Личные опасения фюрера насчёт того, что он полукровка, оказались беспочвенными, ведь очевидно: аж на семьдесят пять процентов он был не-ариец.
Итак, там возникла обновлённая раса на редкость активных личностей, чей древний голос крови оказался сильнее некоторых печально известных ошибочных идеологических надстроек...
Гитлерюденд! – так бы сказал о них какой-нибудь антисемит.
Знать
Посвящается "Народным рассказам" Марка Вовчка
День понемногу переходил в завтрашний, я смотрела на него с балкона, пока не почувствовала на себе взгляд Тони. Она устроилась в кресле и уставилась на меня, словно на закат солнца; при этом ничего такого не говорила, но я почувствовала тревогу – неясную, – что вскоре прояснилась.
– Кисонька, что-то случилось?
– Ничего, – ответила она, но продолжала смотреть.
Чтобы не на меня – я включила телевизор, но Тоня взгляд на него не перевела и, наконец, сказала:
– Мама, чтобы ты знала, я – лесбиянка.
И вся съёжилась, как бывало в детстве, когда разбивала чашку или окно.
– А что это такое? – не очень поняла я. – Ты супчику поела?
Тоня надула губы:
– Ты что, телевизор не смотришь? Сейчас все только об этом и говорят.
– Профессия такая? – пыталась угадать.
– Газет не читаешь?
Словом, я начала оправдываться:
– Доченька, сейчас столько слов иностранных появилось, что не уследишь, тут и без того мороки хватает, чтоб слова учить, что это ты придумала. Ты в техникум такой поступить хочешь?
Тоня подошла и выключила телек.
– Какой ещё техникум, ну... ты же знаешь, что мужики это мужланы, они не могут понять женскую душу...
– Коню ясно, какие сволочи.
– И тела не могут, – обрадовалась она.
– Так это ж ясно, сплошной только футбол и водка. Ну говори, не мучай.
Тоня начала ходить, потом снова села, сцепив пальцы.
– Ну, мамочка, эти козлы так распоясались, что с ними никакого толку уже нет, а лесбиянки – это такие женщины, которые любят не их.
– Это ты про что?
Начало подкрадываться какое-то предчувствие; хотела отогнать, но Тоня не дала:
– В общем, я на пляже познакомилась с одними интересными девушками природы. Они встречали солнце, и я тоже начала. Сначала мы просто купались там, загорали под ним, потому что утренние лучи самые полезные, потом начали стихи читать с хорошими словами, а дальше начали ласкать, и у меня хорошо получалось.
– Кого ласкать? Пляжников? – встревожилась я.
– На фиг надо, от них только беда и неприятности, одно унижение вместо понимания, всю жизнь то и делают, что издеваются.
– Это точно, – вздохнула я, вспомнив своего бывшего, о котором давно не пыталась даже узнать, где он и что, чтобы не травить душу, хотя дочери это было интересно. Тоня уже выросла, так он, гад, и припрётся теперь на всё готовенькое и начнёт качать юридические родительские права, чтоб сесть ими на голову. А где ж ты, гад, был всё это время?
– Сплошные козлы, хоть на кого глянь. В лучшем случае с дурацкими шуточками, а потом уже переходят к другим оскорблениям, только послушать, что они говорят о нас между собой, фу.
– Это точно, – вздохнула я, потому что подумала, что мы с доченькой наконец начали находить общий язык, ведь это же я её подняла, воспитала, хоть и трудно было одной, потому что я не понимала никаких молодёжных настроений, а она понимала и упрекала меня ими, а вот сейчас наконец заговорила по-человечески.
– Словом, мы начали встречаться и не на пляже, начали интересоваться, бывать в разных местах типа специальных таких клубов...
– Это... наркотики? – ойкнула я.
– Да какие там наркотики, мама, это типа клуб по интересам, куда собираются такие женщины, которые хотят узнать свои проблемы, чтобы их понять.
– Фух, – вырвалось у меня, потому что уже подумала, что бывает с девушками, которые начинают шататься по дискотекам. – Это как "кому за тридцать"?
Вспомнила, как сама посещала, правда, ничего хорошего из того не вышло, потому что там только такие мужики, которые ищут лёгких связей, пользуясь своей одинокостью.
– Мама, какая ты отсталая вся, – поджала губы дочка-Тоня, – ещё не хватало мне толкаться по вашим ЖЭКовским кружкам рукоделия.
Видно было, что она никак не может подобрать слов, чтобы объяснить.
– Ну, скажи маме, – хотела погладить по голове, так она одёрнула материнскую руку. А маленькой такой брыкучей не была.
– Ну, мы там сидим, можем наконец смотреть в глаза, – начала подводить Тоня, но я её прервала:
– За ручки держаться?
– И за ручки, мама.
– Это... онанизм?
– Ну какая ж ты, мама, древняя, о, Господи, ну сколько ж можно такой быть, ну пора же наконец что-то начинать понимать, жизнь же проходит, – чуть не плакала она.
– Взаимный?
Никакими словами не опишешь те слова, которыми она объяснила мне. Что я не сдержалась:
– Как так лесбиянки? А кто же потом будет детей рожать?
– Детей? Это удел жлобих.
Я на работе ходила как не своя, все меня спрашивали, но ничего не могла объяснить ни себе, ни им, ни в фасовочном цехе, ни в разливочном; никак до меня самой это не доходило: когда именно я прозевала тот момент, что он потерял для меня мою дочь? И в кружок рукоделия же водила.
Вынуждена была бежать в районную поликлинику к терапевту искать правду, а он мне и говорит:
– Мы такие вопросы не решаем, это идите в платную больницу.
– А сколько это будет стоить?
Он как назвал сумму там за один приём на консультацию, то мне плохо стало, а разве кто может понять материнскую боль?
– Вот эта ваша бесплатная медицина может понять сердце матери?
– Выходите, – говорит он, – не задерживайте очередь.
Я уже домой боюсь идти и правильно делаю, потому что Тоня так ко мне подошла решительно и решительно говорит:
– Мама, мне нужны деньги.
– Какие ещё деньги, доченька?
– Очень большие, потому что я меняю пол.
Так сказала, что я не поняла:
– Зачем пол менять, у нас он хороший, паркетный.
– Ну какая ты, мама, несовременная, потому что я меняю пол с женского на противоположный, мне нужна хирургическая операция.
И называет сумму, что я на тот паркет и села, это же ужас такой, я за всю жизнь столько не заработала, а она:
– Ну чего вы, мама, мне принадлежит половина жилплощади, я продам её и лягу в частную клинику, и всё будет хорошо.
– Что "хорошо"? В лучшем случае обменяем две гостинки у чёрта на куличках, ну продашь, ну прооперируешься, а где же потом сама будешь жить – на пляже? В клубе по интересам?
Слышала я от людей, что у нас процветает торговля мужскими половыми органами, ну не до такой же их степени, чтобы это моя родная дочь покупала один из них себе пришить такое. На что Тоня отводит взгляд, ясно, что на пляже жить не хочет, а это значит припрётся ко мне потом в мою несчастную гостинку, где я буду толкаться с совсем новыми незнакомыми людьми.
– А как же будут звать тебя, Тонечка?
– Разве трудно догадаться? А ещё мама... Толиком будут звать, лучше действительно на пляже жить, чем с такой, какая ж вы, мама, несовременная.
– Так уже какая есть! Но денег на такое не позволю!
– Вот такая ты мать? Чтобы до такой степени не понимать женскую душу дочери – да ты хуже любого мужлана! Ха-ха-ха!
Я вся как есть расплакалась и не смогла сказать ей, чтобы не смеялась мне в глаза, потому что этого уж точно никто в мире не сможет объяснить: это ж надо было так раньше ненавидеть всех тех мужиков, чтобы потерять свою всю жилплощадь за это, и потом взять и в одного из них, такого же Толика, превратиться?
Для протокола
Когда мы патрулировали окрестности в честь будущего "Евро–2017", то уже ничего интересного не ждали, а особенно – ужасного, как это бывает с каждым правоохранителем, если бы не лютый, сказать бы, неслыханный крик "а–а–а!!!", такой, что в нём уже никак нельзя было распознать женского. Не успели мы сообразить, как поняли, что он звучит из парадного трёхэтажки дореволюционного образца, как оттуда вырвалась женщина, крича всем, чем можно, не обращая внимания, что сама была кругом голая, промчала сквозь нас, сквозь ночь, в чём была.
Это место пользовалось дурной славой, но так давно, ещё с дореволюционных времён, что все уже и не смогли вспомнить причину. Свидетели всегда ничего конкретного не могли сказать, кроме как про привидений.
Одетая лишь в подтрусовый бандаж, перекинутый почему-то через левый бюст, где, кроме него, на ней больше ничего не было, кроме одежды в виде двух остроносых туфель на таких же высоких каблуках. Несмотря на это, она превышала скорость, с которой ещё не бегала ни одна одетая женщина.
Поэтому я сразу отдал приказ Дацко, чтобы он догнал голый объект. И вот почему. Потому что у Дацко были лучшие нормативы, а особенно по барьерному бегу. Потому что кто бы увидел тот белеющий её в темноте таз, который с помощью двух отуфленных ног скачет через овраги и заборы, тот бы понял. Поэтому Дацко отказался.
– А если это иностранная футболистка? – приказал я.
Поэтому Дацко тут же обнажил мгновенно свой табельный пистолет и им взял быстрый курс.
Мы немного любовались, как он это делает сквозь препятствия. Пока не услышали из того же страшного парадного тихий, почти нечеловеческий смех, до такой степени он был неуловим. Потому что такой бывает лишь в кино или в компьютерных играх. Тут и мы также обнажили свои "макаровы" и скрытно двинулись с обеих сторон к тем дверям, не выпуская их темноту из глаз. Так оно заворожило неслышным хихиканьем, что я совсем забыл отдать приказ, чтобы окружить его со стороны чёрного хода.
Видимо, не об этом я думал, потому что тихий смех уже начал активно терять свою тихость, переходя в откровенное своё сатанинское рычание, какое всегда бывает у маньяков. От которого мы бы присели, если бы не пистолеты, за которые мы и удержались, как это бывает в кино, особенно если оно не на экране, а наоборот. По моей чёткой команде я и все остальные чётко включили фонарики и ими ворвались внутрь.
И онемели.
Потому что увидели ими тоже мужчину, потому что он был тоже голый, потому что одет лишь в полное отсутствие одежды. При этом он как-то странно тыкал пальцем в пустую стену, что приводило его в ещё более дурацкий смех, чем бывало раньше. Когда же он увидел напротив себя голые пистолеты, то прибрал свой ещё эрегированный орган члена, больших, как даже по нашим милицейским меркам, размеров. Таких, что на нём отсутствовал хоть какой презерватив, который, если бы он был, мог бы предотвратить несчастье...
Нас это очень удивило поначалу, и мы почему-то подумали: "Наверное, это от магнитных бурь".
Потому что когда магнитные бури да ещё в порнолуние, тьфу, то есть в полнолуние, то все маньяки выходят тогда из своих домиков-укрытий и, ясное дело, не заботятся при этом никак о предохранительных средствах. Что хоть бери да и вовсе не выходи на дежурство.