгений отложил её в сторону и встал. Книга его взволновала, он почувствовал потребность в движении и поднялся, чтобы пройтись по комнате и обдумать, разобрать прочитанное. Пройдя несколько раз вдоль комнаты, он остановился у окна, выходившего в городской парк, и вдруг словно прирос к месту. Его взгляд устремился на одну точку и не мог оторваться.
Прямо напротив его окна, в двадцати метрах, за живой изгородью, окаймлявшей парк, шла широкая дорожка, а, сделав здесь поворот, поднималась немного вверх и исчезала в чаще высоких елей. В том месте, где дорожка тонула в тени, спускаясь вниз с пригорка, под елью стояла скамейка, издали почти незаметная и скрытая от дальних частей парка, но хорошо видимая из окна. На этой скамейке в тот момент сидела дама в чёрном, на этот раз без вуали, с лицом, обращённым прямо к окну Евгения. Бросив туда случайный взгляд, Евгений не мог оторваться от этого лица. Ему сразу вспомнилось знакомое обличье. Правда, и на этот раз он не видел его отчётливо, так как солнечные лучи, падавшие косо из-за ели, ярко освещали дорожку, которая выглядела как огромный лист белой бумаги, простёртый среди тёмной зелени, освещали скамейку, но дама, сидевшая на ней, тонула в тени, так что только её продолговатое лицо матово поблёскивало, едва намечая свои тонкие контуры. Но Евгений почувствовал при виде этого лица тот давно знакомый толчок в груди, какого не испытывал при виде ни одного другого лица.
– Неужели это она? – спрашивал он сам себя и напрягал зрение, чтобы как можно лучше рассмотреть, узнать её. Он стоял у окна, которое было закрыто, и боялся открыть его, боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть видение, стоял наполовину укрытый за рамой окна так, чтобы она не могла его заметить, если действительно, как ему казалось, смотрела в сторону его окна.
"Подожду, пока она встанет, – думал он дальше. – По походке узнаю её сразу".
Но дама не вставала. Не отводя лица, она сидела неподвижно, словно каменная фигура. В одной руке держала зонтик, другую положила свободно на спинку скамейки, словно отдыхала после слишком долгой прогулки.
Евгений тоже стоял, не смея двинуться. В его душе с каждой минутой нарастало беспокойство. Его мучила неопределённость.
"Она или не она?" – размышлял он. Старался отогнать мысль, что это могла быть она. Что бы она делала здесь? Зачем ей смотреть в моё окно? Но непреодолимый внутренний голос в то же время шептал ему что-то чарующее, сладкое, пробуждал в его душе такие сокровища искреннего, глубокого чувства, что сердце билось всё сильнее, перед глазами начинали мелькать тёмные, розовые и золотые точки, по телу пробегала дрожь, прилив чувства начинал затоплять разум, навязывая свои мысли. Он схватил шляпу и побежал вниз.
"Обойду с другого угла, войду в парк и пройду мимо неё, тогда сразу узнаю, она это или нет".
Мысль о том, что это может быть она, что он сейчас, через минуту, увидит это дорогое лицо, которого не видел уже десять лет, но которое ни на миг не потускнело в его душе, сияло в ней, как солнце, и болело, как незажившая рана, – эта мысль, радостная и страшная, захватывала его дух, делала его пьяным, безрассудным. Он бежал, не замечая никого, но, пройдя через турникет в парк и оказавшись на дорожке, ведущей к знакомой скамейке, он был вынужден остановиться. Он чувствовал, что выглядит смешно, что на его лице видно смятение, тревогу и растерянность, и поэтому хотел немного прийти в себя, придать себе вид человека, который свободно прогуливается и совершенно неожиданно встречает знакомую. Лишь с большим трудом сумев придать себе такой вид, он пошёл по дорожке к повороту. Шёл медленно, оглядываясь по сторонам и помахивая прутиком в руке. Попробовал даже тихонько насвистеть какую-то мелодию, но губы его дрожали и были сухи, и из свиста ничего не вышло.
Вот он подходит к повороту. Колени дрожат, рука перестаёт махать прутиком, глаза тревожно бегут по дорожке к скамейке – скамейка пуста. Его словно облили холодной водой, но в то же время он почувствовал, что на душе стало легче, свободнее. Он ускорил шаг. Если она ушла, её ещё можно догнать. Через несколько секунд он был уже на пригорке, сбежал вниз, миновал густую еловую группу, взглянул туда и сюда по парку – никакой чёрной дамы не видно. Побежал дальше, несколько раз обежал весь парк, заглянул в каждый уголок – ни следа чёрной дамы.
Евгений вернулся в свою комнату какой-то подавленный, сам не свой. Ему было стыдно, что вид какой-то, вероятно, совершенно незнакомой дамы так сразу вывел его из душевного равновесия; стыдно и того, что воспоминания о той, которую напомнил ему этот образ, до сих пор имеют такую власть над его душой. Сотни раз он клялся забыть её, не думать о ней, вырвать её из сердца, как сорняк, покрыть забвением, как прикрывают сухими ветками место, где закопан самоубийца! И вот уже несколько лет ему казалось, что он достиг этой цели. Несколько лет он не чувствовал ни той дрожи, ни того любовного опьянения, ни той тревоги, которые раньше вызывал в его душе её образ, одно воспоминание о ней. А теперь вот на тебе! Какая-то Бог весть какая чёрная дама уже второй раз, словно заяц, перебегает ему дорогу! Стыдно! Стыдно поддаваться таким впечатлениям!
И он снова сел за письменный стол и взял в руки книгу. Он пытался сосредоточить свою волю, собрать воедино свои мысли, чтобы следить за тем, что написано в книге. Но напрасно. Как взволнованное море долго ещё колышется и волнуется даже тогда, когда буря уже давно утихла, так и его душа не сразу пришла в равновесие. Глаза бежали по буквам, миновали запятые и точки, но душа не воспринимала ничего из этих букв. Словно скупец, который любит раскладывать перед собой свои сокровища и любоваться ими, так и она погрузилась в гущу грёз, развернула перед собой картину той драмы, которую пережил Евгений десять лет назад.
XIV
Драма была очень проста, одна из тех, о которых бессмертное слово сказал Гейне*:
Es ist eine alte Geschichte,
Doch bleibt sie ewig neu,
Und wem sie just passieret,
Dem bricht das Herz entzwei1.
Кто видел д-ра Рафаловича, всегда спокойного, слегка улыбающегося, немного скептического, но до глубины практичного и, казалось, довольно эгоистичного человека, кто слышал его разговоры — умные, холодные и далёкие от всякого сентиментализма, тот никогда бы не подумал, что этот человек носит в груди глубокую, едва зажившую любовную рану, что по его сердцу прошла не бешеная буря, а тихая, убийственная хворь, прошла такая детская, глупая история, которая у другой, менее глубокой натуры прошла бы, как лёгкий весенний дождик, не оставив после себя никакого следа или даже освежив душу для нового размаха чувств.
Будучи на третьем курсе права во Львове, Рафалович на одном академическом балу увидел барышню, которая сразу бросилась ему в глаза. Он танцевал с ней несколько туров, обменялся парой банальных фраз, не придавая своему первому впечатлению особого значения. Он даже не спросил, кто она, не поинтересовался об этом ни у кого из товарищей по комитету, и так они разошлись. Прошло несколько дней. Евгений вспоминал барышню, но без особого волнения. Он был занят лекциями и не хотел думать о любовных делах, поэтому старался подавлять свои «любовные прихоти», как он называл подобные эпизоды, случавшиеся с ним уже не раз. Он убеждал себя, что, собственно, барышня не представляла собой ничего особенного, что у неё нос слишком длинный, губы слишком большие, овал лица не совсем правильный, одним словом — она вовсе не красавица и даже не «в его вкусе». Но вот однажды, спеша в университет, он встретил её на улице. Она была одета буднично, в длинный плащ, на голове скромная шляпка с простым белым пером, в руках недорогая чёрная барашковая муфта, другую руку держала свободно, а под мышкой несла какую-то книгу. Он сразу узнал её и тут же отметил, что узнаёт её по походке: её шаг имел в себе что-то необычное, что-то такое, чего он ещё не замечал ни у одной женщины, что-то плавное, свободное, гармоничное, и он сразу сказал себе:
– Этот шаг я узнал бы среди тысяч!
Он с каким-то не то удивлением, не то испугом взглянул ей в лицо, и ему вдруг показалось, словно кто ледяной иглой пронзил его сердце. Он вздрогнул, поклонился ей, она с едва заметной улыбкой кивнула головой, и он, весь дрожа, в каком-то забытьи, не оглядываясь, побежал вперёд, будто нёс какой-то неведомый дорогой клад. Лишь через несколько минут он догадался, что стоило бы оглянуться, куда она пошла. Он оглянулся и, разумеется, не увидел её. Побежал обратно на то место, где они встретились, — разумеется, её там не было. Побежал по улице туда, куда она могла пойти, искал глазами среди толпы прохожих — её не было. Метров за сто дальше перекрещивались две улицы. Он остановился, словно ошеломлённый. Куда она могла пойти? Прохожие шли туда-сюда, у него в голове всё смешалось, пока он наконец не сообразил, что теперь искать её бесполезно. С тяжёлым сердцем, сам не свой, он направился дальше, в сторону университета.
"Встречу её во второй раз и уже что бы ни было, а должен проследить, где она живёт", – с таким решением он вошёл в ворота университета.
Но напрасно он, бегая на лекции с одного конца города в другой, разглядывал на улицах всех проходящих барышень, напрасно всё свободное от занятий время только и делал, что бродил по улицам, «ища вторую голову», как смеялись над ним товарищи, — барышня больше ему не встречалась.