– Такого, говорит, просто не может быть! Так прицепился этот Николай из Николаева, что мне его жалко стало.
Кричит Володя из туалета:
– А ты у нас спросила? Три дня – дзень-дзень-дзень! С ума сойти можно!
Люся наконец переводит дыхание.
– Что тебе – жалко? У меня личная жизнь решается, а тебе – жалко? Его, видите ли, два раза потревожили! Жалко?
– Ты, Люся, к кому ты пришла ты? – интересуется Соня.
– К... вам всем.
– А, ну тогда, а. Потому что мне – нужно свиденько успеть в школу к директору пойти поговорить туда про математику эту.
– Я умоляю! – встрепенулась Люся. – Я – посижу. Он ещё позвонит, ну разве вам жалко? Моя личная жизнь...
Свет на миг выключается в квартире. Вместо этого каркает репродуктор:
– Прошло пятнадцать минут.
Радуется Анатолий из ванной:
– Вот видишь – получилось! Получилось!! Я так – и знал, что обязательно получится!
Тишина. Во время неё входные двери открываются, и на пороге появляется Соня, уставшая с авоськами. Одиноко полыхает телевизор.
Звонит телефон.
Вскрикивает Люся из ванной:
– Это мне-е!
Через десять секунд выбегает оттуда, поправляя блузку.
Соня поднимает трубку и яростно кладёт её на рычаг снова. С ненавистью смотрит, как выходит из ванной Анатолий. Он делится:
– Вот видишь, Соня, получилось! А ты – сомневалась!
Соня хочет его ударить, но в руках у неё – авоськи.
Люся хватает трубку, пытается соединиться:
– Алло? Алло? Николаев?
– Пип. Пип. Пип. Пип.
– Видишь – я мужчина! А ты – боялась. Это у меня только с тобой так, Соня, я же говорил, а ты не верила...
Соня мечется с ношей:
– Со мной – не вышло, потому что перевозбуждение, а с этой? Анатолий:
– Недовозбуждение.
– А я полгода всё это: сейчас, сейчас, ещё раз! А эта – пришла – и сразу вышло ей? Ты – мне изменил. Изменил, ещё до того, как...
Замолкает. Хочет заплакать, но не видит, куда положить авоськи.
– Соня, что ты... Я не могу тебе изменить...
Соня не знает, куда плакать:
– Так, для того чтобы изменить, нужно сначала суметь! Гад!
– Я не могу тебе, Соня, – изменить...
– Ты уже умудрился ей!
– Нет! Я тебе – не изменил! Потому что вместо неё, – на Люсю, – я представлял тебя. Понимаешь? Было темно, я не знал, что это не ты...
Словно две авоськи упали на Люсю:
– Что-о...
Соня бросает к Люсе:
– А ты молчи, этимология!
Анатолий начинает молчать. Тоже.
Люся говорит к Соне:
– Так ты их – берёшь?
– Кого беру их? – удивляется Соня.
– Колготки, что я позавчера приносила. Ну, импортные.
– Какие!?
– Те, что у тебя на ногах.
Женщины уставляются друг в друга, а потом – в телевизор. Особенно Люся:
– Какие красивые цвета. Давно купили?
– Мы не купили мы. Взяли напрокат его, гада.
– Почему так?
– Мы прокатному уже столько денег на него заплатили, что можно два таких купить их.
Люся всплескивает:
– А одна моя знакомая взяла напрокат пианино. Выучилась на нём сама. Потом выучились её дети, а теперь учатся её внуки. И вот она понимает, что уже выплатила за него втрое больше, чем за новое пианино.
– Какой ужас!
– Они бы могли уже купить три, нет! – четыре пианино на эти деньги. И играть, играть, играть! Когда он целуется, то у меня такое впечатление, что он сосёт кость.
Соня отвечает после паузы:
– И у меня – тоже.
Женщины жмут руки, прощаются. Люся уходит.
Двери туалета широко распахиваются, и на пороге возникает взъерошенный Володя. Резко вынимает кулаки из карманов, и на пол из брюк выпадает бумажка. Володя наклоняется, читает:
– "Я тебя люблю". Что такое?.. Кто писал? – спрашивает он.
Пока из-за стены не звенит голос Лены:
– Если бы ты знал, папочка, как я тебя люблю.
Ошеломлённый Володя заходит в комнату, и вскоре оттуда начинают доноситься фортепианные гаммы. Все слышат ещё и:
– Папочка, я тебя люблю.
Володя отвечает:
– Мой руки и ложись спать.
В коридоре звонит телефон.
На это выходит Соня, устало снимает трубку.
– Алло, Люся? – радуется он.
– Я не Люся я, – вздыхает Соня.
– Ну это же – Киев?
– Да.
– Алло, Люся?
– Я – не Люся. Я – Соня.
– Соня? А чего ж ты тогда сказала, что Люся?
– Я такого не говорила.
– Алло, Люся? Завтра я буду в Киеве.
– Я очень рада.
– И я очень рад! Скажите, а что вам больше нравится: букет цветов или бутылка? Потому что я в Киеве не был, – объясняет он.
– Ага. Позвоните мне до двенадцати. Или после.
– Так я приеду, Люся, и с вокзала позвоню.
– Я – не Люся. Я – Соня.
Телефон миг думает.
– Соня так Соня. Я – согласен.
Соня миг думает.
– Я – тоже.
Она долго стоит, прикрывшись спиной, пряча собой аппарат.
Снова время "А"
Снова вернулся в квартиру портрет Юрия Сенкевича и старенький телевизор – вся квартира ещё в прежней, ещё предсвадебной суете.
Христина Свиридовна и Соня режут овощи, на балконе пыхтят сигаретами Люся и Нина. Протирая дымом фужеры.
– Кто так режет петрушку? Кому ты так крупно режешь? Свиньям? – интересуется бабушка.
Соня всё, что порезала, стряхивает в кастрюлю. Потом берёт в правую руку доску, подходит вплотную к Христине Свиридовне:
– Вы когда-нибудь видели это, чтоб свиньям резали петрушку им?
Христина Свиридовна, отшатнувшись от доски, качает головой, что нет.
Соня уходит прочь, то есть в комнату, включает "Sony", из её комнаты зазвучала такая же импортная музыка.
Христина Свиридовна одна на кухне крошит сало, с балкона заходят Нина и Люся, старая всхлипывает:
– Я не верю, – кивает на музыку, – ни одному её слову.
– ? – Нина.
– ? – Люся.
– Она мне сказала, что Херсон стоит на Днепре, будто я такая глупая и не знаю, где стоит Херсон, – ведёт бабушка.
Володя от порога начинает смеяться над ней.
– Что тут смешного? – возмущается Христина Свиридовна.
– А где он, по-твоему, стоит? – блеснул он очками.
– В Севастополе.
Володя перестаёт смеяться.
– Я бы на твоём месте не смеялась, а подумала, мы там не раз с твоим дедом Семёном Семёновичем были, старинное название – Херсонес.
– Никакого Херсонеса в Севастополе нет.
Христина Свиридовна кричит:
– Толя! Толя!
Появляется Анатолий.
– Ты у нас всё знаешь, где находится Херсонес, ты должен знать.
– Где-то на море, в Крыму. Оттуда Владимир привёз христианство.
– Что? На море? У тебя карта Украины есть? – паникует Вова.
– Никогда Херсон не стоял на Днепре, я слушала всё время да только молчала, а теперь скажу, – триумфовала старая.
Анатолий возвращается из своей комнаты.
– Странно... Не могу найти атласа. Дореволюционного, давнего такого...
Хотела опуститься тишина, но голос Юры из-за стены не даёт:
– Не найдёте. Он там же, где и Цицерон.
Закипает Володя к Нине:
– Скажи ты что-нибудь своему ребёнку! Это уже – невыносимо, переходит всякие границы. Что он говорит?
Голос Юры продолжает:
– Я говорю, что атлас там, где и наши котлеты.
Нина кидается к холодильнику, вынимает оттуда кастрюльку.
– Мама, можешь не искать, их съел папа. И тётя.
Нина не верит холодной кастрюле.
– Ты посмел? Ты посмел? Ты посмел съесть детские котлеты?
– У нас же – гостья, – пробует Вова.
– Котлеты из мяса?
– Гостья! Не кричи. Потому что с утра – ресторан закрыт.
– Из базарного мяса! Больного ребёнка котлеты... Какой это "ресторан"?
Володя пожимает плечами:
– Ресторан.
На это слово оживает Анатолий:
– У меня тут стоял атлас! Где – атлас?
– Успокойся ты. Найдётся твой атлас, скоро. – Тихо: – Может, Юра готовил уроки и взял.
Голос Юры:
– Я не беру, не спросив, книг. Они там, где и котлеты.
Нина заглядывает в кастрюльку:
– Нет.
– Странно было бы, – бросает из-за стены Юра, – если бы были.
Володя вспыхивает:
– Скажи, прошу, что-нибудь своему ребёнку, потому что это уже – невозможно.
– Это, между прочим, и твой ребёнок! – вспыхивает и Нина.
Из своей комнаты выходит Соня, и все вдруг замирают.
Потому что она в ослепительно-белой фате.
Соня хороша, взволнованна. Володя тоже:
– Почему Херсон стоит на Днепре... Потому что был чудесный херсонский вечер. А мне – негде было ночевать, это называется: приехал в командировку. И вот я вижу девушку. И у меня такое впечатление, что мы где-то когда-то виделись.
– По телевизору, – вставляет Люся. – Вот по этому, – тыкает пальцем.
– Не знаю. Представляешь? В чужом городе. Мы познакомились. Я ей всё рассказал...
– ...что негде ночевать, – не удерживается голос Юры.
– Да. А она мне рассказала, что ей – тоже негде ночевать.
– В Херсоне? – не понимает Люся.
– Да. Отец у неё – испытатель вертолётов и они поссорились. Он очень строгий. Двое. В одном городе, – мечтательно вспоминает Вова.
Нина отворачивается, чтобы не плакать.
– И вот так прогуляли всю ночь. А потом – она приехала в Киев.
– В командировку? – надеется Люся.
– Нет, навсегда. А между этими двумя событиями – мы просто говорили по телефону, – рассказывает Володя.
– Пока его не отключили.
– Отключили, то есть, – поправляет Володя.
– Может, – бурчит Анатолий.
Люся смотрит на Анатолия:
– По-моему – это любовь.
Все притихли, но не Соня:
– Я наконец решила окончательно: не покидать большой спорт его!
Володя на это восторженно обводит всех взглядом, триумфально заглядывая каждому в глаза:
– Понимаете: это чудо. Двое людей встречаются в Херсоне. Это всё равно, как если бы они встретились в Космосе. Или во Вселенной. А потом она приехала сюда, потому что решила не возвращаться больше к родителям.
Нина берёт доску и подходит к нему вплотную:
– Мы познакомились с тобой, помнишь? На вечере. На торжественном вечере выпускников-медалистов в Октябрьском дворце культуры.
Христина Свиридовна добавляет:
– Бывшем пансионе благородных девиц.
– А мне тренер мой плавания говорит: Соня – ты – талант. У тебя в воде всё получается так всё, будто у тебя мама – балерина она, а не пилот вертолёта.
– Помнишь, ты сам ко мне подошёл, Вова? В дворце?
– Мне все предлагали идти в прыжки в воду тогда, а я пошла в синхронное плавание я, в одиночный разряд.
– Это был чудесный вечер... Вечер для лучших выпускников города. Я была в таком бежевом платье.
– Но я тогда первый заметил тебя, – заметил Анатолий. – Это я толкнул Вовку в бок.
– Меня тогда они из ДСШ сразу взяли в сборную "Авангарда" ту, и мы поехали и выиграли область мы. Тренер тогда
мне при всех и говорит мне он: "Если бы не ты, Соня, то мы бы и третьего не взяли бы мы места никогда".
– Я видел тогда, да, именно тогда, тебя по телевизору, теперь я точно вспоминаю, да.
– Потом после свадьбы мы вдвоём поедем в Херсон мы, покажемся нашим родителям им, потом заберём мы мой цветной мой телевизор и привезём его в Киев тогда, правда, Вова?
– Правда.
– Чтобы пусть все видят цвета их.
– Ты тогда подошёл ко мне, подошёл, подошёл, подошёл! И спросил: "Девушка, вы танцуете степ?" Я сказала, что нет.