Всё, что она выдумывает, – для тебя закон. Однако я... Я, как твой родственник и друг, не буду молчать.
– Я и не затыкаю тебе рот.
– Мне кажется, что она – человек из какого-то другого мира, такого, где – другие представления о жизни, другие предпочтения.
Володя даже радуется этому:
– Да! Она из другого мира, из мира молодости! А мы с тобой уже отстали от того мира, старик.
– Я – не об этом. У вас же разные интересы в жизни! Другие предпочтения.
– Я слушаю, слушаю, – не слушает Володя.
– Какая у вас будет жизнь? Я уже не спрашиваю, на какие деньги вы вообще собираетесь жить?
Вопрос повисает над перилами. Но:
– Я. Её. Люблю, – произносит Володя.
– А, ну тогда извини.
– Ты понимаешь – я схожу с ума от неё, а ты – какие-то копейки, бассейн, ДеСеШа...
– Ну, если так, тогда... Извини.
– Старик, я – приехал. Ты понимаешь? А то, что она немножко не такая, как мы с тобой, – она наивная, романтичная девушка. Она – как воск, понимаешь?
– Конечно. Ты уже всем вокруг задолжал. Те Нинины деньги на кооператив? Ну это же – непорядочно по отношению к Нине.
– Я же не мог приехать в Херсон голый, как барабан, пойми. Вот мы встанем на ноги – и я всё верну, – верит Вова.
– Когда это будет?
– А она такая... – хочет показать. – Зачем мне её погружать в эти мелочи? Она же только начинает жить. Ей же, пойми, всего семнадцать лет. Вспомни себя, когда ты был таким.
Пауза, разделяющая молодость и зрелость.
– Видишь, не можешь даже вспомнить. Я тоже. Но она! Её – надо защитить. Из этого воска нужно лепить осторожно, а не так: "другие интересы, другие предпочтения".
– Прости меня, старик, если я был неправ, – втягивает свой дым Анатолий.
– Я знаю, что всё это – нелегко. И ты – должен нам помочь. Ты, как друг и родственник, в первую очередь. Твои знания, опыт. И ещё...
– Старик, у меня больше ничего нет. Я тебе отдал тридцать, у меня самого осталось пять.
Володя на это удивляется, если не обижается:
– Да что те пять... Продай несколько книжек, старик.
– Ты... что?? Я – не смогу такое... – начинает отступать с балкона Толя.
– Ну хочешь – я тебе смогу, я тебе помогу? Я их сам отнесу на рынок...
– Ты же знаешь – книги для меня – это всё.
– ...если тебе нести их туда тяжело. За них – хорошо дадут. А потом, когда мы встанем на ноги – мы вернём.
Толя моргает:
– Книги?..
– Ну-у... Или деньги. Выручай, старик.
– Ты взял у меня почитать Монтескьё... и до сих пор... не вернул. Ты же брал почитать.
– Я верну, старик.
– А Верхарна?
– И его тоже. Верну. Когда мы встанем на ноги.
– Гм. Все восемь томов?
Балкон напрягается. Но не Вова.
– Она из-за меня бросила большой спорт, старик. А ты...
– А Цицерона? А Сенеку? Сенека где, спрашиваю?
– Сенека... При чём тут Сенека? Ей же – всё нужно начинать сначала. Всё! Понимаешь?
– А Андре Жида?
– Ну вот, из-за какого-то там жида. У меня это – на всю жизнь, пойми. Как я ей буду в глаза смотреть... Ну? Ради нашей старой дружбы.
Анатолий выносит на это из своей комнаты книгу. Володя вцепляется в перила. Балкона.
– Я её – люблю.
– Эдгар По, – говорит Анатолий.
Когда приходит ночь, Володя выходит снова туда, на балкон, долго мнёт там сигарету. Чиркает спичку. Видит:
Нина стоит под фикусом, нацеливая ему в грудь двустволку. Он инстинктивно хочет отвести стволы в сторону, но мигом понимает – один неосторожный жест будет стоить ему жизни.
– Деньги на кооператив. На нашу с тобой отдельную, отдельную квартиру. Ты их, их, их, – не может от напряжения выговорить женщина.
– Пойми меня хоть раз. Я же не мог приехать в Херсон просто так... Отец у неё солидный человек, а мне не во что было одеться? Поверь – иначе я бы ни за что...
– Я всё взвесила. Такому, такому как ты – не стоит жить. Ты – социально опасный.
Это ошеломляет. Кого угодно.
– Как ты смеешь!
– Смею.
Володя хватает воздух:
– Как ты можешь? Это же – дедушкино ружьё!
– Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу. Ненавижу! Я убью, убью, убью тебя! – хочет нажать.
Прижимает ружьё ему к груди. Володя успевает:
– Не стреляй, ты разбудишь Юру! Сына!
Нина оглядывается на дверь своей комнаты. У неё опускаются руки. Володя пальчиком отводит ружьё. Потом крепко хватает его. Читает:
– "Уважаемому Кузьменкову Семёну Семёновичу в день рождения от коллектива подчинённых. Двадцатого сентября одна тысяча девятьсот тридцать третьего года".
Переламывает пополам двустволку. Выбирает патроны, прячет их в карман. Плечи у него начинают безмолвно дрожать.
Плачет беззвучно и Нина, обнявшись, идут в ванну.
Слышно только, как капает на кухне вода.
– Ну, зачем... О, как ты похудел... Вова... ну, не надо. Вова, что ты делаешь, Вова... О, как ты. О, о, о...
– Вова, когда ты... отремонтируешь наконец кран на кухне? Сколько раз, сколько раз надо об этом напоминать?
Танцевальный момент начинает Володя. Некоторое время он стоит неподвижно под музыку в своей неестественной позе у телефонной тумбочки, но когда наконец начинает двигаться, то видно, что за ним телефона – нет. А пластика его головокружительная обусловлена теперь целой
кучей слесарных инструментов, которые он прижимает к животу.
Танцуя вокруг кухонного крана, Володя чинит его.
Потом танцует Соня, движения её полусонные, сомнамбулические, они имитируют синхронное плавание. Жаль, что нет воды. Она, Соня, значит, сонно исчезает в комнате.
Далее появляется Христина Свиридовна, её выразительный танец вызывает появление покойного профессора, танцуют в паре:
– Скажи, скажи мне что-нибудь... – просит она. – Ну, умоляю тебя, ведь мы так редко видимся...
– Хату, хату береги!
– А ещё что-нибудь?
– Хату, говорю, хату.
Танцуют ещё. Профессор делает прощальные движения, стремится исчезнуть.
– Скажи ещё, умоляю... – просит старая женщина.
– Мне наконец присвоено звание академика!
Христина Свиридовна поражённо замирает.
В этот миг профессору достаточно, чтобы освободиться. Исчезает.
Вместо него вытанцовывает Нина, она своим танцем портит кран, и тот снова начинает течь.
На это журчание, сонный, снова появляется Володя с охапкой инструментов.
Не успевает он взяться клещами за трубу, как позади него возникает Нина с ружьём. Кивком головы приказывает Володе танцевать в ванную; когда же тот пытается проскользнуть дальше по коридору, она направляет его упругим прикосновением стволов.
– И где ты патроны берёшь?.. – стонет он.
Вынимая из ружья их.
Исчезают в ванной.
Раздаётся такой долгий, настойчивый звонок в дверь. Володя сонно открывает, на пороге – Люся, за ней сияние дня.
– Люся? – с трудом сквозь сон узнаёт он.
– Ты простишь? – заходит она, пока все спят.
– Люся?
– Володя, почему же ты мне не сказал? – спешит она.
– Не сказал. О чём?
Он говорит нарочно громко, однако в коридор никто не выходит.
– Ну, о том, что ты развёлся не фиктивно.
– Я – никогда не делал из этого тайны, все у нас знали, что я – развёлся.
– Мог бы мне сказать, – огорчается она.
– О чём?
– Что ты хочешь жениться снова.
Она говорит всё тише, а он – громче:
– Ну, я тогда об этом не думал ещё...
– Ты не подумай, что я хотела тебя женить на себе. Просто – мог бы мне правду сказать. Вот и всё. Сказать правду, вот и всё.
Синхронно замолкают. Однако Володя успевает:
– Поверь, это у меня – серьёзно. Я – приплыл. Понимаешь?
– Я очень рада за тебя, Володя, ты же пловец?
Хочет поцеловать его, однако – не удаётся.
– Кто она?
– Кто. Человек.
– Я так рада за тебя.
– Правда? Слушай, старая, ты – поможешь ей поступить. Ты же берёшь этих... болванов?
– Я – только по математике. Поговори со своей...
– Ниной?
– ...она же берёт частных по английскому.
Володя озаряется:
– Это – гениальная мысль! Ты – по математике, она – по английскому.
Сначала кажется, что оживает репродуктор. Однако это голос Сони:
– Кто пришёл?
– Это – к тебе! – выпаливает, словно из двустволки он. Быстро появляется из комнаты Соня в спортивном халатике:
– Ко мне?
Оглядывает Люсю, та сразу готова убежать.
– Это твой... твоя репетитор.
– Репе... титор?
Люся вздыхает.
– По математике. Для вуза, – объясняет Володя.
– Это – потом... Я, вообще, по работе. Меня прислали... Вот. Меня зовут Люся...
Тычет Володе конверт.
– Поздравление?
Соня берёт у него конверт, вынимает деньги. Считает.
– Здесь сорок восемь, – поясняет Люся.
– Сорок восемь! А меня – Соня.
– Я собрала, – далёкой улыбкой проникается женщина Люся.
– А чего так много так? С института? – удивляется Соня.
– Я бы не хотела вам об этом говорить, – резигнует Люся.
– Говорите! У нас с Вовой не может быть секретов у нас. Правда?
– Правда, – кивает он.
– Володя всем на работе задолжал, – продиктует Люся, – Даже чёрную кассу... забрал.
– Володя! – вспыхивает Соня.
– Ну, и никто не хотел давать. На подарок. Говорят, пусть сначала вернёт долги.
– Какая милая новая традиция такая. – Соня заклеивает конверт. – Дарить деньги в конверте! А то бы ещё нанесли ножей да вилок таких. Правда, Вова? Наборы такие.
Отвечает Люся:
– Я... собрала, сколько могла.
– У нас Власенка, когда женили во второй раз, помнишь? Так он клялся, что ему подарили во второй раз тот же самый сервиз, что и в первый! Точно: вот так они и циркулируют, – догадывается он.
– Ой, я так нервничала, я так боялась, что вам не понравится подарок... – смущается давняя сотрудница.
– Ну, что ты... – моргает он.
– Я так боялась, что хотела купить книгу. Я шла и как раз стоял в буки Сенеки.
– Сенека.
– Сенека. А тогда я вспомнила, что у тебя уже есть Сенека. Его письма, помнишь?
– Нет у меня Сенеки, нет, – оправдывается, будто перед Анатолием, он.
– То, может, я сейчас сбегаю? Его ещё не взяли, наверное.
Берёт конверт у Сони. Но та забирает назад.
– Какой тут Сенека.
– Сенека. Ой, ты знаешь... Ты не поверишь! Там стоял ещё Эдгар По! Я куплю его вам!
Забирает конверт у Сони.
Володя озабоченно делает вид беззаботности:
– За сколько он там стоял?
Забирает конверт у Люси.
– Всего за сорок пять... – теряет деньги Люся.
– Эдгар? – подытоживает Соня. – Когда в доме столько расходов таких на свадьбу их вообще. Ну, я потом, когда мы встанем на ноги, я куплю тебе Эдгара. И Сенеку тебе ту.
Люся не дослышала.
– Я всегда думала почему-то, что у тебя есть Сенека. Я тебе его достану и подарю. Это будет мой личный подарок вашей семье. А потом ты дашь мне его почитать?
Неожиданно из-за стены запевает голос Юры:
– А потом папа его в бук унесёт.
Его прерывает голос Нины:
– Юра! Ты же – обещал!
Высовывается из своей комнатки Анатолий:
– Привет! Это кто?
"Кто" почти делает реверанс:
– По работе.