Хотя оба подумали: пока дойдёшь домой, стрелка расползётся.
– У меня есть клей, – блеснула спасительная мысль, и жестом пригласил в офис, – классный, будут как новые.
Сели на диван, он осторожненько сомкнул края той злосчастной дырочки, проклеил и пальчиком нежно прижал, чтобы схватилось, и оба замерли, долго и долго. И тут почувствовал свою ладонь, как под ней шевелится пульс, "ну разве бывает пульс в колене?" – не успел подумать, как увидел: его рука медленно двинулась выше; "сейчас даст по морде сумкой", – блеснула спасительная мысль, Натка действительно отставила сумку, чтобы освободить руку, однако ладонь её легла поверх его пальцев, а когда осмелился взглянуть, то увидел, что Ната изо всех сил зажмурила глаза, это был для него радостный шок, клей тюбиком упал на пол, сумка тоже, обоих охватило такое несовместимое со "стойлом", где днём все вкалывают как глухонемые, даже не глядя друг другу в глаза, а тут вдруг офис уменьшился до дивана, что и он перевернулся над ними и исчез в нужный миг.
...Он понял, что рабочий день давно закончился, потому что уборщица тётя Маня включила пылесос и начала им ворчать, чтобы тот "девот", которому дня было мало, не услышал да не стукнул: "нечего засиживаться, надо вовремя работу делать, а не мешать убирать", стала тыкать аппаратом стулья. Он принципиально не сдвинулся, а изо всех сил уставился в бумаги, так что Маня вынужденно обошла его гудением, пока не стихла за коридором. Бумаги – вещь такая, если вникнешь, то не обрывай, потому что завтра медленно и нудно надо начинать сначала, поэтому он решил добить раздел с решётками, замкнуть стол и двинуться к дверям, которые, дюралевые, стукнулись о чужое женское колено. Натку он давно знал, но кроме приветствий на совещаниях они никуда не продвигались, хотя за её слишком официальным, даже официозным костюмом проглядывали некоторые формы, а то, что это прелести, он лишь только сейчас осознал.
...И вот теперь иди домой предательским утром и жди от него, что в голову придёт спасительная версия.
– Ты где был? – откроет дверь раньше, чем он вставит ключ, ведь старая ведьма ночь не спала, подскакивала к двери от каждого шороха, она всю жизнь ждала, и вот дождалась, сколько счастья её ждёт.
Он от отвращения сплюнул, был вынужден взять сигарету и сесть на лавочку перед подъездом; за первыми клубами дыма проступило ночное видение – сплошная нежность вернулась к нему. Это ж надо вот так совершенно прятаться всю жизнь за дресс-кодом, что он, фактически, её проглядел; тут надо проклинать директора (не педераст ли?), его ненависть к женщинам требовала от тех классической одежды с такими отвратительными отлогами и манжетами, за которыми не разглядишь не только тела; в результате – смущённые невнятные глаза, обиженные, они прятались сами за себя. И вот на, получай – поразила не столько контрастная тонкая талия, сколько то, что она светилась изнутри. Совершенство заключалось в поверхности попы без единой пигментации, сказать бы – матовый плафон, воображение тут уступило природе. Где ж ты была, где ж ты пряталась от мира, считай от офиса, такая поражающая, особенно тем, что произошло сразу без долгих посиделок, разговоров с цитатами любимых поэтов, кино-мороженого-шампанского, всего заведённого, одного совершенного прикосновения ладошки – и всё вобралось в прикосновение, всё сошлось; если бы он сейчас мог врать, то убедил бы себя, что ловил на себе её взгляды, что издавна чувствовал её скрытое внимание, и сам приглядывался; так что, неужели всё это случилось из-за порванного чулка? Такого быть не могло, тут нужна другая правда, которая не умещалась в одно прикосновение. Любовь с первого взгляда?
С первого прикосновения! Вот новость, то есть отсутствие опыта, да какого опыта? Даже из книг или из разговоров, даже из фантазий, да что ж это такое, такого не бывает, – решил он с радостью, что бывает прикосновение, шёпоты, ощущение сияния собственных ладоней, поцелуи наперекрест, освящение безрадостного пространства, невесомость дивана...
– Ты где был? – выскочит тёща из зашлёпанных тапок, трепеща от победы, потому что придумать толковой лжи он не способен, это она знала давно, потому что "это не мужик" – бомбила дочь – "кран не починит" – поучала – "ничего не добивается" – не унималась – "глухой вариант, ноль роста" – долгие тёщины усилия, и вот неожиданный козырь в изнурительной борьбе результатом бессонницы дочери, снотворные таблетки, вот будет ей, дурёхе, пробуждение!
Утренняя прохлада напутствует, особенно если удлинить шаг через утренний парк, свежий дух поможет найти причину, заткнуть тёщу. Но не прояснялось, нехватка опыта на ложь, недостаток сюжетов из книг? На миг почувствовал себя Анной Карениной, нет, только не это, не перверсии, не хватало ещё Наташи Ростовой, чёрт, ну ничего в голову не идёт, кроме Льва Толстого, о, Господи, должна же где-то быть зацепка, казалось, обошёл полгорода, а придумать не дошёл.
"О! Надо выкурить ещё одну сигаретку и что-то придёт" – весь сел возле обречённого дома.
Да, в его жизни бывали авто-брейншторминги со счастливым финалом, но это касалось графиков и таблиц, за которыми стоял педераст-начальник, от которого он удачно отбрёхивался, получая за это зарплату, а тут старая ведьма с пронзительными от счастья глазами.
Он обречённо докуривал вторую безнадёжную сигарету, слабо уронил окурок, встал с лавочки и двинулся на эшафот крыльца. Постоял, сунул руку в карман за отчаянным ключом и вдруг услышал, как оттуда, изнутри, радостно щёлкнул тёщин замок, и вот, от звука того подлого, внезапная молния ударила в мозг, озарение пронзило, током прошло, желанный ответ возник, весь вспыхнул так, что к триумфу в глазах тёщи добавилось лёгкое беспокойство. Она сначала сжала губы, чтобы потом чётче вонзить:
– Ты где был?
Он затаил дыхание перед счастьем и уверенно выпалил:
– Где? В – жопе!
Кто есть что
Ещё с детства у неё были груди и такие же глаза, и говорила она гладко, как и раскладывала карты:
– Алкоголизм, – говорила.
Эту привычку Раиса Петровна переняла от своего покойного мужа, тот был генерал, намного старше её, что даже "я видел Жукова этими глазами", однако ещё успел сделать хорошую дочку.
– Где? – спросила она, Таня.
– В гараже, – строго ответила мать.
Дочь еле досидела, пока закончится пасьянс и они доберутся до гаража, где, кроме изношенных вещей, тлели остатки прежней жизни их приёмыша Ивана.
Стояли огромные трофейные звуковые колонки "Бауер", акустические такие, Господи, чего стоило женщинам, чтобы они оказались здесь; влага и мыши выели диффузоры, что внутрь удобно было засунуть руку и вынуть бутылку, изрядно надпитую.
– "Каберне", – строго прочитала мать.
– Кисляк, – безразлично пожала плечами дочь.
– А что на войне незначительная доза ста граммов сделала всех мужиков алкашами. Хрониками!
Таня вспоминала, при чём тут война, однако не вспомнила ни одной.
– А кто всю до копейки зарплату приносит? – кивнула она на тайник, поискала там пальцами, однако, кроме паутины, ничего не нащупала, всё это время смотрела на Таню, как на пасьянс. – До копейки? Ты разве не читала Джека Лондона? '
Таня не помнила, хоть у них стояло полное его подписное издание.
– Читала.
– Написано: если мужчина пьёт сам с собой, – вспоминала генеральша, – то он отгораживается стеной бутылок от жизни.
Овдовев, первое, что она сделала, – разложила мысли по порядку и расставила полками; там, в серванте, были общие тетради, и теперь легко могла найти нужную строчку с цитатой.
Иван вступал в вечер; ещё на работе как следует умылся, оделся в рубашку и в чудесное настроение, даже здешняя пыль была приятна, тёплая, это чувствовалось сквозь ботинки; бывали моменты, когда пахла травой, а не наоборот – путь от трамвая никогда не казался длинным, потому что был по тропинке, она добавляла шаг, и вот наконец упёрся в лавку, её подпирал местный мясник.
Он делал движения руками так, что Иван решился подойти, и провёл ногой по траве. Тот шевельнул ртом, потом сказал:
– Ты это.
Иван постоял, ждал, пока тот доворушит пальцами:
– В общем домой лучше не ходи, понял?
Он долго работал тут, и руки у него тоже сделались, как окорока.
– Чего? – вместо "почему" переспросил Иван.
– Потому что я ж всех тут знаю, – объяснил тот, – была у меня твоя баба с мамкой вдвоём, того это.
Лицо у него не помещалось в лицо, поэтому давление подскочило; наливался красным, словно закатом солнца, за это местные прозвали его мясорубкой; поговаривали, что ездит аж на Печерск драться в пивбаре, чтобы никто не болтал, мол, там улица Резницкая на самом деле называется Ризницкой, поскольку здесь возле Лавры жили монахи, вышивая ризы.
– Ну, были, так и что? – независимым голосом отозвался Иван, хотя настроение начало уменьшаться, тёплый вечер вылетал из него.
– Потому что приводили с собой пса, чёрного, – показал мясник, – и начали им меня подбивать. Но я не поддался, – показал он: – Кобеля. Вот такого. Притащили верёвкой и колбасой, – мордато сплюнул.
Монголоидное от пьянки лицо ещё больше сузилось глазами.
– Какого ещё кобеля? – не понял Иван.
– Деньги предлагали, я не взял, а потом взял. Ну и сделал с кобелём, тьфу, что они хотели, тьфу.
Плюнул он в пыль и попал.
– Слушай, я тут иду себе после работы, ясно? Какого кобеля?
– Такого, что я тоже, может, после работы стою тут и жду тебя вместо того, чтобы тоже домой идти. Так вот, приходит твоя бабва распоряжаться с псиной, а он же нюхом чует мою профессию и начинает нервничать при этом беситься, ну понятно, он же пёс.
Налитые коньяком, его глаза поискали, снова нашли Ивана и удивились.
"Чудо, – подумали они, – что вот тут, в Пуща-Водице, а живут такие кенты, которые при этом ничего не понимают, ну ладно бы на Печерске".
Иван как раз думал. Догадывался, что этот профессионал рано утром, ещё до работы, должен переться аж на Дарницкий мясокомбинат и покупать сорок килограммов костей, а потом тащить их сюда и довешивать к мясу.
"Ну правильно – не собачье же добавлять?" – подумал он в тёплый вечер.
– Так вот, что твоя тёща очень грамотная и вычитала, как надо бороться с алкоголизмом, понял?
Иван не понимал, как связать чёрного пса со спиртным.
"Я и сам когда-то был грамотный", – чуть не ляпнул он.
– А теперь она где-то такое вычитала, что если с чёрного пса нацедить полстакана красной крови и налить её в красное вино, то кто такое выпьет, тот сразу навсегда отрекается от алкоголизма, понял?
"А при чём тут я?" – написалось на лбу у Ивана.
– А при том, – продолжал мясорубка, – что они нашли у тебя занычку с бутылкой вина и решили, что самое время тебя спасать от пьянки.
– Меня? – не поверил Иван до такой степени, что даже вспомнил, как во времена Чернобыльской катастрофы спрятал бутылку вина и забыл где.
Однако Пуща-Водица вокруг была такая же реальная, как и мясник напротив.
– Заманили они чёрного пса, накормили, накинули петлю и поняли, что нацедить из него боятся.